Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/81
• Следующая

— Совершенно пустынный край, — сказал секретарь райкома. — Только фазаны бродят меж папоротников да ив и чайки ссорятся на галечных пляжах.

— Дальше опять необитаемый остров, — кивнул Сергей. — Фуругельм.

Юра сбавил обороты, входя в узкий пролив. С левого борта открылся серый складчатый, как слоновая кожа, скальный берег и агатово-чёрные рифы, острые, как обломанные рёбра. Справа, из-за Пемзового мыса, выглянул остров Фуругельма. Он был совсем близко, этот необитаемый остров, с двумя крошечными сопками среди раздольных лугов.

Ветер теперь дул прямо в лицо, остервенело швыряя лопающуюся в воздухе пену.

— На Фуругельме прекрасные травы, — мечтательно вздохнул Наливайко, — отличная пресная вода, глубокие бухты и обширные уединённые пляжи. Как вспомнишь перенаселённый Крым, даже смешно становится. Очень нужны здесь люди, как нигде в другом месте нужны.

Ветер размазал облака по всему небу. Размытыми перьями улетали они от остывающего солнца.

Вдруг что-то завизжало, залязгало, и лодка сбавила ход.

— Пробуксовывает сцепление, — сказал Серёжа и протянул Юре три копейки.

Юра наклонился над мотором и, улучив удобный момент, сунул монету в муфту. Но её тут же стёрло и выбросило с диким, пронзительным воем. Тогда Серёжа, покопавшись в карманах, достал пятак. Эту жертву мотор принял более охотно.

— Как автомат с газировкой, — пошутил Юра.

Осторожно обогнув наклонный частокол рифов, он ввёл судёнышко в Гребешковую бухту. Хищнически разграбленная лет семьдесят назад, она была навеки покинута промысловиками.

Желтовато-белая осыпь раковин напомнила Светлане глыбу черепов на картине Верещагина “Апофеоз войны”.

Заросший ивами мыс и две похожие на гребенчатых крокодилов полосы рифов надёжно защищали бухту от ветра. Но странным показался внезапный этот переход от ветра и лёгкой качки к абсолютному спокойствию и тишине. Это было колдовство, и всё здесь казалось заколдованным: зеленеющая стеклянная толща необыкновенно прозрачной воды, ленты зостеры и неподвижные звёзды на битых черепках гребешков, жуткая костяная груда на берегу.

Дно быстро повышалось. Баркас пошёл малым ходом. Серёжа перебрался на нос и, хотя на дне была видна самая малая песчинка, принялся промерять глубину багром.

— Стоп, — скомандовал он и бросил якорь. — Теперь чуть назад.

Якорь не зацепился за грунт, а пополз по песку, разгребая раковины. Только после третьей попытки его тупые лапы зарылись куда-то в траву, и канат натянулся. Все попрыгали в шлюпку и на вёслах пошли к берегу. Но и “Тёща-Кума” не смогла довезти до места. Её просмоленное днище заскрипело о гребешковую груду и остановилось. Пришлось Юре, благо он был босиком, прыгать в воду и подтаскивать шлюпку к берегу.

Жадно вдыхая первозданные запахи необжитой земли, Светлана забралась на гремящую гору. И хотя она совершенно инстинктивно старалась не раздавить вымытые дождями и солнцем раковины, они лопались под ногой с жалобным скрежетом. Миллионы тарелочек, пепельниц, ламповых абажуров.

Юра, сидя на вершине горы, запускал их в море, считая, сколько раз гребешок подпрыгнет на воде. Личный рекорд его, кажется, был девять.

— Между прочим, — заметила Рунова, — в московских зоомагазинах гребешки идут по рублю за штуку.

— А тут сидит парень и швыряет деньги в море! — обрадовался Пётр Фёдорович.

— А что, товарищ секретарь, может, наладим совместными усилиями сбыт гребешков по Союзу? — предложил Сергей. — Вам деньги пойдут на строительство, мы пустим их на закупку оборудования.

— Эй, ребята! — Наливайко тоже зашвырнул в сердцах гребешок в воду. — Ракушки — это мелочь. Тут у нас столько богатств, столько богатств, что только успевай поворачиваться. На нашем фарфоровом камне работает Ленинград, а скоро и весь Советский Союз будет, всю, значит, фарфоровую промышленность мы снабдим сырьём. Видели бы вы эти хребты! Белые, как снег, без единой травинки. Наше стекло золотую медаль в Монреале получило. Такого кварца больше нигде нет. Мы и дома из стекла строить будем. Я уже архитекторам задание дал. Пусть люди уже сегодня живут в домах коммунистического типа. Не только же квадратные метры важны, но и красота. Глаз радоваться должен. А ещё у нас тут…

— Есть малахит, — сказала Рунова, показывая большой сине-зелёный камень, который нашла на берегу.

— А ну-ка? — Сергей взял его из её рук и отбил кусочек. — Действительно, настоящий малахит, причём отличный, хотя и много породы.

— Вот видите, — Петр Фёдорович развёл руками, — и малахит есть, и уголь, и газ! Люди нам нужны. Люди прежде всего. Среди всей этой красоты надо построить такие дома, чтобы человек как увидел, так прямо и ахнул. Тогда он навсегда останется здесь… Я сейчас нам кое-что к ужину раздобуду.

Он ушёл в травы, а Светлана и Неймарк принялись выбирать раковины в подарок друзьям и знакомым. Из этой груды гребешков всех цветов и калибров можно в полном смысле слова составить целые сервизы.

— Большие раковины заменяют тарелки не только в походных условиях, ими можно украсить и любой званый вечер, — со знанием дела заметила Рунова. — Подать, к примеру, рыбную закуску.

Она загрустила, опомнившись. Вряд ли будут уже в её жизни званые вечера. Кого ей потчевать запечённым в раковине деликатесом?

Вернулся Наливайко с пучком отличного горного лука.

— Прямо тут растёт? — удивился наивный Неймарк.

— Да! Мы его едим. И молодые побеги папоротника тоже. Только надо знать, как их приготовить.

Мутная плесень затянула небо. Холодным овалом сверкало затуманенное солнце. Хмурые жёлтые полосы появились над светлой линией горизонта.

Пора было возвращаться на комбинат. Сергей взялся за румпель и повёл баркас. Все сидели притихшие, задумчивые. Грустной свежестью тянуло с посуровевших берегов.

— Можно мне повести лодку? — попросила Светлана.

Юра настороженно приподнялся с места, но Наливайко остановил его успокоительным прикосновением к плечу.

— Доверите судно коллеге? — обратился он к Серёже Астахову.

— Очаровательнейшая Светлана Андреевна может всё, — подал свой голос в её защиту Неймарк. — Она у нас и моряк, и водолаз, и даже, извините, геологиня.

— Пожалуйста, — Сергей уступил Светлане место. — Держите на правую скалу. Нам надо пройти между ней и берегом.

Темнеющая скала с выемкой посредине походила на ружейный целик. Светлана постаралась совместить с ним “мушку” — крамбол на носу баркаса. Потом ей удалось добиться того, чтобы мушка не уходила, но, взглянув за корму, она увидела волнистый виляющий след. Впрочем, проход оказался достаточно широким.

На комбинате уже дожидалась райкомовская “Волга”. Заметив подходивший баркас, шофёр Коля просигналил и, когда все собрались, широким жестом открыл багажник. Там дымился молочным паром отборный огненный чилим.

— Едем прямо в столовую! — распорядился Наливайко, потирая руки. — Поужинаем как следует, отоспимся, а завтра продолжим инспекторский смотр.

• Предыдущая
• 30/81
• Следующая