Праздник Святого Йоргена - Бергстед Гаральд - Страница 11

Площадь перед собором запружена народом. Все вытягивают шеи, чтобы увидеть священную белую лестницу, на которую ещё никогда не ступала нога человека. Вот она! Её окаймляет золочёная ограда, а справа и слева от неё поднимаются две боковые лестницы, устланные жёлтыми коврами. Священная лестница заканчивается у главных врат, которые ведут в хранилище чудотворного плаща. Пока что главные врата закрыты, равно как и боковые врата.

На паперти стоят шесть раззолоченных кресел, по три с каждой стороны. Посредине кресло самого гроссмейстера.

На крыше собора за балюстрадой сидят музыканты и настраивают инструменты. Торчат только их головы, да изредка виден то фагот, то тромбон.

Раздаются три удара колокола.

Боковые врата распахиваются, и двое слуг в красных трико сбегают вниз по боковым лестницам. В руках у них серебряные чаши с углём, которым они разжигают благовонные курения в больших курильницах, что стоят вдоль священной лестницы.

Толпа возбуждённо гудит. Многие взбираются на деревья, чтобы лучше видеть.

Вот заиграла музыка.

Ах, как они прелестны! Из боковых врат появляются девушки с большими корзинами цветов и усыпают розами священную лестницу. У них такой торжественный вид! Одна даже плачет от избытка чувств. Ах, как она мила! Все смотрят только на неё! Она такая хорошенькая и такая трогательная!

Воцаряется мёртвая тишина. Лишь звуки музыки сливаются с пением лесных птиц.

А в это время в главном зале господа первосвященники готовятся к выходу. Их бреют и одевают, моют и чистят, пудрят и поливают одеколоном. В воздухе мелькают полотенца и во все стороны летят брызги мыльной пены. Слуги ошалело мечутся с бритвенными тазиками и брыжами. Главному капеллану жмут башмаки, и старик рычит, как разъярённый медведь. Цирюльник порезал гроссмейстера бритвой. «Свинья!» — орёт гроссмейстер, пиная паршивца ногой.

— Зажгли курильницы?

— Зажгли.

— Где цветочницы? Поторапливайтесь, чёрт вас побери! — кричит главный капеллан растерявшимся девушкам.

Соборную невесту сопровождают дочери господ первосвященников, а цветами занимаются дочери состоятельных горожан, с которыми особенно не церемонятся. Одна из девушек, с перепугу уронив тазик, облила брыжи казначея. Поднялась суматоха. Упали три корзины с цветами, и цветы оказались в мыльной пене. К месту происшествия подоспели гроссмейстер и капеллан. Девушки расплакались. «Цыц, — рявкает гроссмейстер, — берите цветы, и марш отсюда!» Девицы, едва сдерживая слёзы, выбегают из собора через боковые врата.

Перед большим зеркалом стоит Давус, который должен сегодня дебютировать в роли герольда. Пока он зубрит по бумажке текст, один слуга чистит ему его единственный зуб, а другой штопает лопнувшие сзади штаны. Щёки дебютанта пылают от волнения.

— Подождите! — умоляюще шепчет он цветочницам. — Ради бога, не спешите!

Хранитель плаща в сопровождении своего слуги входит в зал, где находится драгоценнейшая из реликвий — плащ святого Йоргена.

Из люка, ведущего на крышу, появляется голова дирижёра, который только ждёт сигнала.

— Играйте, дьяволы!

И нежные звуки музыки мягко разливаются в зелёной роще, окутанной вечерними сумерками.

В притворе стоят служки с балдахинами и тихонько переругиваются. Но вот кто-то постучал костяшками пальцев о косяк двери, и они испуганно замолкают.

Паломники с нетерпением ожидают начала церемонии. У самой лестницы стоит Франц, тяжело опираясь на костыли, а рядом с ним — старый Тобиас из Нокебю. Тобиас что-то бормочет про себя, а Франц, следуя инструкциям, полученным от Коронного вора, трясётся как осиновый лист.

