Философия в систематическом изложении (сборник) - Коллектив авторов - Страница 18

Историческая индукция, при помощи которой должны быть установлены эти типы, не может быть изложена нами здесь. Эмпирические признаки, из которых исходит эта индукция, кроются во внутреннем сродстве метафизических систем, в отношении преобразования, согласно которому одна система обусловливает другую, в сознании мыслителей о своей взаимной близости и противоположности друг к другу, но главным образом – во внутренней исторической непрерывности, с какой подобный тип развивается и все глубже обосновывается, и, наконец, в том влиянии, которое исходит от таких типических систем, как системы Спинозы, Лейбница или Гегеля, Канта или Фихте, Даламбера, Гоббса или Конта. Среди этих типов имеются формы, в которых миросозерцания не достигли ясного отграничения; некоторые формы, совершенно не считаясь с последовательностью мышления, пытаются схватить сущность метафизических мотивов: такие формы оказываются всегда бесплодными в деле дальнейшего развития миросозерцания и не пользуются никаким влиянием ни в жизни, ни в литературе, как они ни сильны своим сложным основным настроением или своими техническими преимуществами. Из пестрой многосложности подобных нюансов миросозерцания значительно выдвигаются лишь последовательные, чистые, влиятельные его типы. От Демокрита, Лукреция и Эпикура до Гоббса, от последнего до энциклопедистов и современного материализма, равно как до Канта и Авенариуса, можно, несмотря на большие различия систем, проследить связь, объединяющую все эти группы систем в единый тип. Первая его форма может быть названа материалистической или натуралистической, а дальнейшее развитие последовательно, при условии критического сознания, ведет к позитивизму в духе Конта. Гераклит, строгие стоики, Спиноза, Лейбниц, Шефтсбери, Гете, Шеллинг, Шлейермахер, Гегель знаменуют собой этапы объективного идеализма. Платон, эллинистически-римская философия понятий о жизни, представителем которой является Цицерон, христианское умозрение, Кант, Фихте, Мен де Биран и родственные ему французские мыслители, Карлейль образуют ступени развития идеализма свободы. Из изложенной внутренней закономерности, проявляющейся при образовании метафизических систем, вытекает дифференциация метафизики в эти порядки систем. На это развитие и на проявляющиеся в нем модификации влияет, во-первых, изложенный нами процесс, в котором отношение к действительности занимает различные определенные позиции; так, раньше мы рассматривали позитивизм как течение, содержащее наиболее яркий тип неметафизического метода, ищущего прочного основания для познания, между тем как теперь он рассматривается нами как основанное на этом методе теоретико-познавательное преобразование миросозерцания. Далее, развитие и более тонкие нюансы типов обусловливаются процессом развития в человечестве идеальных понятий, совершающимся на основе отношений ценностей, целей и связанности воли.

Основание познания действительности лежит в изучении природы. Ибо только оно в состоянии уловить на фактах законный порядок. В связи так возникающего миропознания господствует понятие причинности. Если оно односторонне определяет опыт, то для понятий ценности и цели не остается места. Так как в созерцании действительности физический мир так сильно превосходит мир духовный в смысле распространения и силы, что духовные единицы кажутся лишь интерполяциями в тексте физического мира; так как, далее, только познание этого физического мира пользуется математикой и экспериментом как вспомогательными средствами при достижении цели постижения, то это объяснение мира принимает форму интерпретации духовного мира из физического. Если затем, с критической точки зрения, познается феноменальный характер физического мира, то натурализм и материализм переходят в естественнонаучный определенный позитивизм. Или миросозерцание определяется отношениями чувственной жизни. Оно находится под углом зрения ценностей предметов, жизненных ценностей, значения и смысла мира: вся действительность кажется тогда выражением чего-то внутреннего, и она берется как развитие бессознательно или сознательно действующей душевной связи. Эта точка зрения усматривает во многих разделенных, ограниченных, отдельно влияющих нечто ему имманентное, божественное, определяющее явления по законам телеологической причинности: так возникают объективный идеализм, панентеизм или пантеизм. Но, когда волевое отношение определяет миропонимание, появляется схема независимости духа от природы или схема о его трансцендентности: в проекции вселенной образуются понятия божественной персональности, мироздания, суверенитета личности по отношению к мировому течению.

