Компас черного капитана - Погуляй Юрий Александрович - Страница 6

На верхней палубе корабля находился разукрашенный купол, по обе стороны от которого в небо тянулись трубы, чадящие черным дымом от сгоревшей энгу. Чуть ниже была парадная палуба для гостей и потому богато украшенная, ухоженная, с рядами окон и перилами для прогулок на свежем воздухе. Еще ниже, как я понимал, находилась жилая палуба, где обитали сами циркачи и команда ледохода. Последние три палубы скрывали в себе трюм, машинные отсеки, мастерские для ремесленников цирка, помещения для баков с энгу, запчасти, возможно, торговые блоки и прочая-прочая-прочая.

Я остановился рядом с Эрни, который восторженно смотрел на движущиеся ледоходы. Караван циркачей с каждой минутой был все ближе к деревне.

– Здорово, правда? – сказал мне Эрни, и я кивнул, соглашаясь. Колючий мороз щипал щеки, сияло солнце, искрился снег на пушистых крышах домов, царило почти полное безветрие, и жизнь казалась настоящим подарком, невзирая на все ее трудности. Я предвкушал, как вечером, стоя в теплой зале, буду смотреть представление, о котором, кто знает, может быть, буду вспоминать, когда совсем состарюсь.

Цирк неторопливо обогнул деревню и остановился на северной окраине, ярдах в двухстах от тягача Пухлого Боба, показавшегося игрушкой в сравнении с гигантским ледоходом «Четырех хвостов». Работа в Кассин-Онге замерла. Все, абсолютно все погрузились в подготовку к неожиданной ярмарке. Наш полубезумный инструментарий Форж возился со своими бесполезными, но всегда милыми игрушками, надеясь сбыть их чужестранцам. Кто знает, может быть, и приглянется кому-то из циркового каравана ходящая кружка или самоподсекающая удочка. В нашей деревне никто товарами Форжа не пользовался, а коллеги по цеху над ним даже не смеялись. Ворчали только и отводили глаза, когда встречали.

Санса, засучив рукава, пекла лепешки, которые появлялись на столах только по праздникам (у Пухлого Боба не очень-то и росли травы, дающие нужное зерно), с шахты приехали рыбаки ан Арконы вместе со свежим уловом и старыми запасами копченой да вяленой рыбы. Где-то доставали из подвалов древние инструменты, кто-то вытряхивал из сундуков ненужную одежду. На ярмарке в ход могло пойти все что угодно.

Пухлый Боб стоял на крыльце своего дома и смотрел на суету с ленивым прищуром. Сегодня было тепло, воздух прогрелся до минус десяти градусов, и хозяин теплиц вышел на улицу без шапки, наслаждаясь солнечными лучами и собственным величественным бездельем. Сегодня ему нет нужды суетиться, разве что только если он хочет отведать лепешек Сансы до того, как жена начнет обменивать их на безделушки с ярмарки. А готовить товары да лихорадочно придумывать, что можно предложить на торги, – это не к нему. Боб – самый богатый человек в деревне, и расплачиваться он будет самым ходовым товаром к югу отсюда: порошком черноуса да хорошей, сочной землей. Хотя последнюю он вряд ли решит менять. Все-таки его ферма – единственная на много лиг вокруг, а без свежей зелени можно быстро заболеть и сойти в могилу. Впрочем, я знал, что у Боба также есть множество различных монет с юга, но здесь, у нас, они не стоили ничего, и, возможно, он воспользуется шансом сплавить эти деньги на ярмарке.

Вечер неумолимо близился, и вместе с тем все оживленнее и оживленнее становилось в деревне. Я сходил с ума от нетерпения и то и дело заглядывал в главный зал трактира, выискивая для этого самые нелепые причины. В таверне уже гуляли несколько наемников из цирка и парочка странно раскрасневшихся женщин оттуда же. Я слушал их шутки, от которых горело лицо и хотелось куда-нибудь спрятаться. Охранники громко ржали и хлестали шаркуновую настойку, словно это была вода, а томные, пышнотелые гостьи жадными, горячими взглядами охаживали посетителей и делились наблюдениями с увешанными оружием товарищами.

Каждый комментарий вызывал новый прилив хохота. А затем одна из женщин, высокая, красивая, с жестким прищуром зеленых глаз, вдруг увлекла наверх, в жилые комнаты, крупного наемника, и его товарищи проводили их завистливым улюлюканьем.

