КГБ в смокинге. Книга 2 - Мальцева Валентина - Страница 32

— Они поступят согласно инструкции.

— То есть?

— А вы уверены, что это тот вопрос, на который я должен вам отвечать?

— Простите… — до Юджина вдруг дошло, что он разговаривает с офицером иностранной разведки.

— Признаюсь вам, — Грин чуть придвинулся к Юджину, — мы даже не предполагали, что масштабы поисковых операций, предпринятых русскими, будут столь внушительными. В другой ситуации я бы сказал, что ваша дама пользуется восточноевропейской известностью…

— Она им очень нужна, — тихо сказал Юджин, думая о своем.

— Догадываюсь, — кивнул Грин. — Даже больше, чем я мог себе представить.

— Жалеете, что связали себя обещанием, Грин?

— Я никогда ни о чем не жалею, — холодно ответил израильтянин. — В данный момент я лишь молюсь, чтобы им удалось вырваться оттуда.

— Чем я могу помочь? — тихо спросил Юджин.

— Если б вы были евреем, я бы предложил вам помолиться вместе со мной…

6 января 1978 года

Майору Анатолию Щербе был отведен небольшой кабинет с сейфовой дверью, которая и снаружи, и изнутри открывалась только при наборе определенной комбинации цифр.

Армейский МиГ-17, официально числившийся в составе ВВС Группы советских войск в Германии, приземлился на военном аэродроме под Лодзью. Всего за двадцать минут майора домчал и до воеводского управления контрразведки и проводили в кабинет, где на столе для совещаний уже ждал гостя огромный поднос, на котором шкворчала еще горячая сковорода с жареной крестьянской колбасой, дышал каравай свежевыпеченного хлеба, зеленела деревенская миска с овощным салатом и чернела глиняная кружка с круто заваренным чаем.

Майор не стал задумываться о причинах столь радушного приема. Во-первых, подобные знаки внимания со стороны «братьев по классу и оружию» были привычны и естественны для любого высокопоставленного офицера КГБ, выполнявшего задание в странах Восточной Европы. А во-вторых, Щерба, один из наиболее квалифицированных оперативников генерала Юлия Воронцова, хорошо понимал, чем для него может обернуться неудача его польской миссии. Поэтому, наскоро воздав должное выставленному угощению, он схватил трубку связи с руководителями подразделений оцепления и взялся за работу.

— Здесь двенадцатый! — объявил он. — Какие новости?

— Ищем! — первым отозвался по-русски густой бас.

— Ваш квадрат?

— 19–38.

— Сил хватает?

— Могу соседям одолжить.

— Связь через тридцать минут.

— Понял вас, двенадцатый…

Примерно такими же были еще два сообщения из района поисков.

Пока в трубке негромко потрескивали эфирные шумы, Щерба в очередной раз проанализировал ситуацию. Раскинув на столе карту, он еще и еще раз убеждался, что беглецам деваться некуда. Квадрат оперативных мероприятий был охвачен погранвойсками и спецподразделениями внутренней службы настолько плотно, что незаметно выйти за его пределы можно было только под шапкой-невидимкой…

В десять тридцать Щерба получил информацию о том, что польские саперы элементарно прозевали Мальцеву, сопровождаемую тремя неизвестными, однако не только не расстроился, но даже удовлетворенно потер руки, довольный, что беглецы наконец обнаружили себя и как раз в том районе, где их ждали. Правда, удивляло направление их движения — «татра» прорывалась на восток, но это уже был вопрос второстепенный. По-настоящему насторожила следующая новость: в оперативном донесении подробно излагались факты, связанные с уничтожением группой неизвестных армейской машины Войска Польского, с перечислением имен и званий погибших.

Ровно в одиннадцать залился бесконечной трелью белый телефон, стоявший в отдалении от шеренги зеленых аппаратов.

— Щерба слушает! — негромко откликнулся майор.

— Как дела, Анатолий? — глухо прозвучал в трубке голос Воронцова.

— Неважные новости, товарищ генерал-лейтенант, — прямо сказал Щерба.

— Знаю. «Татру», на которой они прорвались, нашли?

— Пока нет.

— Что так?

— Снегопад, товарищ генерал. И вообще ситуация довольно странная: по времени они просто не могли ускользнуть. Следы протекторов обрываются у обочины шоссе номер 17.

— И?

— Это все.

— Что же машина — растворилась в воздухе?