С левой стороны стоят молодые скептики из «башни», привлекая к себе всеобщее внимание. Они собрались здесь, чтобы, во-первых, «лучше изучить народ», а во-вторых, посмотреть на Давуса-герольда с рогом и в красном трико. Вот Герман, затянутый в корсет и похожий на сушёную воблу; вот Тимофилла, дочь секретаря; а вот хохотунья Роза, сестра Олеандры. Они болтают и смеются, проявляя возмутительное неуважение к святыне, что вызывает справедливый гнев и нарекания почтенных богомольцев.

Звучит музыка. Пожилые паломники держатся за руки, словно старухи перед причастием, когда к ним подходит, бормоча молитвы, священник с облатками.

Внимание! Грянул марш первосвященников. Вот они, идут! Идут! Распахиваются боковые врата, и оттуда торжественным и мерным шагом выходят первосвященники в праздничных фиолетовых сутанах, расшитых красными драконами. Вот они опускаются в свои кресла. За спиной у них толпятся служки с балдахинами и маленькими зонтиками от солнца.

Воцаряется благоговейная тишина. Ведь в этих роскошных креслах сидят сейчас семь могущественнейших мужей города, да и не только города, а всей округи.

Лица у всех становятся серьёзными.

— Смотрите, это Давус! — шепчет Тимофилла, задыхаясь от смеха.

Хохотушка Роза закусывает губы.

На паперть собора выходит герольд — Давус, в зелёном, шитом золотом плаще, — и трижды трубит в большой соборный рог. Руки у него дрожат.

— Секретарь соборного капитула приветствует вас, — кричит Давус срывающимся голосом и открывает праздник чтением отчёта капитула за истёкший год. — Слушайте внимательно и не устраивайте давки!

Он уже весь взмок от волнения и старается не смотреть в сторону своих приятелей из «башни».

Секретарь, жирный и равнодушный, выступает вперёд и начинает читать гнусавым голосом:

— Начинаем двести пятьдесят третий праздник святого Йоргена! Милости просим к нам. За истёкший год собор посетили восемнадцать тысяч паломников. Восемь тысяч четыреста паломников прикоснулись к чудотворному плащу. Из них триста десять чудесным образом исцелились. Двое подагриков частично обрели способность ходить и бросили костыли. Сорок три человека исцелились в святом источнике от чесотки, а здоровье всех остальных значительно улучшилось.

Юноши и девушки из «башни» толкают друг друга локтями и ехидно переглядываются.

— Семнадцатого января сего года на соборе была поставлена новая труба. Третьего марта мы понесли великую утрату. Её преподобие соборная невеста скончалась от крапивной лихорадки восьмидесяти четырёх лет от роду.

— А вы бы окунули её в источник! — наивно заметил старый Тобиас.

В толпе кто-то захохотал.

— А может, у неё была водобоязнь! — изрёк какой-то крестьянин. Он, видно, хватил лишнего и теперь с трудом держался на ногах.

Одни весело хохочут, другие возмущённо шикают на весельчаков. А секретарь невозмутимо зачитывает параграфы отчёта под рубрикой «Завещания, оставленные в пользу собора». После каждой статьи он бормочет: «Да будет благословенна память завещателя».

— Гроссмейстер, доклад зачитан.

Снова выходит Давус, трубит в рог и провозглашает, на сей раз более твёрдо:

— Слушайте все! Центральный капеллан зачитает послание о бегстве святого Йоргена из города!

Раздаются звуки фанфар, в толпе начинается движение.

Главный капеллан всегда производил на паломников очень сильное впечатление своей могучей фигурой, громовым голосом и жизнерадостным бесстыдством. Это был великий бабник, жадный и беспощадный ростовщик. Обирая свою жертву, он ласково улыбался, а снимая с должника последнюю рубашку, щедро расплачивался остротами.

Его появление на паперти паломники встречают рукоплесканиями. Польщённый, он кланяется, а потом нараспев елейно произносит:

Слуга протягивает капеллану евангелие от Йоргена, и тот начинает читать.

Из восьми передних зубов, жёлтых и крупных, один у него недавно выпал, однако это не мешает сластолюбивому старцу заигрывать с молодыми прихожанками и паломницами.