Четверо слепых мышат - Паттерсон Джеймс - Страница 3

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая

Я насмешливо хмыкнул:

– Это именно тогда вы сдружились? Совместные уик-энды в казармах?

– Тогда-то я ненавидел его крутой характер. Мне казалось, что он ко мне нарочно придирается. Ну понимаешь – выделил меня из прочих за мой рост. Потом наши пути снова переплелись во Вьетнаме.

– А тогда он уже пообмяк? Когда вы встретились во Вьетнаме?

– Нет. Купер есть Купер. Это тебе не какое-нибудь дерьмо собачье. Суровый, прямой, как стрела, но честный и справедливый, поэтому если ты следуешь уставу, то все в порядке. Вот за что он любил армию – за то, что там в основном все упорядочено и четко организовано. Так что если там ты делаешь что положено, знаешь, что делаешь все правильно. Может, не так хорошо, как бы хотелось, но вполне сносно. Он говорил, что для чернокожего просто шикарно найти такую систему устройства, как армия.

– Или полицию, – вставил я.

– Верно, – кивнул Сэмпсон. – Я помню один случай во Вьетнаме. Нас прислали на смену подразделению, которое уничтожило за пять месяцев, наверное, сотни две людей противника. Эти люди, которых истребили, не были в полном смысле солдатами, Алекс, но они считались партизанами, «вьетконговцами».

Я вел машину и слушал. Голос Сэмпсона сделался рассеянным, отстраненным. Он словно звучал откуда-то издалека.

– Этот вид боевой операции назывался «зачистка захваченной территории». В тот раз мы вошли в маленькую деревушку, но там уже было другое подразделение. Пехотный офицер «допрашивал» пленника перед тамошними женщинами и детьми. Он срезал кожу с живота этого человека.

Сержант Купер подошел к офицеру и приставил к его голове пистолет. Он сказал, что если тот не прекратит, ему конец. И это была не шутка. Куперу было плевать на возможные последствия. Поверь, Алекс, он не убивал тех женщин в Северной Каролине. Эллис Купер не убийца.

Я люблю общество Сэмпсона. Всегда любил и всегда буду любить. Мы проехали Виргинию, въехали на территорию Северной Каролины, и разговор мало-помалу переключился на более оптимистические и многообещающие темы. Я уже рассказал ему все, что мог, о Джамилле Хьюз, но ему все хотелось услышать побольше сенсационного. Иной раз старина Джон бывает даже большей кумушкой, чем мама Нана.

– Мне нечего больше тебе рассказать, дружище. Мы, знаешь ли, познакомились с ней при расследовании того крупного дела об убийстве в Сан-Франциско. В течение двух недель нам пришлось много времени проводить вместе. Но слишком уж близких отношений у нас нет. Хотя она мне нравится. Да она просто не может не нравиться.

– И ты, как я понял, хотел бы узнать ее поближе, – рассмеялся Сэмпсон и захлопал в громадные ладоши.

Я тоже засмеялся:

– Да вообще-то хотел бы. Джамилла не очень-то раскрывается, ведет себя довольно сдержанно. По-моему, она когда-то обожглась. Возможно, с первым мужем. Она пока не хочет это обсуждать.

– Я думаю, она уяснила, что ты за человек и какие у тебя виды.

– Может быть. Она тебе понравится. Она всем нравится.

– Умеешь ты окружать себя хорошими женщинами, – опять хохотнул Джон. – У тебя просто нюх, надо отдать должное. Мама Нана – вот это нечто особенное, штучное произведение, верно?

– Да. Ведь ей уже восемьдесят два года. Кто бы мог поверить? Прихожу я тут как-то домой, а она, представь, стаскивает по лестнице холодильник. Подсунула под него кусок линолеума и кантует с угла на угол. Не захотела дожидаться, пока я приду, чтобы помочь.

– А помнишь, как мы попались на краже пластинок в магазине «Спекторс винил»?

– Угу, помню. Она обожает рассказывать эту историю.

Джон все посмеивался.

– Я как сейчас вижу нас с тобой, как мы сидим в том обшарпанном маленьком офисе. Управляющий нам только что смертной казнью не грозит за покражу его паршивых сорокопяток, но мы холодны и невозмутимы. Мы чуть ли не смеемся ему в лицо.

