Людоедское счастье - Пеннак Даниэль - Страница 31

• Предыдущая
• 31/44
• Следующая

– Как ты думаешь, что это за куча у подножия стола?

– Мы с Тео как раз ломали голову над этим.

– Посмотри хорошенько – ничего не напоминает?

– А что, по-твоему, это может мне напомнить?

– Смотри.

Она вынимает из своего рюкзачка красный фломастер и старательно, как ребенок, начинает обводить почти неуловимую границу между густыми тенями, составляющими кучу, и темным фоном карточки. Выпуклости и впадины оказываются соединенными контуром, возникает некая форма. И по мере того, как ее фломастер продвигается вперед, эта форма и в самом деле обретает смысл. Очень хорошо знакомый мне смысл. Вздутый живот, одеревеневший затылок, заостренные уши, разинутая пасть и торчащий из нее язык, как в «Гернике» Пикассо, очертания лапы – силуэт собаки!

– Джулиус? Джулиус!

Бумм! Время и пространство сдвигаются.

– Как Джулиус мог там оказаться?

– Это, конечно, не Джулиус, а другая собака, но в том же состоянии, что Джулиус, когда он был парализован!

Теперь в возбуждении моей сестренки звучат чисто шерлокхолмсовские интонации (с кокаиновым оттенком).

– И из этого, дорогой Бен, следует еще одно заключение.

– Заключай, дорогая, заключай.

– Сфотографированная сцена происходила в Магазине, в том самом месте, где с Джулиусом случился припадок.

– Откуда ты это взяла?

– Джулиус что-то почуял, когда там проходил.

– Ты смеешься: фотографии по меньшей мере двадцать лет!

– Не двадцать, а сорок: она была снята в сороковые годы. Такими фестончиками фотографии не обрезают с пятидесятого. Для подтверждения можно было бы, конечно, проанализировать состав солей – они ведь разлагаются со временем.

Ну и ну! Не сестричка, а криминалистическая лаборатория!

– Но один вопрос остается, Бен.

– А именно?

– Джулиус ведь не в первый раз заходил за тобой вечером в Магазин?

– Нет. А что?

– Почему припадок с ним случился именно в тот вечер?

Тотчас же вспоминаю сердитого мента с мохнатыми бровями, который запретил мне выйти через столовую и приказал спуститься по эскалатору.

– Потому что обычно мы выходили другим путем. Там мы шли в первый раз.

– Скажи, это с ним случилось в отделе игрушек?

На этот раз я и вправду смотрю на нее с некоторым испугом.

– Откуда ты знаешь? Я тебе этого не говорил!

– Смотри.

Снова красный фломастер отправляется в путь по высветленному отпечатку и как бы сам собой обрисовывает мощную фигуру, чуть косо вздымающуюся к потолку. Две другие линии намечают складку колпака и очертания бороды. Это один из гипсовых рождественских дедов, которые вот уже сто с лишним лет безотказно поддерживают этажи Магазина над отделом игрушек.

– Таких ведь больше нигде нет, правда, Бен?

(Крупный план, говорящий снимок…)

– Это все, Клара?

– Нет, не все. Леонар был не один.

– Ясно, что был еще кто-то, кто его фотографировал.

– Он и еще несколько человек.

Красный фломастер выявляет силуэты троих или четверых в темных глубинах старой фотографии. Возможно, что есть еще, но за кадром.

О'кей, девочка, на сегодня хватит. Спрячь хорошенько все это хозяйство, а я завтра же отдам карточку Тео, чтобы он отослал ее в полицию.

– Исключено! Я лучше подохну.

Он так кричит, несмотря на желание сдержаться, и так хлопает при этом вилкой о тарелку, что клиенты за соседними столиками вздрагивают и оборачиваются.

– Тео, ты что, совсем спятил? Смотри, тарелку разбил!

– Оставь меня в покое, Бен, не отдам я эту фотку ментам!

Сельдерей в горчичном соусе растекается, как цементный раствор, по скатерти в красную клетку.

– Ты понимаешь, чем мы рискуем?

Он потихоньку пытается соединить две половинки тарелки. Сельдерей в данном случае облегчает ему эту задачу, приклеивая тарелку к скатерти.

– Ты-то ничем не рискуешь: выкинь к такой-то матери Кларины отпечатки – и дело с концом. А что касается меня…

Быстрый взгляд в мою сторону.

– Это мое дело.

Он произнес это сквозь зубы, зловещим шепотом, пряча фотографию в бумажник. Теперь я смотрю на него удивленно и адресую ему тот же вопрос, который он задал мне неделю назад:

– Тео, ты не замешан в этой истории с бомбами?

