Сборник статей - Нойманн Эрих - Страница 26

Эти слова о красоте в искусстве прежде всего относятся к ужасной красоте современного искусства, которое отрицает существование красоты. Еще никогда раньше красивое не было так близко к ужасному. Мастера дзэн-буддизма часто дергали своих учеников за нос или били их по лицу, чтобы привести их в состояние просветления, силой заставив уйти внутрь самих себя. Точно так же, наше время и наша судьба, да, зачастую, и наше искусство, бьют нас по лицу, возможно, тоже для того, чтобы швырнуть нас в пустоту центра, кото­рый является центром трансформации и рождения.

Ибо несмотря на то, что отчаяние и тьма по-прежнему проявляются в нас в большей степени, чем тайные силы нового рождения и нового синтеза, мы не должны забывать, что ни одна эпоха, перед лицом грозящей ей величайшей опасности, не продемонстрировала столько готовности раздвинуть узкие пределы своего горизонта и открыть себя великой силе, которая жаждет вырваться из незнаемого и распространиться по всему миру. Какую бы опасность не представляли для нас наши собственные атомные бомбы, на каждый акт разрушения будет приходиться акт воссоздания, в котором единство всего человечества будет утверждено сильнее, чем когда-либо прежде.

Это вовсе не пророчество; это реальность дороги, по которой мы движемся или, вернее, по которой мы вынужде­ны двигаться. На этой дороге горизонт меняется почти неза­метно и вместе с ним мы приближаемся к Новому, про­двигаясь все вместе, по обе стороны разделяющих нас се­годня железных занавесов.

Давайте не будем забывать, что несмотря на всю тьму и всю опасность, человек нашего времени, как и принадлежа­щее ему искусство -это великая реализация потенциальных возможностей и еще более великая надежда.

Примечания

1. В институте Варбурга (Warburg), Лондон. Копии находятся в архиве по исследованию Архетипического символизма, Нью-Йорк.

2. В этой лекции мы должны обойти вниманием тот факт, что аналогичные комплексы могут проявиться и у Великих Личностей, и в близких к ним случаях невроза и безумия.

3.Психологическая оценка индивидуума, как члена группы, в целом представляет собой аналогию оценки его общественного положения. Но, как мы уже говорили, эти две оценки могут дать совершенно разные результаты. Поскольку, для того, чтобы оценить значимость индивидуума для общины нам необходимо понять эти компенсационные связи, то, оценивая индивидуума, мы должны использовать категорию "адаптации к обществу" более осторожно, чем во втором случае, в котором (что вполне понятно) адаптация к ценностям культурного канона считается единствен­ным критерием. Это обстоятельство ставит психоанализ в его отно­шениях с коллективом перед дилемой, которая в данной лекции обсуждаться не может.

4.E.Neumann, Origins and History of Consciousness, pp. 371-75

5. В особенности в его работах, посвященных творчеству Пикассо и роману "Улисс".

6. Смотрите Wilhelm Franger The Millennium of Hieronymus Bosch: Outlines of a New Interpretation. Я намеренно не касаюсь интерпте-тации Franger, поскольку в настоящий момент невозможно уста­новить степень ее обоснованности.

7. Рильке. "Дуинские Элегии", IX элегия. Перевод В. Микушевича, в кн. Р.М.Рильке. Ворпсведе. О. Роден. Письма. Стихи. М., Искусство, 1994.С.283.

8. Martin Buber, Die chassidischen Biicher, p. 32.

9. Cm. Neumann, The Great Mother, p. 185, и Vaillant, The Aztecs of Mexico, pp. 195. f.

10. The I Ching, или Book of Changes, Гексаграмма 22: Би (Уб­ранство), p. 97. , см. также Ю.К.Шуцкий Китайская классическая книга перемен. М. Наука, 1993, стр. 343, Wilhelm, Der Mensch und das Sein, p. 211.

