Сборник статей - Нойманн Эрих - Страница 20

Подумайте так же и о том, что всех великих творцов нашей собственной культуры, от Рембрандта до Баха, от скульпторов эпохи Готики до Эль Греко, последующие поко­ления должны были открывать заново. Потому и мы являем­ся наследниками традиции, которая учила нас видеть, слы­шать и ощущать заново. Там, где есть новое знание о чело­веке, будет создано и новое искусство, а вечное в искусстве прошлого будет открыто заново.

В этом смысле вневременность искусства может быть воспринята только сильно развитым сознанием, поскольку как можно полностью понять любое изображение Христа, ничего не зная о христианстве, любое изображение Будды -ничего не зная о буддизме, любое изображение Шивы - не зная индуистскую концепцию космических циклов?

Значит, стадия превосходства искусства - это иллюзия? Можем ли мы, на самом деле, знать нечто большее, чем связь произведения искусства с нами и тем временем, в которое оно было создано? И можем ли мы сказать о художнике нечто большее, чем то, что (если мы не будем принимать во внимание вечность отображенного им архе­типа) он шел впереди своего времени всего лишь на пол­шага?

Возможно, я сумею лучше всего объяснить, что я имею ввиду под "превосходством", если обращусь к работам великих творцов прошлого.

Последние сто лет развитии западной цивилизации при­учили нас интересоваться биографиями художников. Мы подходим к их биографиям как к мифологическим жизне­описаниям доисторических героев, с той лишь разницей, что эти Великие Личности ближе нам и мы чувствуем большую связь с их победами и поражениями, так что, насколько бы они не были выше нас, нам кажется, что они прибавляют достоинства и нашему собственному существованию.

Мы прослеживаем ход их жизни совсем не из праздного любопытства. Они служат нам в качестве примера для под­ражания в том смысле, что их жизнь и работа образуют Единство, которое мы называем индивидуацией и к которому мы должны стремиться в своем скромном масштабе.

Каждый из этих творцов прошел через все стадии, кото­рые мы попытались охарактеризовать. Он начинает с того, что реагирует на родившийся внутри него творческий им­пульс, который, как и на стадии самопроявления бессозна­тельного, стремится обрести какую угодно форму. Затем, взрослея, он срастается с конкретикой своей эпохи; посред­ством образования он становится наследником и сыном определенной культурной традиции.

Но вне зависимости от того, медленно ли художник вырас­тает из традиций своего времени или перемахивает через них одним прыжком, если только он не останавливается на стадии отображения культурного канона (а ни один из великих творцов не задержался на ней) и приносит новый элемент, которого недоставало эпохе, он, в конце концов, остается в одиночестве. Он - один, и не важно, кто он такой: вызывающий поклонение олимпиец, органист, уважаемый узким кругом прихожан, или нищий сумашедший.

Борьба этих великих людей со своими внутренними силами и внешним временем, приводит к свершению, кото­рое превосходит художественную и символическую реаль­ность их творческой жизни. В музыке, живописи, скульптуре и поэзии они восходят на архетипическую вершину, являю­щуюся внутренней жизнью мира. То, что говорит с нами с автопортрета пожилого Рембрандта и поздних картин Тициана, в конце второй части "Фауста", последних пьесах Шекспира, в Искусстве Фуги или последнем квартете Бетхо­вена -странное преображение, прорыв в царство сути. И это преображение не зависит от содержания, формы, материала или стиля, хотя превосходство формы является одним из его элементов.

В этих произведениях, созданных человеком, проявлен мир сверхъестественного, в котором устранено противостояние внешнего и внутреннего - природы и искусства. Их тайная алхимия достигает синтеза сверхъестественного в самом сердце природы и души.

Эти пожилые мастера обрели образ и подобие первичной творящей силы, существовавшей еще до сотворения мира, силы, существующей вне мира, силы, с самого начала раско­лотой противостоянием природы и души и, все же, являю­щейся сутью неделимого целого.

