Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 72

• Предыдущая
• 72/81
• Следующая

— Я понимаю, — вздохнул Малик. — Да уж больно тяжко, Евгений Владимирович. — Сил моих больше нет.

— Это у вас-то нет сил?! — возмутился Доровский. — Здоровяк, мальчишка, кровь с молоком! Что тогда про меня говорить? Но ведь держусь? Вот и вы держитесь… Как диссертация?

— Если стенд пойдёт, можно будет попробовать.

— Э, нет, батенька! — Евгений Владимирович протестующе погрозил пальцем. — Я таких проб не признаю. Здесь действовать нужно наверняка, а стенд, не сомневайтесь, пойдёт.

— Я ведь на технические науки хочу, — сказал Марлен с оттенком вопроса.

— Само собой разумеется, одобряю. Но теоретическая часть и особенно обсуждение результатов должны быть на высоте.

— Кира поможет, он обещал.

— Кстати, где он?

— В Монголии, как ни странно, газ ищет.

— Смелый он парень, — с оттенком неодобрительного удивления заметил Доровский. — Так резко сменить тематику…

— Я бы не сказал, что резко. Он нашёл ей применение в геологии. Говорит — интересное.

— Может быть, может быть, — протянул Доровский. — Однако я рад, что вы продолжаете дружить и сотрудничать. Он ведь тоже должен защищаться?

— Да, на химические. У него в принципе уже всё готово, только времени нет.

— Значит, живёт полноценной жизнью, раз времени не хватает, и, следовательно, счастлив.

— Это уж как посмотреть, Евгений Владимирович.

— Счастлив, счастлив! Только не замечает этого до поры. Потом оглянется с высоты прожитых лет и поймёт. И вы тоже, Марлен Борисович, вспомните когда-нибудь, каким были безумно занятым и счастливым.

— Наверное, — Малик мечтательно подпёр ладонью округлую щеку. — Но пока я чувствую только усталость. Всё тороплюсь, тороплюсь и не знаю, куда. В консерватории, почитай, полгода не был, девок своих почти не вижу. Растут без меня, как трава.

— Отдохнуть хочется? — со скрытой подковыркой спросил Доровский. — Пожить спокойно, как говорят, для себя? Знакомое и вполне понятное желание. Только ведь, дорогой мой, ни уют, ни покой не снимают главного в человеческой жизни вопроса: “Куда?” Праздные жуиры и сонные ленивцы тоже спрашивают себя: “Куда?” Причём много чаще, чем труженики, благо досуг есть. Вы меня поняли?

— Чего ж тут непонятного?

— Тогда не валяйте дурака и достойно делайте своё дело. Пока оно у вас есть, вы ничего, слышите, ничего не упускаете в жизни. За одним исключением! — Доровский хитровато прищурился. — Как бы ни было жёстко со временем, не смейте тянуть с защитой. Это не просто ритуальный акт, но необходимый этап, притом не только в научном плане. Степень и ступень почти синонимы. С высокой площадки по-новому открываются старые виды. Нет ничего хуже привычки, Марлен Борисович, она порождает нелюбопытство. На скрипочке, чай, давно не пиликали?

— Давно, Евгений Владимирович.

— И совершенно зря! Берите инструмент в командировки. Надо уметь отвлекаться от тупиковых раздумий.

— От тупиковых? — не понял Марлен.

— Природе не присуще понятие цели и смысла в том числе. — Доровский, казалось, убеждал самого себя. — Она слепа и бездумна, а мы, человеки, в своих умствованиях подменяем себя природой, пытаемся мыслить в масштабах вечности. В итоге — тупик. Не лучше ли принять расхожий постулат о том, что смысл жизни в ней самой?

— Допустим, приняли? — с пробудившимся интересом поддержал разговор Малик, хотя лично его подобные темы никогда глубоко не затрагивали. — Что дальше?

— Достойная мыслящего существа определённость. Из чего слагается наша жизнь? Работа, семья, друзья, удовольствия, — Доровский на мгновение прислушался к себе. — Да, удовольствия, причём в самом широком смысле. Иначе зачем жить? Сам процесс жизни должен приносить радость. Вы в целом довольны своей жизнью, Марлен Борисович?

— В целом доволен, — с готовностью ответил Малик. — Хотя отдельные частности портят мне всё удовольствие.