– И тут в магазине появляется Нана и давай мутузить нас обоих. Меня ударила в лицо, разбила губу. Налетела, как разъяренная фурия, как ангел мщения.

– И только знай выкрикивает: «Не смейте красть! Не смейте мошенничать! Никогда не смейте! Слышите, никогда!» У меня до сих пор в ушах стоит этот крик, – добавил я.

– А потом позволила полицейскому офицеру забрать нас в участок. Даже не хотела забирать домой. Я заикнулся: «Это ведь всего лишь пластинки, Нана», – так я думал, она меня убьет на месте. «Я уже и так весь в крови», – говорю. А она как завопит мне в лицо: «Сейчас еще хуже будет!»

Я обнаружил, что улыбаюсь, вспоминая тот давний эпизод. Любопытно, что некоторые вещи, вовсе не казавшиеся раньше забавными, со временем оказываются таковыми.

– Может, именно потому мы и стали большими, страшными копами? Из-за того дня в магазине пластинок? Может, всему причиной праведный гнев Наны?

Сэмпсон сделался серьезен.

– Нет, не это наставило меня на правильный путь, – покачал он головой. – Это заслуга армии. Конечно, я не получил дома того, что положено. Нана многое для меня сделала. Но человека из меня слепила именно армия. И еще я многим обязан Эллису Куперу. Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

Наконец мы въехали в пределы Центральной тюрьмы штата Северная Каролина, находящейся в городе Роли. Обнесенная высокой стеной территория действовала отрезвляюще, словно предвещая беду. Расположенная здесь же зона особого режима для особо опасных преступников напоминала тюрьму внутри тюрьмы. Она была окружена изгородью из острой как бритва проволоки и непреодолимым и беспощадным электронным барьером; на всех сторожевых вышках стояли вооруженные охранники. Централ был единственной в Северной Каролине тюрьмой, где имелись камеры смертников. В настоящее время число узников Центральной тюрьмы превышало тысячу, из которых смертники составляли поразительную долю – 220 человек.

– Жуткое место, – проговорил Сэмпсон, когда мы выбрались из машины. Я никогда не видел его таким подавленным и выбитым из колеи. Да и мне не слишком нравилось находиться на территории Центральной тюрьмы.

Когда мы вошли в главное здание, там царила тишина, как в монастыре, и соблюдался все тот же высокий уровень безопасности. Нас с Сэмпсоном попросили подождать между двумя рядами дверей из брусковой стали. Потом подвергли проверке на металлоискателе, потом попросили предъявить наряду с полицейскими значками удостоверения личности с фотографиями. Проверявший охранник рассказал нам, что многие из номерных автомобильных знаков штата Северная Каролина изготавливаются здесь, в тюрьме. Приятно сознавать, полагаю.

В тюрьме строгого режима имелись сотни контролируемых стальных ворот. Заключенные не могли выходить из камер иначе, как в наручниках, ножных кандалах и под конвоем.

Наконец нас допустили непосредственно в сектор, где содержались приговоренные к смерти, и препроводили к сержанту Куперу. В этом секторе каждый тюремный блок состоял из шестнадцати камер – восемь внизу, восемь наверху – и общей дневной комнаты. Все было окрашено в казенный небесно-голубой цвет.

– Джон Сэмпсон, ты пришел все-таки! – произнес Эллис Купер, увидев нас в узком коридоре перед специальной комнатой для свиданий. Дверь была открыта, и двое вооруженных конвоиров впустили нас внутрь.

В волнении я втянул в себя воздух, но постарался не подать виду. Запястья и лодыжки Купера были скованы цепями. Он был похож на огромного, могучего раба.

Сэмпсон шагнул вперед и обнял его. На Купере был оранжево-красный комбинезон, в какие одевали заключенных-смертников. Он все повторял:

– До чего же здорово тебя видеть.

Когда двое этих рослых мужчин наконец разомкнули объятия, глаза Купера были красны, а щеки мокры от слез. Глаза Сэмпсона оставались сухи. Я вообще никогда не видел Джона плачущим.

– Это самое лучшее, что произошло со мной за долгое, долгое время, – проговорил Купер. – Не думал, что после суда кто-нибудь придет. Для большинства я уже покойник.

– Я привез с собой кое-кого. Это детектив Алекс Кросс, – сказал Сэмпсон, поворачиваясь ко мне. – Он лучший специалист по расследованию убийств, какого я знаю.

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая