Избранные работы - Наторп Пауль - Страница 19

Cesare Camestres Festino Barocco (secundae) -

дают лишь отрицательные заключения; все шесть модусов третьей фигуры -

(tertia) Darapti Felapton Disamis Datisi Bocardo Ferison -

дают лишь частные заключения, и наконец пять малоупотребительных и легко могущих быть избегнутыми модусов четвертой фигуры ведут только к общеотрицательным, частноутвердительным или частноотрицательным выводам.

Индукция заключает от единичного или частного к общему. Оправдание такого умозаключения нельзя дать, опираясь на чисто субъективную основу ассоциации, которая побуждает нас при сходных условиях ожидать и сходных последствий; дать такое оправдание возможно, лишь опираясь на логическую связь отдельных данных нам случаев, определяемую выражением какого-нибудь закона; это выражение и дает тогда большую посылку, которая, – если применять ее все к новым и новым отдельным случаям, представляющим собою меньшие посылки, – приводит к заключениям, совпадение или несовпадение которых с заведомо установленными фактами служит пробным камнем истинности большей посылки, принятой сначала лишь предварительно в качестве «гипотезы». Правда и эта проверка на фактах всегда остается незавершимой, однако здесь обнаруживается лишь тот характер бесконечности, который вообще присущ опытному познанию. Индукция есть незавершимый процесс, потому что таков вообще характер опыта. Уже в так называемой полной индукции, т. е. такой, которая на основании исчерпывающего деления всецело охватывает объем понятия, о котором в выводе нечто высказывается всеобщим образом, – даже в такой индукции связывание отдельных данных в общее познание основывается не на простом суммировании единичных познаний, а на убеждении в тождественности того основания, которое в применении ко всем возможным случаям приводит к одному и тому же результату. Но точно таким же образом и неполная индукция, т. е. заключение от ограниченного числа данных случаев, для которых установлено известное тождественное отношение, ко всем однородным случаям, является оправданной лишь постольку, поскольку закономерная связь искомого отношения может быть предположена на основании общих соображений в качестве имеющей значение для всех мыслимых случаев того же рода. Таким образом, индукция всегда основывается на предположении некоторой закономерной связи, каковое общее предположение и подлежит затем оправданию посредством проверки на фактах. Но свое последнее основание такое предположение имеет в общих основоположениях возможного опыта вообще и прежде всего в законе причинности (§ 20). Сами эти основоположения, напротив, уже не могут быть доказаны посредством индукции, а требуют совсем другого рода оправдания («трансцендентальной дедукции»).

Умозаключение по аналогии идет от частного не к общему, но к другому частному такого же рода. Оно не основывается на каком-либо новом принципе сравнительно с индукцией и отличается от последней лишь по форме результата, а не по существу своего основания.

Из указанных выше составных частей слагается метод научного познания. Основывается он главным образом на доказательстве, т. е. на выведении посредством умозаключения истинности одного какого-нибудь положения из ранее установленной истинности других положений. Доказательство есть поэтому главное средство для связывания между собой отдельных положений в единство научного целого или системы. Это связывание происходит частью дедуктивно (синтетически, прогрессивно), частью индуктивно (аналитически, регрессивно). Синтетический метод шаг за шагом конструктивно развивает из наиболее простых основных истин истины более сложного характера, между тем как аналитический метод сводит более сложные истины к их простейшим основаниям или разлагает их на простые истины. Чистейший пример синтетического или дедуктивного метода представляет математика в ее известных отделах, а также теоретическая механика. И даже там, где (как это нередко бывает и в математике) применяется регрессивный (аналитический) метод, последний однако всегда имеет в виду построение (Konstruktion) на основании возможно более простых предположений, как они формулируются в аксиомах и определениях. В противоположность математике естественные науки в преобладающей своей части пользуются преимущественно индуктивным, т. е. аналитическим, методом. Процессы природы непосредственно доступны нам большею частью лишь в очень сложном виде, из которого аналитическим путем еще только впервые требуется получить простую основную форму действий природы. Исходным пунктом служат здесь поэтому не аксиомы и определения, но факты восприятия, как они отчасти сами нам навязываются, отчасти отыскиваются планомерным наблюдением или впервые создаются при помощи эксперимента; приобретенные так или иначе факты служат затем для проверки объясняющей теории, которая, предвосхищая закон, выставляет его первоначально только как гипотезу. Целью однако всегда является при этом дедуктивное развитие фактов из закона. При завершении науки исчезла бы противоположность между дедуктивным и индуктивным методами, и систематическое единство познания, составляющее самую сущность науки, ясно выступило бы тогда и в форме самого метода.

