Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина - Колдекот Стрэтфорд - Страница 32

«Баллада о белой лошади» Честертона, хорошо известная Толкину, посвящена прежде всего романтизированной королевской власти в те далекие времена, когда король мог быть и героем. Такой король — не индивидуалист–одиночка, но представитель и хранитель государства и народа, в силу королевской крови или по божественному волеизъявлению (как Саул и Давид). Тем не менее герой, даже будучи королем, всегда — больше, чем номинальный глава или подставное лицо. Сила архетипа берет свое, когда королю удается совместить обладание главными добродетелями с возможностью решительно действовать в поворотный момент истории. Тогда архетип приходит на помощь личности, а личность — архетипу. Король вполне достоин почестей, ему воздаваемых. Он может стать для нас живым символом не только тех объединяющих начал, что сводят нас вместе в обществе, но и того, чем каждый из нас надеется стать в своем кругу.

У каждой нации есть легенда или корпус легенд, помогающий определить и увековечить ощущение самобытности и предназначения. Для Честертона, который в таких случаях мыслил в унисон с Толкином, национальное самосознание рождается из взаимодействия легенды и ландшафта. Страны обретают красоту через любовь; именно ее силой они преображаются в воображении тех, кто живет там и умирает. Коренные жители становятся частью ландшафта — и частью легенды. Могилы и памятники не стоят заброшенными, а святилище в конце паломничества — место встречи земли и неба, освящающее всю страну.

Для таких романтиков, как Честертон и Толкин, воображение — орган восприятия, а не просто вымысла. Миф оказывается единственным способом выражения определенных истин. Но воображение может распространять и ложь, и неверные представления. Толкин пишет о том, как Гитлер отравил воображение всей Европы: «Не он ли уничтожает, извращает, растрачивает и обрекает на вечное проклятие этот благородный северный дух, высший из даров Европе, — дух, который я всегда любил всем сердцем и тщился представить в истинном его свете» (L 45). Темная сторона воображения обеспечивает иррациональную основу для всякой неправды и жестокости. В падшем и совращенном мире наше воображение отчаянно нуждается в исцелении. Возможно, оно по–прежнему — орган восприятия, но свет нисходит в душу лишь через ее нравственные органы.

Национальная легенда Англии оформилась во времена высокого Средневековья благодаря Гальфриду Монмутскому, Роберу де Борону, цистерцианцам, Мэлори и целому сонму менее значимых сказителей. Весь корпус артуровских преданий основан на обрывочных исторических сведениях о великом вожде, защищавшем останки Империи от варваров, после того как покровительство Рима утратило силу. Королевство Логрия, безусловно, больше, чем часть (или даже целое) того, что мы называем Британией. Это наше внутреннее королевство. Едва блеснув на сцене истории, оно рухнуло; а погубили его наша греховность и слабость. Однако оно не исчезло, а отступило в вымышленную Британию, точно так же, как и сам Артур не погиб от руки Мордреда, но был переправлен на остров Авалон^[125].

Авалон нередко отождествляют с Гластонберийским Тором, а в некоторых легендах Тор связывают с посещением Иосифа Аримафейского, хранителя Святого Грааля. Благодаря чаше и цветущему посоху Иосиф символически связан с двумя другими библейскими Иосифами, из Ветхого и Нового Заветов. Таким образом, национальная легенда Англии — насквозь «христианская» (Толкину эта аллегория казалась чересчур очевидной). Исконная миссия Артура в том, чтобы подготовить Англию к восприятию Крови Христовой, символом чего и выступает Грааль, а цветущий посох — это следствие. (В фильме «Экскалибур» земля в буквальном смысле расцветает под копытами Артуровых всадников.)

История Артура, как и все христианские мифы, согласуется со своим высшим архетипом — повестью о Христе, которая вобрала в себя и миф, и историю. Христос призвал к себе двенадцать апостолов; Артур собрал вокруг себя своих рыцарей. Логос умер на кресте прежде, чем Его королевство могло утвердиться на земле; бытие Логрии оборвалось на поле крови и предательства. Но вечная надежда на исцеление и воскрешение живет в Граале, в евхаристии, и они всегда откроются взыскующему. И как грядет второе пришествие Христа, так и Артур в один прекрасный день возродит королевство Логрия.