В своем творческом одиночестве Великие Старики вы­рвались из пут своих эпох; они сбежали из тюрьмы времени и привязанного к эго сознания. Мы начинаем понимать, что высшая алхимическая трансформация искусства просто-на­просто отражает алхимическую трансформацию личности Великого Индивидуума. Во-первых, он отделяет себя от сверхъестественных сил, вне зависимости от того, сопро­тивляется он им или следует их указаниям. Но сейчас, когда само его эго интегрировано в творческое "я", которое с само­го начала было направляющей силой его бытия, центр тя­жести смещается. Изначальное противостояние между его эго, сверхъестественным субстратом и внешним миром ликвидируется и, в высшей форме превосходящего искусст­ва, заменяется творческим актом, который есть дух-природа и преображенная природа.

По этой причине невозможно характеризовать стиль этих, обогнавших свой век, работ, поскольку творческая интег­рация личности поднимается над любой существующей во времени формой.

Это искусство как осознанно, так и бессознательно уже не принадлежит к какому-то конкретному историческому вре­мени; одинокий глас этих "пиковых" работ вопиет в пустыне. И никто не может с уверенностью сказать, что это - монолог или диалог человека и абсолюта. Отсюда проистекает и отчуждение этих великих людей от их современников - они, подобно старику Лао-Цзы, оставили у себя за спиной пере­вал, за которым живет все остальное человечество.

Если мы называем превосходящее искусство религиоз­ным, то только потому, что вера Баха и атеистическая беско­нечность китайского пейзажа являются двумя родственными формами превосходства, и потому, что мы считаем эти абсо­лютные произведения и многие другие работы такого же типа высшим религиозным актом, на который только способна творческая часть человечества.

И снова мы должны заявить, что это ощущение всемир­ного родства стало возможным только в наше, якобы, нерелигиозное время, время, которое, как нам часто говорят, заслуживает только уничтожения. Каждый раз, когда тради­ционное искусство постигает суть архетипа, оно добивается этого посредством заключения архетипа в жесткую форму, ориентированную на человеческий мир - даже если этим архетипом является смерть Спасителя, медитация Будды или эманация божества. Как объект поклонения, как пример и как отображение надличностного, оно всегда означает со­шествие вечного в реальность надежного мира веры.

Но в тех редких случаях, когда имеет место феномен превосходства, надличностное, несмотря на то, что оно проявилось посредством человека, обретает свою собствен­ную объективную реальность, так сказать, говорит само с собой. Оно больше не ориентировано на человека, мир, эго, коллектив, надежность или ненадежность; вместо этого, акт творения, который таинственным образом создает форму и жизнь, как в природе, так и в человеческой душе, познает сам себя и светит своим собственным светом. Творческий импульс высвобождает сам себя. "Я", которое человек ощущает внутри себя, и творящее мир "я", которое проявляется вовне человека, соединившись на плане художественного творе­ния, достигают прозрачности символической реальности.

Конечно, невозможно объективно утверждать, что каждый способен обнаружить это превосходство в конкретных произведениях искусства. Достаточно и того, что этот уро­вень существует и его можно ощутить в некоторых из них. Один человек может обнаружить его в пейзаже кисти Леонар­до или в стихотворении Гете; другой может обнаружить его где угодно. Но в любом случае мы можем сказать, что это ощущение может быть обретено только посредством немногих, самых великих произведений и только теми, кто готов к нему и открыт ему. Ибо, даже в том случае, когда высшая форма художественной реальности обретает объективное существование в произведении искусства, она должна быть заново рождена в субъективном ощущении человека

Нам представляется, что одна из основных функций лю­бого искусства заключается в том, чтобы привести з дейс­твие архетипическую реальность надличностного внутри индивидуума, на высшем уровне художественного ощуще­ния привести самого индивидуума в состояние превосходст­ва -то есть, поднять его над временем, эпохой и "конечной" вечностью, реализованной в любой конечной архетипической форме - и привести его к вневременным движущим сипам, находящимся в самом сердце мира.