КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2 - Мальцева Валентина - Страница 66

• Предыдущая
• 66/69
• Следующая

— С чего вдруг такая трогательная забота о моем шефе? — пробормотал Цвигун.

— Мы всегда и во всем предпочитаем стабильность, — пожал плечами Юджин. — Взгляды и стиль работы господина Андропова, безусловно, направлены против западного сообщества. Однако, в сравнении с другими советскими руководителями, он достаточно прагматичен, и нас это устраивает. Вот почему мы не заинтересованы в ваших интригах, генерал Цвигун, вот почему мы сделали все, чтобы удалить их с корнем. Подпишете этот документ?

Цвигун молча кивнул, вытащил ручку и размашисто поставил свою подпись, так и не прочитав документ.

— Вы поступили разумно, генерал, — улыбнулся Юджин, пряча письмо во внутренний карман пиджака. —

По сути дела, в вашей жизни не изменится практически ничего. Вы останетесь на своей должности, при уважении и авторитете. Скажу вам больше: увидев, что вы прекратили свои интриги, к вам станет относиться значительно лояльнее даже председатель КГБ…

— Я обязан выслушивать ваши разглагольствования, молодой человек? — с глухой ненавистью в голосе осведомился Цвигун. — Или могу идти?

— До свиданья, господин Цвигун, — Юджин чуть склонил голову. — Желаю себе и вам никогда больше не встречаться. Во всяком случае, в этой жизни…

В машине Цвигун хмуро посмотрел на Хорвата и спросил:

— Как долго я отсутствовал?

— Девятнадцать минут, — ответил Атилла. — Я уже собирался выходить…

— Девятнадцать минут… — с отсутствующим выражением пробормотал Семен Цвигун. — А ощущение такое, словно жизнь прошла. Поехали, товарищ Хорват. Завтра у меня много работы…

Май 1978 года

Я проснулась, потому что увидела сон: будто я сплю в номере отеля «Мэриотт» (где? в Нью-Йорке? Сан-Пауло? Амстердаме?). Причем точно знаю, что никого в номере нет. Но моя щека все время ощущает тепло чьей-то ладони. Приятное, покойное… Я понимаю, что хорошо быть не может, что вот-вот я проснусь, и вновь начнется круговерть с тоской, неопределенностью, страхом… Но в душе царит совершенно беспричинное спокойствие, и я словно со стороны вижу по-идиотски безмятежное выражение собственного лица, как в детстве, когда я засыпала накануне 1 мая с единственным желанием: чтобы завтра наступило как можно раньше, чтобы я могла выбежать на улицу и увидеть толпы нарядных людей с лозунгами, знаменами, портретами, нескончаемой рекой текущие под уханье духовых оркестров куда- то вдаль, в бесконечность… Конечно, я знала, чья рука согревает мою щеку, просто не думала об этом. Меня буквально растворяло ОЩУЩЕНИЕ покоя. Господи, неужели человек, навсегда уходящий в ДРУГОЙ мир, испытывает нечто подобное? Неужели это спокойствие и умиротворенность души и тела и есть то самое вознаграждение за перенесенные страдания, боль и муки? Неужели в этом мире все-таки существует справедливость?..

А потом тепло у щеки исчезло.

И я тут же вскочила с раскладушки, поставленной впритык со скособоченной кушеткой мамы, как ужаленная. Мы проговорили с ней всю ночь и заснули только на рассвете, когда завывание электричек на станции оповестило неугомонных жителей Мытищ, этой старейшей ночлежки Москвы, о наступлении нового рабочего дня. Мама гладила меня по щеке и плакала. Я несколько раз тряхнула головой, пока не убедилась, что все это не сон.

— Почему ты плачешь, мама?

— Не обращай внимания. Это со сна.

— Со сна зевают, а не плачут.

— Смотря какой сон.

— Что-то случилось, мама?

— Тебя к телефону.

— Который сейчас час?

— Без десяти семь.

— Ты не могла сказать, что меня нет?

— Я столько раз признавалась в этом, что сейчас, когда ты есть, просто не могу. Извини, дочка…

— Кто это?