– В таком случае я бы не стал тебе показывать эту карточку.

Он сказал это как нечто само собой разумеющееся, и я тут же понял, что так оно и есть. Если бы он имел отношение к этому делу, он не стал бы совать мне под нос такую улику, впутывая тем самым и меня.

– Но ты знаешь, кто этим занимается? Ты его покрываешь?

– Если бы я знал, кто этот мужик, я бы его представил к ордену Почетного легиона. Бастьен, принеси мне другую тарелку – я разбил свою.

Бастьен, здешний шестерка, нагибается над нашим столиком и скалит зубы:

– Что, семейная сцена?

Вот уже месяца три, как этот придурок принимает нас за педерастическую пару.

– Закрой пасть и принеси мне нормальную тарелку! Без сельдерея! Какой оголтелый француз придумал сельдерей в горчичном соусе, ты можешь мне сказать?

Бастьен тем временем вытирает столик. Получив отповедь, он огрызается:

– Не нравится – не заказывай!

– А любопытство – ты слышал когда-нибудь про такое? Исследовательский инстинкт! Бывают в жизни моменты, когда хочешь убедиться в чем-то собственными глазами. Или, по-твоему, нет?

Все это произносится с нескрываемой злобой.

– Так да или нет? Ладно, принеси порцию порея в уксусе.

В кадре толстая задница Бастьена, который, ворча, уходит.

– Тео, ну почему ты не хочешь отослать карточку в полицию?

Он переносит всю злость на меня и, еле сдерживаясь, чтобы не послать меня подальше, спрашивает:

– Ты газеты иногда читаешь?

– Последняя была та, где на первой полосе фотографии Леонара.

– Так вот, тебе повезло – ты ухватил первый выпуск. А второй уже изъят.

– Изъят? Почему?

– Семья покойного подсуетилась. Вторжение, понимаешь, в частную жизнь. Позвонили куда надо, и через два часа все экземпляры были изъяты из продажи. После чего они подали в суд на газету и сегодня утром выиграли процесс.

– Так быстро?

– Так быстро.

Неслышными шагами подкатывается толстый Бастьен, и на столе возникает порей в уксусе.

– Хорошо, но какая связь? Почему ты все-таки не хочешь отдать карточку?

Он смотрит на меня как на полного идиота.

– У тебя в голове сельдерей в горчичном соусе или что? Бен, ты что, не понимаешь, что эти лощеные гады могут все? Один телефонный звонок – и пожалуйста, полиция конфискует газету, которая решилась напечатать фотки этого козла, дрочащего в кабине. (Это-то ты, надеюсь, понял, что они изображают, эти снимки?) Затем иск, суд, и газета платит по максимуму. А теперь, по-твоему, что произойдет, если я пошлю карточку легавым?

– Они замнут дело.

– Правильно, указание сверху – и все. Ты, я смотрю, еще что-то соображаешь. Хочешь, расскажу, что будет дальше?

Он внезапно наклоняется над столиком, и кончик его галстука оказывается в тарелке.

– А будет вот что: заполучив это бесценное доказательство, легавые сообразят главное – мотив преступления. До сих пор они воображали, что имеют дело с психом, которому все равно, кого убивать. А теперь они будут знать. Будут знать, что существует кодла изуверов-сатанистов, которая когда-то устраивала—а может, и сейчас устраивает! – свои изуверские тусовки с пытками, человеческими жертвами и всем прочим, причем в жертву приносятся дети, не кто-нибудь, а дети !

Он теперь возвышается передо мной, опираясь кулаками о стол, вывернув локти наружу, и его галстук, как стоящая в воздухе веревка факира, вздымается из тарелки к шее. Он стоит в позе человека, орущего от бешенства, и шепчет, шепчет со слезами, дрожащими на краях век.

– Галстук, Тео, вынь галстук из тарелки, сядь…

– И сразу же легавые поймут остальное: кто-то выследил этих изуверов и теперь последовательно ликвидирует, одного за другим. И он их всех пришьет, если полиция будет сидеть и хлопать ушами. Вообще-то менты были бы скорее довольны, если б этот мститель сделал за них основную работу. Но, понимаешь, полиция – это государственное учреждение, она должна действовать. И еще одно: эти деятели из полиции – они все же люди, такие же мужики, как ты и я (ну, может, не совсем, как я); у них есть свое человеческое любопытство, любопытство , Бен: надо же посмотреть, как устроены эти гады-детоубийцы, постараться понять! И они отдали бы, наверно, лет по десять своей пенсии, чтобы ущучить хоть одного, понимаешь, хоть одного! И как по-твоему, что они с ним сделают, с этим чудом спасшимся людоедом?

• Предыдущая
• 31/44
• Следующая