Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 68
- Предыдущая
- 68/81
- Следующая
В задачу экипажа Астахова входило обследование рифтовой зоны, где в разломах коры рождалась новая каменная оболочка планеты. В точке, куда должен был опуститься “Пайсис”, подводная телекамера зафиксировала ложбину, сплошь заполненную шарами до двух метров в диаметре. Судя по размерам и гладкой поверхности, они резко отличались от обычных железомарганцевых конкреций. Манипулятор не смог бы сдвинуть с места подобное двадцатитонное ядро, но оставалась надежда отыскать в биллиардной россыпи шарик поменьше.
Когда все системы и механизмы были опробованы, Астахов получил с борта “Борея” согласие на погружение. Вскипев воздушными пузырьками, к стеклу прихлынула желтоватая на просвет муть. Но вскоре акриловая толща иллюминатора прояснела небесным сиянием, пронизанным стремительным мельканием крохотных льдинок. Это поразительно напоминало град при ясной погоде. “Пайсис” скользил в глубину, пробивая плотную толщу планктона. Движение аппарата почти не ощущалось, и поэтому казалось, что планктонный град сыплет снизу вверх. Прильнув на мгновение к освещённому овалу, уносились розоватые кальмарчики, крупные креветки, расходящиеся косяки рыб. Синева ощутимо угасала, наливаясь непроглядной густой тушью.
Астахов включил прожектора. Глухая чернильная мгла, где изредка вспыхивали холодные искры, вновь обрела лазурную прозрачность. Но электрические лучи впитывала непроницаемая завеса. Теряя накал в осязаемо жуткой близости, они расплывались бессильным бахромчатым ореолом, за которым ещё отчётливее проступал мрак. Даже самые ненастные ночи подлунного мира не знают кромешной такой беспросветности. Не ведома она и космической бездне, прошитой узором немигающих звёзд и туманностей.
Светлана не первый раз опускалась на дно, раздираемое конвульсиями обновляющейся тверди. Она знала, что и здесь, в спрессованном чудовищным давлением хладном мраке, трепещут эфемерные язычки живого всеохватного пламени.
— Выключите, пожалуйста, свет, — обратилась она к Астахову, следя за стрелкой глубиномера.
В аспидной безликости, погасившей окно, стали возникать мерцающие огоньки. Вначале далёкие и расплывчатые, они разгорались, выныривая чуть ли не из-под ног, и пропадали, как неразгаданные кометы.
Проявлялись причудливые существа, едва знакомые по цветным иллюстрациям и фотоснимкам. Вспыхивали, как на экране, то выпученные глаза, то кисточки над едва угадываемым профилем, а то и вовсе одни острозубые пасти, с пугающей чёткостью обрисованные во мгле. Какая-то большая плоская рыба была расцвечена рядами огненных точек, как дирижабль в ночи. Роями призывно мигающих светлячков шли рачки. Фосфорической аурой пульсировала медуза.
Стрелка обозначила полукилометровую глубину, а жизнь всё летела и летела метеорным дождём. Приманивала добычу. Отпугивала врагов. Непонятным мерцающим кодом искала любви. Уютно жужжали сервомоторчики, разматывая бумажную ленту. Заполненные тушью самописцы чертили контур ещё далёкого дна. Отстукивали температуру и плотность воды печатные рычажки потенциометров. Ловя скупые слова наблюдений, крутились валики магнитофонных кассет.
Количество светящихся существ резко пошло на убыль. Леденящее ощущение бесконечности помимо воли овладело людьми. Каждый переживал его по-своему. Светлана неподвижно застыла в кресле, всецело перенесясь сознанием в завораживающую мглу. Тускнела, словно навсегда отлетая, память, беспечально угасало ощущение собственного “я”, отдельного от времени и пространства.
Сергей Астахов опять врубил полный свет.
Погружение длилось уже около часа, но ощущение времени растворилось в окружающей бездне. К ней были прикованы мысли и чувства, обострённые до предела.
— Слева по курсу стена, — предупредил Шахазизян, не отрываясь от разграфленного на румбы экрана локатора, где зелёной стрелкой ходил вкруговую луч, рисуя дымный призрачный профиль.
— Знаю, — кивнул Сергей, сделав незначительную коррекцию. — Здесь и начинается подводный хребет, который открыли в позапрошлом году на “Витязе”. Мы немного пройдём вдоль гребня, чтоб опуститься между уступами.
