Под опекой короля гномов (СИ) - Керасова Елена Васильевна "BlackAvalon" - Страница 27

- Ваше величество, - в дверях застыли двое стражников, - прошу вас следовать за нами.

- Что это значит? - испуганно спросила Яшма, вставая.

Четверка фрейлин, рассевшись кружком вокруг, вытаращились на стражу. Лишь пятая, Тамира Хвострубой, ранее читавшая книгу стихов, улыбнулась, склонив голову. Перевертыш знала, что происходит.

- Вас требует к себе Князь.

- И мой муж для этого посылает стражу?! - голос Яшмы взвился.

- Ваше величество, прошу вас пройти с нами.

Яшма нервно сжала в руках платок, гордо подняла голову и, обмирая внутри от ужаса, вышла из своих покоев, сопровождаемая стражами. Она четко понимала, что муж все узнал и теперь придется отвечать. И на сей раз он ее не простит...

Стража и Яшма прошли через коридоры замка, встречая на своем пути придворных и слуг, что почтительно приветствовали легкими поклонами свою княгиню. Даже не подозревая, что это в последний раз...

... Дубрав ничего не понимал. Не понимал, почему стражник, прервал его тренировку с наставником и привел сюда. В эту камеру, в подземелье замка. Мальчик нервно посматривал то на отца, то на мужчину, что сидел на коленях посреди камеры, опустив голову. Избитый, в порванной рубашке, его громкое дыхание разлеталось в тишине мрачных стен. Страх, липкой змеей, заползал в душу мальчика. Ему хотелось окликнуть отца, спросить его, что происходит, но горло перехватило, а когда он было шагнул к отцу, тот ожег его сумрачным взглядом. И Дубрав застыл рядом с тем стражем, что привел его сюда.

Что все это значит?

Дверь камеры открылась и в камеру вошла мать.

- Матушка!

- Дубрав?! Хранитель! Что ты здесь делаешь?! - вскрикнула Яшма, бледная как снег.

- Он здесь для того, чтобы узнать правду, - ледяным голосом оборвал ее отец.

- Витор, прошу...

- Нет, моя дорогая... Хватит! Я достаточно прощал! И с меня хватит... Ты переступила грань.

- Витор! Я виновата, но Дубрав ребенок!

- Дарина тоже была ребенком. Тебе было ее жаль? С чего мне жалеть твоего выродка?! - заорал Витор вне себя от ярости.

Мальчик в шоке смотрел на того, кто всю его жизнь заменял ему отца.

- И сейчас, моя дорогая, ты расскажешь все... Все, Яшма. Или я прикажу убить твоего щенка.

- Отец!

- Я тебе не отец! - яростно оборвал Дубрава Витор. - Вот твой папаша!

Мужчина посреди камеры поднял голову и посмотрел на мальчика, который в ужасе затряс головой.

- Нет! Не правда!

- Прости малыш, - горько выдохнул его настоящий отец, сонерес Вереск.

- Простить? - зло спросил Витор. - Благодаря вам двоим у него два варианта. Смерть, или камера до конца жизни!

- Он не виноват, Витор! - закричала Яшма, падая на колени перед ним.

- Не виноват?! Неужели? А что я должен сделать? Обласкать его, притвориться его отцом, корону отдать? Нет... этого не будет. Но я оставлю его в живых... если ты сейчас же расскажешь, как со своим... любовником... убила мою сестру. Ее мужа. Как приказала ему убить мою племянницу. Как хотела моей гибели. Регентство захотела? Сука!

Витор в бешенстве ударил Яшму. Дал ей такую пощечину, что она упала на пол. Дубрав вскрикнул, бросился к ней, но стражник схватил его, не пуская вперед.

- Не трогай ее! Мама! - закричал Дубрав, забившись в руках стража.

- Мама... Твоя мама последняя дрянь. Ну же, Яшма... лучше расскажи все сама. И я оставлю его в живых. Ты же знаешь, я не раз убивал. И приказывать убить, мне не впервой...

Яшма сжалась на полу и слезы потекли из глаз.

- Витор... - провыла она.

- Говори!

И она рассказала. Обо всем. Витор не перебивал ее, лишь презрительно-ненавидяще кривя губы. Молча слушали стражники, первые доверенные Князя, стоящие у стен. Каждое слово Яшмы записывал писец, расположившийся за небольшим столом у крохотного окна под потолком. Слушал Дубрав, не в силах осознать весь масштаб ужаса происходящего. В этот страшный день был вынесен приговор его матери и отцу, которых обвинили в измене родине и Князю, а после прилюдно казнили...

Что касается судьбы самого мальчика, то Витор сдержал свое обещание. Не мог он убить ребенка, которого вырастил, но и видеть его не мог также...

Боль в душе бывает сильнее боли душевной. Он любил Яшму. Так сильно, как может любить мужчина. Но и простить предательства было невозможно. Почему? Потому что сам когда-то совершил предательство, предав собственную сестру. И эта вина жила в нем годы, отравляя существование. Он пытался заглушить свою вину. Он нашел ее дочь, выжившую в автокатастрофе. Нашел ей семью, незримо приглядывал за ней, мечтая однажды рассказать ей правду о себе... но так и не решился на это. И верно никогда бы не решился.

А теперь было поздно.

Слишком поздно.

Новорожденная малышка в розовом конверте...

Трехмесячная кроха в крестильном платьице на руках крестного отца, родного дяди...

Его сестра с мужем-офицером с маленькой дочкой, на фоне дома... за неделю до гибели.

Шестилетняя, смешная малышка, с огромными бантами в черной юбочке и белой кофте, с огромным рюкзаком за спиной... ее первое сентября.

Фотографии...

Фотографии...

Моменты жизни, которые прошли мимо него.

Он безмерно виноват и ничего не может исправить.

Фотографии полетели в камин, в жаркое, испепеляющее пламя...

Поздно.

Глава 12

Представьте себе невероятно огромную пещеру, настолько огромную, что не видишь ее предела, хотя знаешь, что он есть. Каменный свод пещеры возносится ввысь и если посмотреть вверх, то ты... ничего, кроме тьмы над головой, не увидишь. Ах, да, еще можно смутно разглядеть каменные неровные выступы, уродливыми буграми выступающие во мраке. Каменный свод пещеры поддерживают естественные каменные колонны - из цельной скалы, витыми столбами, подымающиеся вверх. У основания широкие - сто шагов в обхвате, - в середине узкие, а под сводом... кто его знает. Не видно.

Эти своеобразные колонны соединены друг с другом широкими каменными террасами, под которыми также есть столбы и террасы. И не дай вам Бог, загореться желанием и попробовать подойти к краю, чтобы взглянуть вниз, пытаясь разглядеть "основание" пещеры. Там тоже все скрыто тьмой.

Считай посередине уровней террас и колонн расположился город гномов. Маленькие каменные домики жались друг к другу, тесно соседствуя, и перемигиваясь яркими пятнышками окон. Они извилистыми лентами-улочками опоясывали каменные колонны и потихоньку расползались, занимая всю террасу. Узкие улочки освещены - на каждом домике висят фонари, напоминающие мне изящные, маленькие, кованые клеточки для птиц, в которых, за дверцами, плошка с маслом с торчащим вверх фитильком, с пляшущим на конце огоньком пламени. Под ногами твердый камень, ровно отшлифованный сотнями тысяч прошедших по нему гномов. Целыми поколениями отшлифованный.

Под крышами домов тянуться глиняные желобы-трубы, по которым течет в каждый дом вода. Откуда это вода поступает я не знаю, но это и неважно. Главное то, что удобно и совершенно естественно - вода нужна всем и легче было провести вот такое подобие водопровода-акведука, чем наладить поставку воды с помощью рабов. Что было бесполезным и непродуктивным использованием столь важного трудового ресурса...

... А на улочках города кипела жизнь. Спешили прохожие, озабоченные своими делами, бегали дети, кто-то останавливался поговорить со знакомым, хозяйки домов, распахнув окна, переговаривались с соседками, так, не покидая своих владений. Иногда от группок ребятни, играющей на улочках, отделялся то один, то другой, смешной, крепко сбитый, щекастый малыш и, подбегая к дому, в котором жил, громко оповещал родительницу:

- Мама! Ну, ма-а-ам!

- Чего тебе?!

- Я еще чуть-чуть погуляю!

... Это было так знакомо, так привычно, что сердце замирало. Малявкой я сама подбегала под окна пятиэтажки и вопила во все горло, вызывая маму с четвертого этажа... или мама, в свою очередь, выкликивала меня с балкона, призывая на ужин...