— Видимо, закопали.

— Значит, надо искать скопление металла. Прочешите этот район с миноискателями.

— Я уже отдал распоряжение. Хотя зона проверки достаточно обширна, товарищ генерал-лейтенант.

— Ничего, Анатолий. Как только найдете машину, район поиска сузится.

— Надеюсь, что так и будет.

— Как оцепление?

— Все по плану.

— Ты как следует проверил? Лазеек не осталось?

— По карте вроде нет, товарищ генерал.

— Точно или вроде?

— По карте все точно. Остальное выясню на месте.

— Когда выезжаешь?

— Через несколько минут.

— В 15.00 я должен докладывать председателю… — Воронцов помолчал. — Хотелось бы, Анатолий, чтобы к этому времени уже были результаты.

— Я сейчас же выезжаю, товарищ генерал-лейтенант. Дальнейшее проконтролирую на месте. О любых новостях буду сообщать сразу.

— Добро! Я у себя.

— Понял вас.

— Если понадобится еще какая-нибудь помощь, звони не стесняясь.

— Ясно.

— Кто был в том «газике», известно?

— Только поляки. Саперы. Шесть человек вместе с командиром и водителем.

— А сколько погибло?

— Все, товарищ генерал.

— Н-да… — в трубке повисла пауза. — Не забудь, Анатолий: эти лесные клиенты меня не интересуют. Ни в каком виде. Оставь их там, где найдешь. И постарайся, чтобы в этот момент там было как можно меньше поляков. Оптимальный вариант — ни одного.

— Понял, товарищ генерал-лейтенант!

— Действуй, майор…

6 января 1978 года

Пржесмицкий остановился на месте как вкопанный.

Воцариласьтишина, нарушаемая лишь легкими порывами ветра. И несмотря на то, что когда-то, в другой жизни, я очень любила природу и даже дважды встречала Новый год в лесу, сейчас голые стволы огромных сосен и грозные, укрытые снегом лапы елей внушали мне только одно желание — встать на четвереньки и по-волчьи завыть.

— Что это было? — тихо спросила я, стараясь не слишком громко стучать зубами.

Ответом меня не удостоили. Пржесмицкий вытащил из-за пазухи карту, беззвучно пошевелил губами и, отыскав неподалеку косой пенек, присел на него. Только тут я вспомнила, что все еще сижу верхом на Вшоле. Впрочем, Вшола, кажется, тоже не замечал этого, застыв в абсолютной неподвижности. Освободив моего носильщика от моего груза, я тихо отошла в сторону и молча стала наблюдать за моими сопровождающими. В общем они вели себя как обычно. То есть молчали, изредка обмениваясь короткими маловыразительными взглядами, словно проверяли, все ли на месте. Но моя интуиция, которая давно уже действовала автономно и даже время от времени вступала в конфликт с сознанием, подсказывала, что дела наши плохи. Даже не будучи знакомой с основами топографии, я не могла не понимать, что наше путешествие по безлюдному зимнему лесу имеет смысл только в том случае, если, во-первых, у Пржесмицкого есть какая-то спасительная цель, до которой мы сможем добраться раньше преследователей, либо, во-вторых… Тут в моих вялых логических рассуждениях возникал резкий обрыв, поскольку придумать второй вариант я просто не могла. Куда же мои спасители спешили как угорелые и почему далекая автоматная очередь парализовала их настолько, что вот уже не меньше пяти минут они сидят и ничего не предпринимают?

Только тогда, в эти минуты неожиданного и не принесшего никакого облегчения короткого отдыха после почти часового кросса по пересеченной местности, я сообразила наконец, что все акции Пржесмицкого и его команды с момента, когда нам удалось перехитрить хорунжего Островского, и до этой томительной паузы в лесу были чистой воды импровизацией. Пока я мирно покачивалась на широкой спине Вшолы, мое воображение, сосредоточенное исключительно на предстоящем спасении, рисовало длинные запутанные лабиринты катакомб времен второй, а может, еще первой мировой войны, которые выведут нас на берег Балтийского моря, прямо к всплывающей подводной лодке под флагом нейтрального государства. А то виделся мне летящий на бреющем полете вертолет без опознавательных знаков, с которого падает у моих ног крепкая веревочная лестница, уносящая нас через всю Европу к Средиземному морю с салютующим авианосцем, где ждет на просторной палубе Юджин в ослепительно белой капитанской форме…