Выбери любимый жанр

Драконьи грезы радужного цвета (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 26

Изменить размер шрифта:

— Что-нибудь чувствуешь?

— Пока лишь то, что как-то неестественно тихо.

— Ты прав. Идем, — бросил Ставрас и пошел в сторону выхода с подворья цыгана, ставшего для них проводником по дороге снов.

— Ставрас, — легко подстраиваясь под его шаг, полушепотом осведомился Шельм, — а это нормально, что я чувствую себя материальным?

— Конечно, а в чем дело?

— И не ощущаю, что сплю.

— Шельм, считай, мы просто прошли через необычный портал, чтобы проникнуть в город незамеченными.

— То есть, мы переместились вместе с телами?

— Конечно. Причем, начиная с Вересковой пустоши. А во сне того цыгана мы оказались лишь затем, чтобы дождаться, когда за нами последуют наши тела. Теперь понятно?

— Более чем, — отозвался Шельм и мгновенно извлек из магического кулона свой необычный меч, закрепив ножны с ним за спиной.

Ставрас последовал его примеру, но на этот раз вместо двуручного меча в его руках материализовались два парных клинка, которые он тоже убрал за спину.

Шельм восхищенно присвистнул.

— Что же ты со мной не на них спарринговался?

— Пощадил твое самолюбие.

— Зря.

— Теперь знаю.

— Значит, как-нибудь…

— В следующий раз, — отрезал лекарь.

— Да, иду я, иду, — проворчал шут.

— Вот и не отставай. Не нравится мне это сонное царство.

— Ни тебе одному. Кстати, я слышал, что все баро равноправны. Где будем искать паршивую овцу?

— Начнем с баронессы.

— Почему с неё?

— Хочу точно знать, есть ли, куда возвращаться нашим девочкам.

— Она её дочь?

— Да.

— Это радует.

— Чем же?

— Ну, Дабен-Дабен окончательно и бесповоротно обосновался в Драконьей Стране на вечное поселение, лишь после того как Палтус Первый благословил брак одного из баро и своей старшей дочери. Так что, если Веровек сватов засылать надумает, мезальянсом это точно не назовут, скорее, уже традицией.

— Думаешь, у него к ней может возникнуть что-то серьезное? Не рановато ли сватов вспоминать?

— Думаю, она быстро подтолкнет его к простой мысли, что все серьезно и еще как.

— Зачем бы ей это? Кстати, Веровек своего настоящего имени ей не сказал, назвавшись просто Веком.

— Молодец, братец, соображает. То-то я думаю, чего он весь вечер на меня косился? Оказывается, боялся, что сболтну чего лишнего.

— Ага, как же. По-моему, он просто пытался убедить тебя блюсти хотя бы относительную нравственность.

— Вау! А относительную, это как?

— А это как у нас с тобой. Ты домогаешься, я пока позволяю тебе это делать. Ровно до того момента, когда начинаю приставать к тебе сам. Не сказал бы, что это для меня привычное дело, зато позволяет хоть ненадолго увидеть тебя настоящим, а не очередную маску.

— А зачем я тебе настоящий понадобился? — прищурился шут.

— Любить долго и страстно до полной потери вменяемости.

— Твоей или моей?

— Обоих.

— Вау! Я уже хочу быть отлюбленным! — воскликнул шут, сверкая неподдельным восторгом в коварных глазах.

— Ага. Как же, — хмыкнул Ставрас и отвесил ему второй за сегодня подзатыльник. — Опять будешь убеждать меня, что предпочитаешь девушек? А от Дирлин шарахнулся, как от огня.

— Я просто был не в форме!

— Тогда мог бы просто сказать, что устал, а не приплетать меня.

— И вообще, зоофилией не страдаю.

— Что?

— Ну, она же все-таки дракон.

— То есть, по-твоему, драконы тоже, что зверье неразумное?

— Ну… — начал Шельм, но вовремя прикусил язык. Некоторое время шли молча. — Извини, я просто не подумал, — признал свою неправоту шут.

— А, по-моему, очень даже подумал.

— Я не хотел обидеть ни тебя, ни их.

— Но обидел.

— Прости.

Шельму на самом деле было стыдно за себя, у него даже щеки порозовели, и он меньше всего ожидал от Ставраса маленькой подлости именно сейчас.

— Поцелуешь, прощу, — с непроницаемым каменным лицом выдал тот, вволю полюбовавшись на поначалу вытянувшуюся мордашку шута.

— Ставрас! — праведно возмутился Шельм, словно белошвейка, уличенная в чем-то ужасно непристойном.