11. Tr. H. T. Lowe-Porter, p. 375.

12. E.Neumann, Depth Psychology and a New Ethic.

13. Мы вряд ли можем приписывать все эти проявления разло­жению нашей социальной структуры. С таким же успехом мы можем продемонстрировать и обратное -зарождающийся в бессознатель­ном распад культурного канона ведет к краху социальной структуры. Понимание того, что мы имеем дело с интегральным психическим полем, охватывающим два мира, в которых перемены происходят одновременно, более важно, чем любое типологически определенное избыточное внимание к внутренней или внешней причинности. Пророчества о будущем нашей цивилизации подоб­ные тем, что были сделаны Гейне и Ницше, доказывают, что пос­тавить диагноз времени можно, как изнутри, так и снаружи.

14. E.Neumann, Depth Psychology and a New Ethic.

15.Wilhelm, Der Mensch und das Sein, p. 234.

16. Vol. I, p. 71; Vol. II, p. 105.

17. "Дуинские Элегии", I эллегия из кн. P.M. Рильке Новые стихотвореня, ЛП, М. Наука, 1977, стр. 516..

Эрих Нойманн

ЗАМЕТКИ О МАРКЕ ШАГАЛЕ

Марк Шагал. Этот странный художник из Витебска, по общему мнению, является романтиком, живописцем-фольк­лористом. Одни делают ударение на "детскости" или примитивности его натуры, другие - на его идиллической юности, проведенной в маленьком городе, или на его еврей­ском происхождении. Но во всех этих объяснениях упущена суть.

Он не принадлежит к тем великим художникам, которые, развиваясь, постепенно вбирают в себя все большие и большие участки внешнего и внутреннего миров. Он также не принадлежит и к художникам - "вулканам", типа Ван Гога, которые восторженно видят рождение нового мира в каждом кипарисовом дереве в Провансе. Но он уникален глубиной своего чувства, которое провело его от поверхностных про­явлений его личностного существования до фундаменталь­ных мировых символов - основы всего личностного сущест­вования.

Его картины называли поэмами, образами сновидений, подразумевая под этим, что целью его живописи был выход на план, живописи недоступный - даже живописи нашего времени. Пожалуй, только сюрреалисты, которые по этой причине и называют Шагала первым сюрреалистом, ставили перед собой такую же цель, которую, в определенном смыс­ле, можно назвать отсутствием цели. Но (и в этом суть дела) Шагал - не сюрреалист, работающий со слепым бессозна­тельным фрейдистских свободных ассоциаций. В его рабо­тах чувствуется глубинная, но ни в коей мере не бесформенная, реальность. Волшебный закон его живописи рожден единством чувств, которое отражено не только в цветовом развитии, но и в отношениях между символами, выстраи­вающимися вокруг символического центра его картины. Эти символические центры картин Шагала, вне всякого сомне­ния, являются порождением его бессознательного, а не кон­струкциями его эго. Создающее его картины сознание следу­ет настроению-бессознательного и вдохновляется им. Единство и убедительность его картин являются выраже­нием того послушания, с которым он относится к намерениям своего бессознательного. Подобно медиуму, защищенному от воздействия окружающего мира, он следует за внут­ренним голосом, говорящим с ним языком символов.

Здесь мы касаемся главного еврейского парадокса в Ша­гале: пророчества, которое божество облекает не в словес­ную форму, как это повелось с незапамятных времен, а в форму таинственного образа - явный признак сдвига, произошедшего в еврейской душе.

Корни языка, а к языку религии пророка это относится более, чем к любому иному, действительно находятся в бес­сознательном, вместе с его потоком образов; но иудаизм и еврейское пророчество были сформированы этическим ас­пектом сознания, которое черпало свою главную силу из своего аналога, связанного с главной силой Единого Бога. Властные указания этой пророческой воли настолько обострили намерения стоявших за ней сил бессознательного и настолько раскалили их, что образы утратили свои цвета; разнообразные цветы психической жизни превратились в пепел.

Но у Шагала образами и красками впервые говорит то, что зарождается в той же самой психической среде, откуда происходит и еврейское пророчество. В той новой историчес­кой ситуации, в которую попал еврейский народ, и которая трансформирована в глубинах его бессознательного, проро­чество говорит на новом языке и обретает новое содержание - начала нового еврейского послания миру. Еврейская душа, загнанная обстоятельствами в раковину изолированности, высвобождается, запускает свои корни глубоко в землю и проявляется в первом новом цветке.