Познание есть понятие и суждение о предмете (§ 9). Но определить, что такое предмет, можно, только принимая во внимание его отношение к основному закону познания (§ 7). Основной закон познания есть закон синтетического единства, т. е. определения того, что само в себе неопределенно подлежит бесконечному определению, или, – что то же самое, – это есть закон определения чувственно данного (§ 10). Но определение того, что еще только должно быть определено, и есть познание того, что подлежит познанию, т. е. познание предмета. Определять то, что есть, значит познавать предмет. Следует однако различать два значения термина «предмет». Он может обозначать: 1) искомый, еще не познанный предмет. В этом смысле он совпадает с чувственно данным, т. е. с тем, что еще только подлежит определению, но вместе с тем уже дано, как нечто = х. Или 2) он обозначает познанный предмет, следовательно, уже достигнутое определение чувственно данного в понятии и суждении, как в таких формах, в которых предмет только и может быть мыслим. Соответственно этому предмет, с одной стороны, как только данный основывается на чувственном материале; с другой стороны, как только мыслимый – на интеллектуальной форме познания (понятии). Но такой только данный или только мыслимый предмет становится познанным предметом лишь через взаимодействие обоих факторов, формального и материального, или интеллектуального и чувственного. Однако материю познания никогда нельзя при этом всецело разрешить в чистую форму, и, следовательно, ни данный, ни мыслимый предмет никогда не могут превратиться в познанный предмет без всякого остатка; напротив, предмет навсегда сохранит за собой значение задачи. Абсолютное определение того, что подлежит определению, или, что то же, абсолютный предмет («вещь в себе» – Канта) имеет для нашего познания лишь значение последней границы, к которой оно, правда, бесконечно приближается, но которой оно никогда не достигает. При этом «вещь в себе» является, однако, лишь абсолютным выражением задачи нашего познания, а не каким-либо особенным, самим по себе существующим предметом для какого-то познания, отличного от нашего. В этом понятии наше познание ограничивается не как в чем-то, что противостоит ему, но лишь как в своем собственном последнем законе.

Познание предмета основывается (§ 17) на соотношении (Korrelation) чувственного и интеллектуального факторов. Чувственное содержание познания было определено как последнее многообразное (т. е. как многое и различимое), которое должно быть охвачено в единстве и тождестве понятия. В качестве многообразного оно прежде всего должно быть мыслимо как подлежащее анализу: количественному и качественному. Отсюда получилось у нас (§ 10) понятие ощущения как элемента чувственно данного. С другой стороны, многообразное необходимо мыслить как способное к соединению. Но двумя первоначальными, общими и в то же время друг от друга неотделимыми способами непосредственной связи чувственно данного служат, как известно, время и пространство. Они должны, следовательно, быть первоначальной основой всякого синтеза многообразного и, значит, также всякого понятия и всякого познания предметов. Они отличаются друг от друга лишь по способу полагания элементарных содержаний в сознании. Посредством времени эти элементарные содержания сознания полагаются вне друг друга, каждый раз как бы в обособленном сознании; посредством пространства, напротив, – рядом друг с другом, т. е. как связанные или находящиеся вместе. Поэтому пространственное многообразие нельзя сознать в качестве многообразного (т. е. в качестве раздельного) иначе, как через посредство времени, и равным образом временную последовательность (длительность) нельзя представить себе в виде связного целого иначе, как через посредство пространства. Указанное различение во времени возможно лишь в одном измерении совершенно так же, как и первоначальная деятельность счисления, соответствующая этому различению в качестве логической функции; напротив, пространственная связь возможна в нескольких направлениях, аналогично сложному числу. Внешняя и внутренняя бесконечность пространства и времени служат основанием для признания их за общие, допускающие безграничное применение способы деятельности сознания в полагании чувственного содержания (познания). Однако пространство и время не суть только формальные функции мышления, но сохраняют непосредственное отношение к чувственной материи. В качестве форм данности каждая из них (т. е. и пространство и время) существует всегда только в единственном числе, точно так же, как сама данность всегда может быть мыслима только как одна данность, а не как множество (кантовское понятие «созерцания»). При этом формы пространства и времени сохраняют самое непосредственное отношение к ощущению, поскольку оно есть то последнее, что подлежит определению, а они (формы времени и пространства) – основные способы определяемое™. Ощущение всегда обозначает поэтому какой-нибудь данный в пространстве и времени пункт («теперь» и «здесь»), и, с другой стороны, каждый такой временный или пространственный пункт, в свою очередь, никогда не дается иначе, как через ощущение. Сами по себе время и пространство пусты, и без содержания, которое дает им ощущение, они ничто. И тем не менее они не ощущения, а способы распорядка или роды полагания ощущений. Они обладают, следовательно, одновременно и чувственной и формальной природой и потому составляют посредствующее звено между ощущением и функцией понятия как чисто формального фактора познания.