— Что Ставрас?

— Ты дурачишься!

— Нет. Просто учу одного безразумного мальчишку уму разуму.

— И что же, мне прикажешь тебя прямо здесь целовать?

— Зачем же? Я вполне дотерплю до более безопасного места. К тому же, давно пора заняться искоренением ханжества некоторых королевских особ огнем и мечом, а в нашем случае поцелуем и подзатыльником. Пусть смотрит и учится.

— Ты же это несерьезно, — недоверчиво протянул Шельм.

— Ошибаешься. Я серьезен, как никогда. Будешь знать, как драконов, так еще бронзовых, с собачонками там всякими и кошаками сравнивать, ну или хомячками. Да и чего ты так переволновался-то? Подумаешь, поцелуй. Думаю, в глазах девчонок, а уж Веровека тем более, нам с тобой ниже падать уже некуда.

— А вдруг понравится? — спросил шут, глядя в звездное небо.

— Кому, тебе или мне?

— Если обоим, куда ни шло. А если мне одному, совсем гиблое дело

— Это почему же?

— Ты же только драконами интересуешься, — с философским видом, словно обсуждал нечто ни важнее погоды, пожал плечами шут.

— Не только, — разочаровал его лекарь, краем глаза внимательно следя за лицом голубоволосого мальчишки, вышагивающего рядом с ним. Но тот ничем не выдавал свои истинные чувства по отношению ко всему сказанному. Ставрас добавил чуть тише: — В моей жизни был и человек.

— Любовник?

— Нет.

— Вот видишь.

— Вижу, что мы пришли.

Они стояли у добротно сколоченных ворот, за которыми не наблюдалось ни единой живой души. Конечно, цыгане жили обособленной общностью и всевозможные преступления в их кругу строго карались. Но никто и не говорил о стороже или страже, во дворе, куда они свободно прошли, на них не тявкнул ни единый бобик. Хотя обычно у цыган на подворьях всегда имелись сторожевые псы.

— Не нравится мне это, — пробормотал Ставрас почти про себя, крадучись пересекая словно, вымерший двор.

— И правильно, — отозвался идущий за ним след в след Шельм. — Здесь разит магией, чувствуешь?

— Нет, но догадываюсь.

— Не чувствуешь? — удивился шут.

— Ночью мое восприятие несколько смещается, — отозвался Ставрас и, проскользнув мимо крыльца, обошел хозяйский дом сбоку. Ни в одном из окон свет не горел.

— Они все на втором этаже, — неожиданно прервал его раздумья голос шута, подкравшегося к нему совсем близко.

— Чувствуешь?

— Слышу.

— Они говорят?

— Нет. Но, думаю, стоит взглянуть поближе.

— И как ты предлагаешь туда взобраться? — поинтересовался Ставрас, разглядывая нижнюю часть дома, выполненную в виде корзиночного плетения, но гладкого и без выступов.

— Подсади меня, — скомандовал шут и легко подтолкнул Ставраса к стене.

Лекарь подчинился. Уперся руками и ногами, и шут легко взлетел ему на плечи, схватился за какой-то верхний выступ, и подтянулся, замирая на небольшом козырьке крыши первого яруса дома, выполненном все в том же корзиночном виде. Все же эти волшебные цыганские корзинки, когда так близко, поражали воображение, и как только они умудрялись в них переживать зимние холода? Хотя зная, как они трансформировались в повозки, можно было бы предположить, что и тут не обошлось без особой цыганской магии.

Глянув на топтавшегося снизу Ставраса, шут лег на крышу животом и протянул руку. Ригулти легко подпрыгнул и ухватился за нее. Шельм напряг все мышцы, стиснул зубы, и все же втянул его к себе. Вместе они прокрались к заинтересовавшему их окну и замерли, прислушиваясь.

В темной комнате, освещенной лишь светом луны и звезд, которые в эту ночь были до странного тусклы, словно чувствовали, что где-то внизу творится злодеяние, было полным полно народу, вот только "людьми" большинство из присутствующих, в полноценном смысле этого слова, можно было назвать с трудом. Ставрас все понял с первого взгляда. В кресле сидел маг-кукольник, вокруг него его живые куклы и двое приспешников. Один из цыганского племени. Другой, светловолосый и рябой. Что они делали, было непонятно, потому что к тому времени, как они с Шельмом пробрались к окну, все разговоры в комнате стихли. А потом заговорил рябой, обращаясь к скрытому в тенях глубокого кресла магу.