Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/54
• Следующая

Но всё начиналось с точек.

Маленькая Инга любила поспать. Отец успевал уйти на работу, а она всё спала. И тогда мама будила её бабушкиной присказкой:

«Ранние птички зобик набивают, а поздние только глазки открывают…»

Инга была поздней птичкой.

Летом Инга с мамой уезжали к бабушке в деревню, на берег большого озера, в котором водились угри. Инга называла их ужами, а себя — Королевой ужей. Это мама рассказывала ей сказку про Королеву ужей. А маме когда-то рассказывала бабушка. Вообще жизнь в деревне во многом походила на сказку. В поле росла горящая трава — неопалимая купина, а под окном стояла берёза, которая ночью так сильно пахла молодой смолкой, что Инга находила её в темноте, по запаху.

Рядом с бабушкиным домом жил старый-старый плотник. Он учил Ингу пилить.

«Тяни пилу до конца, — приговаривал он, — чтоб все зубья сыты были».

Пила казалась Инге худой и голодной. И сколько ни пилила — никак не могла насытиться.

Ещё сосед-плотник любил приговаривать:

«Помирать буду — всем прощу. Только еловому сучку не прощу!»

«За что он так рассердился на еловый сучок?» — думала Инга.

В середине лета она с мамой ходила в поле слушать, как поёт рожь. Они ждали, когда поднимется ветер и каждый стебелёк превратится в струну. Струны-стебельки звенели тихо-тпхо…

Это было давно, но почему-то сегодня, шагая по тёмным осенним улицам, Инга вдруг вспомнила о той поре, когда она была Королевой ужей. Возвращаясь со съёмки усталая, она одновременно испытывала необъяснимое облегчение, почти радость. Она не помнила мрачного павильона, в котором собралось много людей. Перед её глазами стоял светлый островок — комната с жёлтыми обоями и фотографиями в рамках. На этом островке они были вдвоём: она и Гедра.

Как это получилось, что чужую женщину она назвала самым дорогим словом «мамите»? Как это слово слетело с её губ? Почему она не удержала его? Только бы отец не догадался о существовании Гедры! Когда Инга думала об этом, кровь приливала к лицу: девочка стыдилась робкого, необъяснимого чувства, которое проклюнулось в ней, как первая весенняя травка.

Надо поспеть домой раньше отца! Чтобы не смотреть ему в глаза. Чтобы не отвечать на его вопросы: «Где была? Что делала?»

Отца дома не оказалось, и Инга облегчённо вздохнула. Она скинула промокшие ботинки и надела мамины тапочки — нога у неё подросла, стала почти как мамина. Потом она открыла шкаф и увидела белый халат, который висел среди других маминых вещей. Инга вынула халат и осторожно надела его на себя. Халат доставал почти до пола, а из рукавов торчали только кончики пальцев. Инга посмотрелась в зеркало. И покраснела. Потом быстро сняла халат и пошла в ванную. Она развела в тазу мыльный порошок и опустила халат. Она стирала его очень бережно: не тёрла, а осторожно гладила ладошкой, словно боялась причинить ему боль.

За этим занятием застал её отец.

— Устроила стирку?

— Да. Я стираю мамин халат.

— Зачем? — Отец нахмурился.

— Просто так.

— Ну ладно, — сказал отец и пошёл к себе.

Все дни года делились на студии на съёмочные и несъёмочные. В дни съёмок студия преображалась, приходила в движение, напоминала аэродром в лётную погоду. «Внимание…»

К каждому съёмочному дню тщательно готовились, и каждый раз на съёмочной площадке возникали непредвиденные неприятности: у осветителей сгорал софит, ассистент оператора забывал нужный фильтр, в декорациях не закрывалась дверь, помреж заболевал гриппом… Но, несмотря ни на что, кино снималось! Загорался другой софит, появлялся фильтр, дверь становилась послушной, с лихорадкой на губах появлялся помощник режиссёра. Самолёт поднимался в небо!

Прошло два месяца с того дня, как на улице к Инге подскочила Кика и почти силой ввела её в таинственный мир кино. Теперь Инга уже не удивлялась, когда заставала в буфете белых генералов, мирно попивавших чаёк с красноармейцами, и мушкетёров, уписывающих сосиски. И вместе с тем Ингу совсем не занимала мысль, что через год можно будет купить билет за двадцать копеек и посмотреть на себя в кино. Нечто совсем иное влекло девочку к дверям киностудии.

Гедра. Это имя напоминало ей поющую рожь. Когда кажется, что, кроме тебя, никто в мире не слышит этих, едва уловимых звуков. Инга пыталась разобраться, прислушивалась к себе. Но слышала только, как поёт рожь, как звучит имя Гедры. Инге хотелось ещё хоть разочек прижаться лбом к её тёплому плечу. И тогда исчезнет тот день со стайкой девочек, бегущих между белых стволов…

Инга накрахмалила и выгладила белый халат. И он обрёл новизну и свежесть выпавшего за ночь снега.

Как-то вечером отец сказал:

— Скоро наступят зимние каникулы, и ты поедешь в деревню к бабушке.

Инга испуганно посмотрела на отца.

— Я не поеду…

— Это ещё почему? Будешь кататься на лыжах. А после бани будешь бросаться в пушистый снег.

— Нет, нет! Я буду занята!

— Чем же ты будешь занята?

Инга мучительно думала, что бы сказать отцу, чтобы он не настаивал на поездке к бабушке. Потом она придумала:

— У нас в школе спектакль! Понимаешь? Мы ставим пьесу.

— С белым халатом?

— С белым халатом, — ответила Инга. — Я его выстирала и накрахмалила.

Белый халат выручил её. Отец покачал головой и больше ничего не сказал. Весь вечер Инга исподволь поглядывала на отца. Но он больше не заговаривал о поездке к бабушке. Так всё хорошо получилось. Он забыл или ему самому не очень-то хотелось расставаться с Ингой.

Лёжа в постели, Инга долго не могла уснуть. Она думала о Гедре. Она видела её большие глаза, светлые волосы и родинку на левой щеке возле уха. Ах нет, родинка была не у Гедры, а у мамите… Как это она спутала!

На другой день перед съёмкой Инга протянула Гедре пакет.

— Что это? — спросила артистка.

— Это тебе… Возьми.

Артистка удивлённо посмотрела на девочку и неторопливо развернула пакет. В нём лежал аккуратно выглаженный белоснежный халат.

— Халат? — удивилась Гедра.

— Мамин, — сказала Инга. — Я, когда вырасту, буду его носить. А пока ты… Он не с чужого плеча.

Гедра взяла халат в руки и осторожно, словно боясь повредить, надела. Он пришёлся ей впору. В самый раз. Гедра скрестила руки и обняла себя за плечи, чтобы своим телом согреть принесённый с улицы халат.

— Тебе не жалко?

Инга ничего не ответила. Она сказала:

— Я пойду гримироваться. А то Арунас будет сердиться.

Она выбежала. А Гедра всё стояла посреди комнаты, обнимая себя за плечи. В таком положении её застал Арунас.

— Пора, пора, — сказал он. — Через десять минут…

— Войди в комнату и закрой дверь, — сказала Гедра. — Ты видишь, что на мне?

— Халат. — Режиссёр стал наматывать бородку на палец.

— Это халат Ингиной матери… Ты знаешь, что у неё нет матери?

— Нет?..

— Она сирота, — сказала Гедра. — У неё нет матери.

— Она сама сказала об этом?

Артистка покачала головой.

— Я смутно догадывалась, а когда Инга принесла мне халат матери…

— Я заметил, как она тянется к тебе. Но что будет потом? Ты думала об этом?

— Я не думала, — сказала Гедра. — Я боюсь думать.

— В плохих фильмах, — сказал Арунас, — папа женится на женщине, которую полюбила его дочь. Хеппи энд!

— Хеппи энд! Счастливый конец, — тихо повторила Гедра. — Но жизнь не похожа на плохие фильмы. Она интересней, хотя тяжелее.

— Инга любит тебя.

— Может быть, и я её люблю… как дочь…

— Вы не равны, Гедра, — сказал Арунас, пощипывая свою бородку. — У тебя может родиться дочь, а у неё мать уже никогда не появится.

— Но ведь я появилась, — прошептала Гедра. — Роль вышла из берегов.

— Вышла из берегов, — согласился Арунас.

Роль вышла из берегов, но наводнение наступило в тот момент, когда Инга совершенно случайно узнала, что по сценарию — а в кино всё делается по сценарию — Гедра должна будет умереть.

• Предыдущая
• 29/54
• Следующая