МИФЫ ПРЕОБРАЖЕННЫЕ

После того, как вышел «Властелин Колец», Толкин все больше и больше терзался сомнениями. Ему то и дело приходилось объяснять непонятные места многочисленным поклонникам, и, делая это, он пытался согласовать подробности, оставленные непроясненными в опубликованных книгах. Как пишет Кристофер Толкин, к концу 1950–х годов, вернувшись к рукописям Сильмариллиона, автор осознал, что теперь представление «материала» должно «удовлетворять требованиям связной богословской и метафизической системы, еще более усложнившейся из–за предположений о неясностях и противоречиях в ее основах и предании» (в данном приложении я использую цитаты из книги «Кольцо Моргота», раздел «Мифы преображенные»).

Скажем, уважение к астрономии побудило автора усомниться в своей мифологической концепции, согласно которой плоская земля становится круглой после Падения Нуменора и густо населена до возникновения солнца. Теперь Толкину казалось, что Высокие эльдар Валинора, от которых эти предания унаследованы, не знали «истинный», научный взгляд на возникновение солнечной системы, даже если позже в легендах возникла путаница — по вине переписчиков и сказителей, эльфов и людей. Но главное — Толкин чувствовал, что нельзя «выдумывать [нелепые с астрономической точки зрения] истории такого рода» в мире, где все верят, что мы живем на сферическом острове в космическом пространстве. Как сжато сформулировал он сам, «это уже невозможно».

Кристофер Толкин пишет об этом так: «Мне кажется, отец изобретал страшное оружие против своего собственного мира, причем изнутри него». Грустно читать то, что Толкин пишет в своих заметках:

Создание Солнца и Луны непременно должно произойти задолго до прихода эльфов и никак не может случиться после смерти Двух Древ — если оно хоть как–то связано с пребыванием нолдор в Валиноре. Отмеренный срок слишком короток. Равно как на земле не могло быть ни лесов, ни цветов и т. п., если бы света не было с тех пор, как обрушились Светильни!

Всю поэтическую концепцию мифологии надо было пересмотреть в соответствии с современной наукой. Это привело бы к сокрушительным последствиям — ведь даже «Властелин Колец» изобилует ссылками на ранние концепции (например, отец Эльронда отождествляется с Венерой, утренней и вечерней звездой). Как отмечает Кристофер Толкин, «прежняя структура была слишком всеобъемлющей, слишком взаимозависимой во всех ее частях и уходила корнями слишком глубоко, чтобы выдержать столь радикальную хирургическую операцию».

Однако на самом деле (учитывая, что мы имеем дело с Толкином!) мелкая, придирчивая, незавершенная редактура мифа куда более интересна, нежели можно вообразить. Даже размеры вселенной меняются, а «центральное положение» Арды объясняется тем, что именно она служит подобающей декорацией для богословской драмы Детей Божьих и битвы между Добром и Злом. Теперь солнце присутствует в мире с самого начала и не зажжено от Златого Древа, но Варда освящает его «священным светом» Илуватара. Мелькор, вожделея к новому свету, насилует божественную деву, живущую в солнце. Солнце повреждено, дева удаляется, исходный замысел Валар терпит крах. Значимость Двух Древ в последующей истории теперь состоит в том, что они зажжены до насилия над солнцем, так что и они, и Сильмарили содержат толику света, дарованного солнцу Илуватаром.

Главную проблему на тот момент представляло не солнце, а луна и звезды. Надо было любой ценой сохранить те фрагменты мифа, в которых эльфы особым образом связаны с ними. Толкин подумывал о темных вулканических дымах, заволакивающих солнце, а также о возведении купола, защищающего Арду (или хотя бы Валинор) от Мелькора. Предполагалось, что Варда выложила его, как узором, созвездиями внешней вселенной. Придумать решение не удалось, и переработка так и не была доведена до конца.