Петр Первый - Павленко Николай Иванович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/133
• Следующая

Из Смоленска Петр отправился к армии Шереметева, где получил известие об измене украинского гетмана Мазепы.

В истории с Мазепой значительную долю вины несет сам царь. Измена гетмана могла быть пресечена задолго до ее совершения, не прояви Петр и его окружение излишнего к нему доверия.

Еще в сентябре 1707 года генеральный судья Украины Кочубей послал в Москву монаха с устным доносом. Тот в точности поведал в Преображенском приказе вее, что поручал Кочубей. «Гетман Иван Степанович Мазепа хочет великому государю изменить, отложиться к ляхам и Московскому государству учинить пакость великую, пленить Украину, государевы города».

В Москве успели привыкнуть к доносам на Мазепу и не обратили на очередной извет никакого внимания. Начальника Преображенского приказа «князя-кесаря» Ромодановского не насторожило сообщение монаха потому, что рассказу об изменнических намерениях гетмана предшествовало повествование о том, как Мазепа просил руки дочери Кочубея, как, получив отказ, выкрал ее и обесчестил. В Преображенском приказе рассудили, что побудительным мотивом извета была семейная драма, чувство мести удрученного отца, решившего расквитаться с обидчиком.

Извет остался без последствий, о нем успели позабыть, но в феврале 1708 года московский комендант князь Матвей Гагарин получил аналогичный донос, на этот раз исходивший от отставного полтавского полковника Ивана Искры. «Сию ведомость, — извещал Гагарин царя, — явил малому числу господам министрам» и тут же изложил отношения этих министров к доносу: «полагают, что изводят то на него по ненависти, и явили мне, что и прежде о нем такие наветы были». В самом деле, за 20 лет гетманства Мазепы не было ни одного года, когда в Москве не получали бы на него доносов, но каждый раз он их ловко отводил, заслужив репутацию преданного и пунктуального исполнителя царских повелений. И на этот раз обвинители Кочубей и Искра быстро превратились в обвиняемых.

Головкин, которому царь поручил вести расследование, приглашает Искру и Кочубея в район Смоленска, где находился царь, якобы для доверительных разговоров. Подлинная цель вызова доносителей состояла, однако, не в том, чтобы с их помощью выяснить истину, а в том, чтобы схватить их вдали от Украины и расправиться с ними. Об этом коварном плане царь поспешил уведомить Мазепу, «яко верного человека»: вызванные Кочубей и Искра будут «тихим образом» взяты под стражу. «А пока оные попадутся, извольте о сем деле тихо держать, якобы не ведаете».

Надобности осуществлять хитроумный план не было — Кочубей и Искра сами отдались в руки правительства. Во время следствия престарелый Кочубей и больной Искра, не выдержав пытки, отказались от своих обвинений Мазепы в измене. Головкин полагал, что все стало на свои места: гетмана очередной раз оклеветали, и клеветники должны понести суровое наказание.

Петра в этой истории интересовало не содержание доносов на гетмана — в его верности он нисколько не сомневался, а цели, преследуемые доносителями: не инспирирован ли этот донос ставкой Карла XII, не пытались ли шведы лишить гетмана доверия царя в тот самый момент, когда тревожная обстановка требовала объединенных усилий русских и украинцев. Дополнительное следствие никаких данных на этот счет не обнаружило. На вопрос, какой казни подвергнуть доносителей, Петр ответил: «Не иною, что какою ни есть, только смертью, хоть головы отсечь, или повесить — все равно».

Вслед за этим Кочубей и Искра были отправлены к Мазепе, и торжествовавший гетман был свидетелем того, как 14 июля 1708 года под ударами топора скатились с помоста две головы. Только после этого Мазепа облегченно вздохнул — его разоблачение не состоялось. С места казни он отправил царю письмо с благодарностью за оказанное ему доверие и «справедливый» суд над клеветниками. Петр ответил посланием, еще более утверждавшим Мазепу в том, что его кредит нисколько не пошатнулся: «Как прежде, так и ныне за непоколебимую верность твою, верного поданного нашего, к нам, великому государю, никогда в милости нашей не оставим».

Изменнические намерения Мазепы имели давнюю историю. На путь предательства он вступил еще в конце 1680-х годов.

В 1690 году он в письме польскому королю Яну III выражал намерение вернуть Украину под власть панской Польши. Тогда осуществить это не удалось, но тайные связи продолжались. Они усилились после того, как шведский король посадил на польский престол Станислава Лещинского. В 1707 году, то есть во время подготовки Карлом XII вторжения в Россию, Мазепа заключил договор со Станиславом Лещинским и шведским королем. Лещинскому он обещал Левобережную Украину. Не скупился Мазепа на посулы и шведскому королю: в случае прихода шведов на Украину он снабдит их продовольствием и фуражом, а также предоставит им зимние квартиры в Стародубе, Новгород-Северском, Батурине и других городах. Содержание договоров Мазепа, разумеется, держал в строжайшей тайне. Он умел ловко прикидываться, годами скрывать подлинные намерения, плести интриги.

Петр обладал удивительной способностью разбираться в людях, угадывать таланты, умело направлять их и использовать в интересах дела. «Птенцы гнезда Петрова» даже после смерти царя еще долго будут давать о себе знать на самых разнообразных поприщах. Можно лишь поражаться, но невозможно объяснить, как у царя не хватило проницательности, чтобы за слащавыми улыбками, подобострастной речью, уснащенной комплиментами, и выражением внешней покорности разглядеть подлинное лицо гетмана.

Мазепа вел сложную игру, и она ему вполне удавалась вплоть до перехода на сторону шведов. Царю он отправляет верноподданнические донесения и одновременно сообщает Карлу XII, что с нетерпением ждет его прихода «яко единого того в сему намеренному делу щастия; есть ли же и король Станислав с помощными силами не умедлит, то уже в руках наших виктория».

Чем ближе Карл XII подходил к Украине, тем труднее Мазепе было лавировать. Ему, например, никак не хотелось выводить украинские полки за пределы Украины, и он, ожидая прихода шведов, не выполняет предписания Петра двинуть эти полки вверх по Днепру под тем предлогом, что он, Мазепа, болен настолько, что не может ездить верхом. Понимая, что одной болезнью нельзя оправдать своего отказа, Мазепа придумал еще один довод, в глазах царя оказавшийся вполне убедительным: остаться ему, Мазепе, на Украине тем более необходимо, что он не имеет человека, который бы «сердцем и душою верно и радетельно вашему царскому величеству под сей случай служил». В последующие дни в каждом из донесений царю, Меншикову и Головкину Мазепа настойчиво повторял, что на Украине неспокойно, что шведы могут получить поддержку от крестьян и горожан, что может разгореться «бунтовничий пожар» и что без его присутствия здесь не обойтись. Петр и на этот раз поверил Мазепе и велел оставить его на Украине, «понеже большая польза его в удержании своих, нежели в войне».

• Предыдущая
• 51/133
• Следующая