Каждое из этих миросозерцаний содержит в сфере предметного понимания синтез миропознания, оценки жизни и принципов поведения. Их сила в том и состоит, что они придают личности в ее различных действиях внутреннее единство. Притягательная же сила и возможность последовательного развития каждого из них состоит в том, что оно мысленно охватывает многосложную жизнь с точки зрения какого-нибудь одного нашего отношения, согласно заключенным в нем законам.

Метафизика развилась среди неизмеримого богатства жизненных форм. Неустанно она переходит от возможности к возможности. Ни одна форма ее не удовлетворяет, всякую форму она превращает в новую. Тайное внутреннее противоречие, скрывающееся в самом ее существе, проявляется в каждом из ее образований и заставляет ее отказаться от данной формы и искать новой. Дело в том, что метафизика удивительно двойственное существо. Стремление ее направлено на разрешение мировой и жизненной загадок, форма ее – общеобязательность. Одной стороной своего лица она обращается к религии и поэзии, другой – к отдельным наукам. Она сама не наука в смысле отдельных наук, не искусство или религия. Она вступает в жизнь при той предпосылке, что в тайне жизни действительно имеется пункт, доступный строгому мышлению. Если он существует, как это допускали Аристотель, Спиноза, Гегель, Шопенгауэр, то философия представляет собою нечто большее, чем всякая религия, или искусство, или даже отдельные науки. Но где мы найдем этот пункт, в котором связаны познание в понятиях и его предмет, мировая загадка, а эта единственная мировая связь позволяет рассмотреть не только отдельные правильности случающегося, но и в ней мыслится ее сущность? Такой пункт должен лежать по ту сторону сферы отдельных наук и их методов. Метафизика должна, для того чтобы найти собственный предмет и собственный метод, возвыситься над рефлексиями рассудка. Попытки этого рода в сфере метафизики уже использованы и уже доказана их неудовлетворительность. Мы не станем здесь повторять всех развитых со времени Вольтера, Юма и Канта причин, объясняющих беспрерывную смену метафизических систем и их неспособность удовлетворить требования науки. Я повторю лишь то, что относится к настоящему нашему изложению.

Познание действительности по причинным отвлечениям, переживание ценности, значения и смысла, волевое поведение, содержащее в себе цель волевых действий и правило задерживания воли, – таковы различные отношения, связанные в душевной структуре. Ее психическое отвлечение дано нам в переживании; оно относится к последним достижимым фактам сознания. Субъект относится этим различным образом к предметам, за этим фактом нельзя отыскать его причины. Поэтому категории бытия, причины, ценности, цели, по их происхождению из этих отношений, не могут быть сведены ни друг к другу, ни к высшему принципу. Мы можем постигать мир лишь в одной из основных категорий. Вместе с тем мы можем наблюдать в ней лишь одну сторону нашего отношения, и никогда не можем наблюдать всего отношения, как оно определялось бы связью этих категорий. Это первая причина невозможности метафизики. Если она желает сохранить себя, ей либо нужно приводить эти категории во внутреннюю связь при помощи ложных выводов или же коверкать то, что содержится в нашем живом отношении. Дальнейшая граница мышления в понятиях сказывается в рамках каждого из этих отношений. Мы не можем примыслить никакой первичной причины как безусловное к условной связи событий, ибо расположение многосложности, элементы которой относятся друг к другу однообразно, само остается загадкой, и из неизменного единого не может быть понято ни изменение, ни множественность. Мы никогда не можем преодолеть субъективного и относительного характера определения ценностей, вытекающего из их происхождения: безусловная ценность – постулат, а не выполнимое понятие. Мы не можем указать высшей или безусловной цели, так как последняя предполагает установление безусловной ценности, и правило поведения, которое общеобязательно содержится во взаимной связанности воль, не позволяет выводить цели единственного или общества.