— Я не знаю. Мужской голос. Очень вежливый. Попросил тебя к телефону. И еще извинился за ранний звонок…

Накинув на ночную рубашку выцветший халат мамы, я непослушными ногами вышла в коммуналку моего далекого детства, в которой за последние двадцать лет ничего не изменилось. Мрачный коридор с серо-голубыми заплатами двух десятков дверей по обе стороны уже начал пробуждаться от спячки, напоминая о себе неповторимыми звуками и запахами беспокойного, гремящего, утреннего быта.

Над ввинченным в облупившуюся стену черным телефонным аппаратом красовалась сделанная химическим карандашом надпись: «Костыль, ты умрешь!» И хотя я точно знала, что ко мне лично эта суровая угроза никакого отношения не имеет, ставшее уже привычным чувство страха ядовитой змеей вползло куда-то под грудь и вольготно расположилось в давно уже облюбованной нише. Больше всего меня путало жуткое предчувствие, что змея страха была беременна…

— Я слушаю вас…

— Валентина Васильевна?

Голос был мужской, приятный и незнакомый.

— Да, это я.

— Доброе утро!

— Доброе.

— Я звоню вам по поручению Юрия Владимировича Андропова…

Чтобы не уронить трубку, я схватила ее второй рукой.

— Алло, вы меня слышите? — забеспокоился мужчина.

— Да, конечно.

— Юрий Владимирович хотел бы с вами встретиться. Лично… — Последнее уточнение мужчина произнес очень веско, вложив в него какой-то подтекст, который я не поняла. — Вы могли бы быть у него в девять утра?

— Сегодня?

— Да, сегодня. Юрий Владимирович приглашает вас к себе домой, на Кутузовский проспект. Когда за вами выслать машину?

— А можно я приеду сама? На такси?

— Как вам будет угодно, Валентина Васильевна. Запишите адрес, пожалуйста… Только не опаздывайте, ровно в 8.55 вы должны быть у подъезда дома. Охрана вас проводит. Всего доброго!..

Повесив трубку, я обернулась и увидела маму в наброшенном на плечи старом пуховом платке.

— Что?

— У тебя есть деньги, мама?

— Сколько?

— А сколько сейчас таксисты берут до центра?

— Ты же знаешь, что я не езжу на такси.

— Экономишь?

— Ездить некуда… Что случилось, Валя?

— Ничего особенного, мама, — улыбнулась я, обнимая ее за игрушечные плечи. — Один интеллигентный и немолодой мужчина пригласил меня к себе позавтракать.

— Интеллигентные мужчины не звонят в чужой дом в семь утра. Тем более женщине, которая собирается выйти замуж.

— Перестань, мама! Все женщины на свете, стоит им только миновать переходный возраст, сразу же собираются выйти замуж. И разве кто-то виноват, что эти сборы затягиваются до наступления климакса?..

— Ты стала очень нервной, дочка.

— Я полгода была на вредной работе, — призналась я, увлекая мать в комнату. — Без выходных и больничных. Это тебе не тетрадки дебилов проверять, девушка!

— Кто это был, Валя? Они?

— ОН!

— Кто это он? Зачем ты меня пугаешь?

— Дай десять рублей на такси — отвечу. И не расстраивайся: у меня есть почти тысяча долларов.

— Ты с ума сошла! Держать при себе иностранную валюту! Тебя же арестуют…

— Имею официальное разрешение! — Я сделала страшное лицо. — Поменяем вражескую валюту по курсу нашего доблестного Внешторгбанка и получим аж девятьсот рублей. А может быть, и всю тысячу. Так что гуляем, мама!

— Ты опять исчезнешь, Валечка?

— Не думаю… — Я сбросила халат, подошла к трельяжу и не без некоторого любопытства уставилась на отражение всклокоченной и ненамазанной женщины со столь нехарактерным для нее выражением СЧАСТЬЯ. —

Ну, посуди сама, ты же учительница со стажем: если солидный мужчина в семь утра приглашает красивую женщину к себе домой позавтракать, что это значит?

— Это значит, что на дворе весна, — печально улыбнулась мама.

— Вот видишь, я же всегда говорила тебе, что рано или поздно практическое применение можно найти всему на свете. Даже Фету…

В такси я села на заднее сиденье, с удовольствием вдохнула в себя воздух с отчетливым запахом жимолости и велела водителю отвезти меня на Кутузовский проспект. Похожий на латышского стрелка седоусый водитель в кожаной куртке и такой же фуражке с костяным козырьком повернулся и с любопытством уставился на меня.

• Предыдущая
• 66/69
• Следующая