— Высота уступов от шестисот сорока до семисот метров, — сказала Светлана, сверившись с донной картой.
— Итого у нас будет порядка тысячи восьмисот, — подсчитал Сергей. — В пределах оптимума.
— Только не отклонись далеко от шва рифтовой зоны, — напомнил ему Шахазизян. Его прежде всего интересовал узкий провал, дно которого было образовано из расплавленных горных пород. Застывая, они должны были раздвинуть ранее сформировавшиеся плиты. Чем ближе к продольной оси хребта опустится батискаф, тем моложе окажутся изверженные лавы.
“Приземление” прошло плавно, без ожидаемого толчка. Занесённое илом дно выглядело бугристым, словно изрытый кротовыми норами чернозём. Над округлыми кочками проклёвывались, исчезая при малейшем повороте луча, перистые венчики червей. Неровные следы зарывшихся в ил моллюсков слагались в загадочную клинопись. Глубоководная обесцвеченная акула показала одутловатое бледное брюхо и, взметнув облачко мути, растворилась, как тень.
Астахов приподнял батискаф и осторожно повёл его над самым дном, поминутно справляясь с показаниями приборов. Каменная россыпь открылась значительно раньше, чем ожидалось.
— Стоп, — тихо сказал Шахазизян, хватаясь за рычаги манипулятора.
Откатив несколько камней величиной с футбольный мяч, он ловко подхватил их стальными клешнями и опустил в грузовой отсек.
— Это не конкреции, — уверенно определила Светлана. — Скорее всего изверженные базальты. Поскребите немножко, — попросила она, указав на ближайшую к иллюминатору сферу.
Карэн Шахазизян круто развернул суставное сочленение и клацнул по гладкой поверхности. На матовой черни едва обозначилась морозная черточка.
— Практически нет осадочных отложений! — радостно удивилась Рунова. — Значит, они совсем молодые, эти шаровые лавы.
— Сколько им, как вы думаете? — спросил Шахазизян.
— Три, самое большее четыре тысячи лет… Наберите ещё образцов, Карэн Цолакович, и, главное, грунта.
— Молодец, Серёжа, вышел на самый шов! — похвалил Шахазизян, ловко орудуя механическими руками. — Теперь, если можно, давай под прямым утлом от хребта.
— На румбе, — покружив над россыпью, Астахов плавно развернул аппарат и со скоростью семь километров в час пошёл над норками донных аборигенов.
По знаку Руновой он то и дело останавливался, давая Шахазизяну возможность взять пробы. Мощность рыхлых отложений заметно увеличивалась. “Пайсис” словно двигался против стрелы времени, всё далее углубляясь в геологическое прошлое океана. Широкие трещины, занести которые не смог даже осаждавшийся миллионами лет ил, явно свидетельствовали о расползании плит в стороны от рифта.
— Смотри, как расширяется! — подивился Астахов. — Со страшной силой!
— Тут расширяется, а где-то должно сжиматься, — развёл руками Шахазизян. — Появление, понимаешь, под океанами молодой базальтовой коры обязательно вызовет сжатие и разрушение старой. Иначе бы наш земной шар раздувался, как мыльный пузырь.
— И такие зоны уже известны? — заинтересовалась Светлана, обычно далекая от тектонических проблем. — Где наблюдается сжатие?
— Конечно, — сказал Шахазизян. — Японский желоб, например. Там тихоокеанское дно неудержимо затягивается под Евразию. Разрушенные плиты базальта с колоссальной силой увлекаются под окраину материка, где плавятся, погружаясь в раскалённые недра. Такие процессы сопровождаются накоплением просто-таки невероятных тектонических напряжений, отчего и возникают землетрясения.
Настало время связи с “Бореем”. Астахов включил рацию и послал свои позывные. При передаче сообщения резко увеличилась нагрузка аккумуляторов и освещение приборов заметно потускнело. Вскоре пришёл ответ. База радовалась, что на “Пайсисе” всё благополучно, и желала экипажу успешного выполнения научной программы.
Пока автономное плавание в районе рифта протекало без заметных отступлений от первоначального плана, который, естественно, не мог предусмотреть неожиданностей.
- Предыдущая
- 68/81
- Следующая