— Что и требовалось доказать! — торжествуя, воскликнул Доровский. — Частности, неудачи, горечь поражения и прочие неприятные штуки входят в условия игры. Без них нет радости преодоления и восторга победы. Пока у вас есть стержневая забота, доставляющая вам, вопреки любым издержкам, удовольствие, вы счастливы. Потому что замыкается круг, и понятия “работа” и “удовольствие” становятся неразличимы. Только тогда в основе своей бессмысленное существование человека наполняется особым, я бы сказал благородным, смыслом.

— Я полностью с вами согласен, Евгений Владимирович, хотя Кира, наверное, понял бы вас намного глубже. Но я парень практический, как говорят, себе на уме. Меня интересуют частности, издержки, по-вашему. В принципе я не возражаю: надо, так надо. Но почему бы не свести их до минимума? Чуточку помочь себе и своим близким? Имею право?

— Полное. У вас есть практические рецепты, коль вы такой практический человек?

— Как раз об этом я и хотел с вами посоветоваться! — Зная привычку шефа к многословной риторике, Малик умело перевёл разговор на конкретную почву. — Я надумал уйти из института, — заявил он, собравшись с духом.

— Вот те раз! — воспаривший духом Доровский мигом обрушился с облаков. — Только этого мне недоставало! И почему так, вдруг?

— Не вдруг, Евгений Владимирович. Я уже давно об этом подумываю.

— И куда же вы нацелились, друже?

— На завод!

— Как? — Доровский даже поперхнулся от неожиданности. — На какой завод?

— Судите сами, — вкрадчиво заворковал Малик. — В институте я остался в полном одиночестве. Новый завлаб уже косится на меня за постоянные отлучки, и вообще неизвестно, будет ли возобновлена тема на будущий год. Что я теряю?

— Прежде всего, экспериментальную базу, созданную с таким трудом!

— Ничего подобного. В заводской лаборатории прекрасно освоили нашу методику. Практически все необходимые анализы сейчас выполняются только там. Кстати, намного быстрее. Можно сказать, в тот же день. Ведь у них поток, производство. Я уж не говорю о том, что стенд требует постоянного присмотра. Меня некому там заменить, Евгений Владимирович.

— Допустим, — Доровский уже понял, что Малик не намерен оставить тему, как это сделал Ланской, и немного успокоился. — Но в какой роли вы видите себя там? Вы же экспериментатор, а не инженер, притом химик.

— Да найдут они мне подходящую должность! — Марлен беспечно махнул рукой. — Зато я буду постоянно при деле. На данном этапе всё упирается в стенд. Лабораторные опыты себя исчерпали. Самая пора сосредоточить усилия на главном. Если бы мы хоть на режим вышли!

— До этого, как я понял, далеко.

— В том-то и суть! И вместо того чтобы день и ночь возиться со стендом, я занимаюсь челночной дипломатией. Установка неделями простаивает, механики работают спустя рукава, с прохладцей, отношение руководства скептическое. Того и гляди, свернут исследования. Нужен хозяйский глаз. Уверяю вас, что заводчане совершенно иначе станут относиться к делу. А так, кто я для них? Гастролёр! Приехал и уехал, голова не болит. Замглавного конструктора и без того жалуется, что мы ему камень на шею повесили. Со своей точки зрения, он прав. От основной работы его же никто не освобождал. Долго так продолжаться не может на голом энтузиазме.

— В ваших аргументах есть известный резон, но в целом — прожектёрство, маниловщина. Вредная маниловщина!

— Почему же маниловщина, Евгений Владимирович?

— Да потому, что своими фантазиями вы рискуете оставить нас у разбитого корыта. На чём держится сотрудничество с комбинатом?

— Прежде всего на расположении директора или, говоря иначе, на вашем и Михаила Евгеньевича авторитете.

— Связи, мой дорогой, и вообще личные взаимоотношения фактор важный, но не определяющий. Они могут либо ускорить, либо замедлить объективный процесс, не более. Вы понимаете, что я имею в виду? Если бы за нашим изобретением не стояла принципиально новая технология, причём сулящая выгоды, не помогли бы никакие авторитеты.

— Согласен, Евгений Владимирович. Кира тоже так считает. Но ведь без поддержки нас и загробить могли, невзирая на все выгоды? Очень просто.

• Предыдущая
• 72/81
• Следующая