Бремя удачи - Демченко Оксана Б. - Страница 8

Береника улыбнулась и кивнула названому отцу. Карл уловил движение, чуть качнувшее блики света в иллюзии. Развернулся и зашагал обратно по залу.

Промельк движения за плечом сидящего в пятом ряду сухопарого военного в парадном мундире конной гвардии содержал угрозу, однако она распозналась только по скачку напряженности темной удачи, тоже мимолетному. «Птица удачи оказалась в ложе весьма кстати», – отметил Карл. Он задержался возле шестого ряда и всмотрелся в согнувшегося и испуганно охнувшего человека, прячущего пораненную руку. Заодно барон позволил себе короткую радость: Береника убрала всплеск тьмы без особых усилий.

– Позвольте помочь, – самым любезным тоном предложил Карл, рассматривая того, кто минуту назад пытался совершить убийство и теперь затравленно озирался, не в силах унять кровотечение в собственной разрезанной руке. – Вам дурно. Эта ужасная духота… Старые театры со временем начинают пахнуть пылью, не находите?

Зал Императорского так устроен: он гасит практически любую активную магию, кроме контактной. Как только Карл коснулся руки раненого, звуки голоса обрели полноту воздействия направленного пси-влияния. Сидящий расслабился и обмяк, послушно закивал, по-прежнему пряча поврежденную руку под полой фрака. Соседи засуетились, взволнованные и состоянием человека, и эхом пси-воздействия. Помогли Карлу: уступили проход, сами подтолкнули «больного» и подали его трость.

Барон ловко обхватил подконтрольного задержанного за талию и повел к выходу, как куклу: своей волей переставляя ноги и уверенно нашаривая взглядом подходящих помощников. Из-за спины вывернулся студент Бризова.

– Декан, небольшое дело, пустяк, – захныкал он ядовито шипящим громким шепотом. – Моя зачетка… Вы понимаете, это совершенно никак нельзя отложить до осени.

– Человеку плохо, извольте отложить хотя бы до завтра ваше разгильдяйство, – строго велел Карл.

Парнишка покаянно кивнул и принялся торопливо и бестолково расстегивать верхнюю пуговицу рубашки бледного безвольного арестанта, заодно затягивая на шее «куклы» тонкую плетеную петлю противомагического ошейника. После чего подхватил жертву под вторую руку и помог вести к выходу. В фойе их уже ждали люди Корша.

– Живой, – поразился старший маг-дознаватель, принимая арестованного. – Я, признаться, не надеялся.

– Береника что-то учудила с тем, кто страховал дело, – тихо и быстро шепнул Карл. – Балкон, первый ярус. Короткий всплеск тьмы невезения. Береника выравнивала фон удачи резко, как бы сам злодей не получил удар.

– Место восемнадцать, если не ошибаюсь, – кивнул дознаватель. – Уже проверяют. Мы вам так признательны, барон…

Карл отвернулся, сочтя дело завершенным, и заторопился в ложу. Антракт подходил к концу. Лена одна билась с послами и теми, кто желал представить им некое лицо, задействованное в сегодняшнем спектакле, все ярче разворачивающемся вне сцены.

– Одна ария – и я знаменита. – Баронесса встретила мужа сияющей улыбкой, исполненной гордости и даже тщеславия. Махнула крепко сжатыми в пальцах визитками и конвертами. – Не ведаю, все письма мне или не все, но я не позволила вскрыть ни единого до твоего появления. Я порядочная женщина, только мой муж имеет право решать, кого из написавших убить на дуэли, а кого – прирезать в подворотне.

– Ваша жена есть… необузданно темпераментна, – восхитился посол Арьи, с тоской наблюдая перемещение невскрытых конвертов в руки барона. – Это мило, но слишком по-ликрейски. Господин фон Гесс, ставлю вас в известность: я приглашен к вам в гости. На блины. Мы все приглашены, и я полагаю, ничто не помешает мне сегодня ненадолго пропасть из посольства.

Хмуро и молча, как и подобает ревнивому мужу, Карл рвал конверты и читал записки. Послы понимали, что происходящее более похоже на цензуру, чем на ревность, но обаяние Лены признавали, принимая тем самым и право барона ревновать красивую жену, к тому же способную петь не хуже звезд Императорского.

– Ходят слухи, вы месяц назад в первый раз вышли в большой свет после рождения ребенка и только единожды блеснули на балу, сударыня Елена, – посочувствовал посол Ганзы, наблюдая за тем, как барон испепеляет магией листок и перегибается через перила, разыскивая виновника.

– Мне нравится домашний уют. – Лена натянуто улыбнулась, когда в зале зашелся кашлем ни в чем не повинный поклонник ее голоса.

– Дикая страна, – едва слышно буркнул себе под нос посол Ганзы.

«Кажется, – осознал Карл, – он все же поверил в представление». Барон отдал арьянцу пачку конвертов, которую тот неловко принял и начал разбирать на две стопки, передавая помощнику посла Ганзы его долю корреспонденции.

– Адресованные вам не вскрывал, – с долей раздражения бросил Карл. – Хоть и уверен: на самом деле там все те же слова, предназначенные все тому же лицу. Леночка, прости, но это невыносимо. Я искал себе жену и строил наш брак много лет! Пусть они тоже трудятся сами и не зарятся на мое сокровище.

Свет люстр начал бледнеть, обозначая завершение антракта. Получив столь яркий образец самодурства барона и сочувствуя баронессе, послы повели себя забавно: оба, не сговариваясь, принялись вскрывать конверты и демонстративно читать записки, делая вслух пояснения. К своему смущению, они поняли, что барон прав: большая часть посланий имеет весьма восторженный тон и начинается с просьбы передать комплимент «дивной Елене».

– Меня сегодня дважды пытались свести с неким господином Зотовым, – отметил посол Арьи, завершив просмотр писем. – Но я не заинтересован в тайных делах, я есть новый человек в вашей стране и не желаю иметь дурной репутации.

– Зотов? Алексей или Вадим? – уточнил первый министр, включаясь в беседу. – Потому как матери у них разные и сами они несхожи. Алексей умом не обижен, в моем железнодорожном ведомстве вырос, и вырос крепко… Эх, славные деньки остались в прошлом, господа! Я был заместителем министра путей сообщения, свободным от ярма человеком. Ухаживал за своей невестой… Я дарил ей розы по два метра росту и гаечные ключи в шелковых бантиках, я таскал станки в ее мастерскую вот этими руками. А теперь, извольте видеть, хожу под охраной и домой возвращаюсь столь поздно, что перед женой совестно, а перед детьми – вдвойне.

– Наш канцлер тоже ценит семейный очаг, да, – энергично кивнул посол Арьи. – Мне пробовали представить Вадима Ильича Зотова.

– Только не берите в подарок сразу и с благодарностью его картины, завалит сей измазанной холстиною все посольство, – громким шепотом пророкотал первый министр. – Он душой принадлежит армии и всегда рисует, извольте усвоить это, плац перед казармой гвардии. Зимний плац, летний. В дождь, безлунной ночью или ясным днем. С караулом, строевым парадом, конным разъездом.

– Ему пятьдесят три, – негромко добавила Лена, погладив руку мужа. – Он тяжело переживает то, что введена некрасивая форма нового образца: зеленая летняя и серо-белая зимняя. Но отставка убьет его. Мих, душа моя, да пусть рисует, зато в парадной гвардии полнейший порядок.

– Но к чему мне знать сего господина? – удивился посол. – Канцлер первым ввел новую форму, делающую солдат незаметными на поле брани и весьма современную. Представить на стене своего посольства картину с плацем прошлого века я уже не желаю.

– Извольте учесть одно обстоятельство, – едва слышно молвил Карл, поскольку занавес уже двигался. – По линии матери Вадим Ильич потомок двоюродного брата последнего императора династии Угоровых, правивших в Ликре до госпожи Диваны.

Посол принял сведения молча и постарался сосредоточиться на опере, хотя было заметно: ему не до пения Роберты. Карл фон Гесс сочувственно улыбнулся. Если бы посол знал чуть больше, он бы, пожалуй, покинул театр незамедлительно, опасаясь оказаться втянутым в дела, новому человеку непонятные и, возможно, прямо или косвенно его компрометирующие. Вадим Зотов сидел в пятом ряду партера, в парадной форме гвардии. Спинку кителя попортила едва заметная царапинка, которая нанесена была только что, во время антракта, остро отточенным костяным обломком, использованным в качестве ножа… Ни одна магическая система опознавания оружия не сочла тонкую кость угрозой. Если бы удача была сегодня чуть темнее, потомок императора мог получить неприятное ранение. До знакомства с послом или после – тоже существенно. При должном усердии загадочных и пока остающихся в тени сил второе могло расцениваться как попытка устранить последнего представителя славного рода, заявившего о наличии неких амбиций и намерений. Фигура приверженца традиций, трагически и загадочно убитого, кому-то показалась очень уместной на сцене политического театра: почти неизбежно косые взгляды обратились бы на Платона Потаповича. Он занял весной пост первого министра и затеял грандиозные перемены в стране.