Ночь в Гефсиманском саду - Павловский Алексей - Страница 56

• Предыдущая
• 56/98
• Следующая

Наветов, наущений тайных

И изгоню клеветников.

За стол с собою не пущу

Надменных, злых, неблагодарных;

Моей трапезой угощу

Правдивых, честных, благонравных,

К благим и добрым буду добр.

И где со мною ни сойдутся

Лжецы, мздоимцы, гордецы;

Отвсюду мною изженутся

В дальнейшие земны концы,

Иль казнь повергнет их во гроб.

По замыслу Давида Иерусалим должен был стать не просто административным центром государства, но и столицей духовной, религиозной, местом паломничества всех верующих в еврейского бога Яхве.

Прежде всего необходимо было перенести в Иерусалим ковчег завета. Еще со времен Саула он находился в маленьком городке Кириаф-Иариме.

Давид отправился за ковчегом во главе тридцатитысячной армии и в сопровождении всех придворных. Шествие было торжественным и праздничным.

И вот на золотой колеснице, запряженной волами, при громких звуках музыки и песен, при ликовании тысячных толп народа, все прибывавших по мере движения колесницы, ковчег двинулся к Иерусалиму. Во главе процессии в белой одежде жреца, с золотой диадемой на голове шествовал Давид. Звуки огромных барабанов, тамбуринов, свирелей заглушались восторженными криками народа, плясавшего и певшего на протяжении всего пути. Случилось, однако, так, что какой-то резкий звук, по-видимому, напугал волов, запряженных в колесницу, они резко рванулись в сторону, и ковчег опасно накренился. Один из сопровождавших едва удержал его, но от самой мысли, что осмелился прикоснуться к священной реликвии, тут же упал и умер.

Происшествие с волами и ковчегом так потрясло Давида, что он велел остановить процессию. Лишь через три месяца, успокоившись, Давид снова встал во главе шествия. При приближении к Иерусалиму песни и пляски достигли своего апогея. Поддавшись общему ликованию, пустился в пляс, распевая песню, и сам Давид. Высоко вздымая руки, он кружился и, как сказано в Библии, скакал в своей длинной белой жреческой одежде. Толпа льнула к нему, и он целовался со всеми, обнимал и богатого и нищего. Радость его была беспредельна.

За скачущим Давидом наблюдала из окна дворца Мелхола. Ее возмутило единение царя Давида с чернью – ведь он обнимал даже рабов! Когда, возбужденный, еще не остывший от торжества, Давид пришел в царские покои, Мелхола стала язвительно насмехаться над ним.

Давид никогда не мог простить ей этой обиды.

Хотя Давид и пел в своих псалмах хвалу добродетели, сам он, однако, был далеко не безгрешен. У него, по обычаям того времени, был большой гарем (где, кстати, находилась теперь и Мелхола, попавшая в злые руки младших жен), но он не упускал привлекательных женщин и за его пределами. Однажды Давид увидел, выглянув в окно, красавицу, купающуюся в бассейне. Слуги сказали ему, что это Вирсавия, жена одного из его военачальников – Урии. Убедившись, что Урия находится в походе, Давид не преминул соблазнить Вирсавию.

Затем ему пришла мысль навсегда избавиться от Урии, чтобы избежать возможных в будущем осложнений. Он приказал командующему армией Иоаву использовать Урию в самых опасных местах сражений. Не прошло и нескольких дней, как Урия погиб.

Позорный поступок Давида стал быстро известен всем и каждому. По-видимому, письменный приказ, отданный им Иоаву, кто-то прочитал и пересказал. Не исключено, что письмо это ходило по рукам. Взрыв возмущения был, можно сказать, всеобщим. Самое печальное, что Вирсавия тяжко горевала о своем Урии, не скрывая от Давида своих безутешных слез. Она уже ждала ребенка от царя. Давид надеялся, что будущий сын вернет ему любовь Вирсавии.

Жрец, однако, предсказал, что карой Давиду станет неизбежная смерть младенца.

Так и произошло.

Жестокие муки раскаяния, впрочем, недолго терзали любвеобильного царя. После нескольких дней усердной молитвы и поста он устроил веселый пир, а пораженным столь быстрой переменой придворным сказал:

«…доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?

А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне.

И утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней и спал с нею; и она зачала и родила сына и нарекла ему имя: Соломон…» (2. Цар. 12: 22-24).

Не забудем, что царь Давид был поэт. В минуту горького раскаяния и поста он сочинил один из своих лучших псалмов, с его знаменитыми словами:

«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…

Дай мне услышать радость и веселие…

Сердце чистое сотвори во мне…» (Лс. 50: 3, 4, 10, 12).

Нечестивые поступки совершал не только царь Давид, но и его приближенные. В Библии приводится немало таких примеров. Один из них – случай с Амноном и Авессаломом, сыновьями Давида. Они были сводными братьями – от разных матерей. У Авессалома была родная сестра Фамарь, очень красивая девушка. Амнон, которому она приходилась сводной сестрой, возжелал с ней близости. Он домогался ее разными хитростями и наконец обманным путем, притворившись больным, за которым надо ухаживать, овладел ею в своей постели. Фамарь выбежала из спальни, раздирая на себе одежды. Для Авессалома же, ее родного брата, преступление, свершенное Амноном, было кровной обидой и, по обычаю, могло быть смыто только кровью. Правда, дело хотели уладить. Давид даже считал, что он примирил своих сыновей. Однако Авессалом, тайно заманив Амнона на пир, устроенный им далеко на пастбище в честь дня стрижки овец, убил брата. После этого Давид запретил ему показываться на глаза в течение двух лет. Кара была, конечно, очень мягкой и свидетельствовала о любви Давида к своему грешному, как и он сам, сыну Авессалому.

Но Авессалом жестоко отплатил Давиду. Объявившись неожиданно в Хевроне, который, как мы помним, был когда-то царской резиденцией Давида и даже одно время предназначался быть столицей, Авессалом объявил себя царем. Он нарочито милостиво обходился с жителями, всячески подчеркивая свою притворную доброту. Прослышав о его мнимых достоинствах, в Хеврон стал стекаться народ, да и сами горожане прониклись к Авессалому доверием. Надо сказать, что немало способствовала этому и необыкновенная красота сына Давида. Очень высокого роста, прекрасного телосложения, с красивыми, густыми, как у Самсона, волосами, он производил совершенно чарующее впечатление.

Собрав значительное войско, Авессалом двинулся к Иерусалиму. Давид был потрясен столь неожиданно развернувшимися событиями и стал горячо молиться о спасении Иерусалима. Босой, с покрытой головой, сопровождаемый всем семейством, Давид перешел Кедрон, взошел на гору Елеонскую, и, как рассказывает Библия, он, и все люди, бывшие с ним, «горько плакали».

Авессалом же, войдя в Иерусалим, повел себя как захватчик. Для того чтобы показать свое презрение к отцу, он обесчестил всех его наложниц. После этого юный победитель хотел напасть и на самого Давида, чтобы захватить его в плен, а возможно, и убить. Один из приближенных, расположенный к Давиду и тайно препятствовавший планам Авессалома, отговорил его от нападения. За это время Давид сумел подготовить армию к решающему сражению.

Авессалом и воины его позорно бежали.

По дороге, пробираясь на муле сквозь заросли, Авессалом запутался в чаще своими длинными густыми волосами и был убит полководцем Иовамом.

Давид, узнав о смерти сына, долго не мог утешиться и «…говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой» (2 Цар. 18: 33).

• Предыдущая
• 56/98
• Следующая