Это были чужие люди. Непонятные. Но я наблюдал за ними с той же страстью, с которой измученный путник грызет обманчивый лед, не зная, что тот все равно не утолит сумасшедшей жажды.

Мне было так интересно попытаться встать на место случайных гостей, для которых мой родной Кассин-Онг, место, где прошла вся моя жизнь, – лишь маленькая точка на огромной карте. Далекое захолустье, о котором они пару дней назад могли и не знать.

Такие мысли будоражили мой разум. Чем я хуже этих людей? Быть может, и я когда-нибудь в компании с красавицей буду сидеть в незнакомом трактире незнакомого города, а из темного угла за мной будет наблюдать местный мальчуган, только-только обзаведшийся хоть какой-то мечтой.

Где-то ближе к началу ярмарки над цирком загорелись разноцветные огни. Яркие гирлянды опутали гигантский ледоход, а перед вгрызшимися в лед гусеницами веселились уже знакомые нам акробаты, развлекая собирающийся народ.

Вместе с цирком к нам приехало много разного люда. Были здесь и хмелевары, были и инструментарии вроде наших Форжа, Кунца и Уэнса. Ткачи, торговцы экзотическими товарами вроде чучел южных животных, зельеделы… Цирк окружили небольшие ледоходики с людьми, предлагающими свои услуги, прежде чем хозяин огромного корабля объявит о начале выступления и разрешит подниматься на верхнюю палубу.

Кое-кто из чужаков просто бродил по нашей деревне, искренне удивляясь домам, стоящим на высоких, упирающихся в полозья сваях. Казалось, их удивляло все – от навесных дорожек, объединяющих наши жилища в единую паутину, до кажущихся брошенными ледоходов, среди которых хватало судов, что не отходили от причалов уже несколько лет.

Тех загадочных людей я отметил чисто случайно. Трое мужчин и две женщины тем отличались от прочих гостей, что смотрели на нас, жителей деревни, без любопытства. Не указывали пальцами, не хихикали в ладоши над нашим произношением и нашими одеждами.

Они были вежливы, добры и милы, громко смеялись и, казалось, веселились. А одна из девушек, очень красивая, с ярко-рыжими волосами – подарила мне леденец. Ее спутники странно улыбнулись такому широкому, на мой взгляд, жесту, но ничего не сказали.

Один из них мне очень не понравился. Это был крепкий бородатый мужчина лет сорока, но без единой седины в кучерявых волосах. Его борода была настолько черной, что казалась просто неестественной. А глаза…

Я до сих пор помню его глаза. Темные-темные, глубоко посаженные и страшно тусклые. В них царили пустота и отчаянье, даже когда бородач хохотал над шутками своих товарищей.

Наверное, в том, что случилось в Кассин-Онге, моей вины гораздо больше, чем можно было бы подумать… Мне стоило встревожиться. Может быть, имело смысл сразу обратиться к наемникам цирка, невзирая на то что они бы точно подняли меня на смех. Пришел, понимаешь ли, какой-то деревенский дурак и начал убеждать опытных воинов, что почтенный «кто-то там» кажется провинциальному эмпату странным. Да для такой глухомани каждый второй будет казаться подозрительным, решат ярмарочные охранники.

Но я не чувствовал этого странного человека. От него не исходило ровным счетом никаких эмоций. Словно душа его давно истлела и отправилась прямиком в ледяную преисподнюю кормить Темного Бога. Он дышал, он говорил, он улыбался, но при этом он был мертв.

Поэтому я принял одно-единственное решение, которое показалось мне верным: рассказать обо всем Сканди. Признаюсь, это далось мне непросто. Все-таки ярмарка. Цирк. Время беззаботного веселья, которое так не хотелось менять на угрюмую слежку, и уж тем более на дорогу к кораблю-храму нашего шамана. И тут я вдруг почувствовал себя защитником Добрых. Членом таинственного братства, столкнувшегося со злом. Эта игра увлекла меня так, что я вскоре забыл про свою жажду увидеть глотателей огня. Прицепившись хвостом к странным людям, я трезво рассудил, что успею добраться до ледохода Сканди, если увижу что-то подозрительное и найду доказательства своим опасениям.