Избранные работы - Наторп Пауль - Страница 15

Прежде всего научной критике подвергалось аристотелевское понятие вещи. Как ни достоверно, что для каждого имеющего значение высказывания необходим тождественный себе субъект и что всякое изменчивое определение этого субъекта в конце концов логически должно быть отнесено к неизменному определению его (как субстанции), тем не менее основная ошибка естественного мышления, от которой не мог освободиться Аристотель, состоит в том, что эту искомую устойчивую основу принимают за данную, именно усматривают ее в «вещи» обыденного представления, получающей посредством обозначения ее именем существительным значение субстанции. Язык в единстве словесного выражения удовлетворяет требованию этой устойчивой основы лишь по видимости, и донаучное познание на первых порах остается во власти этой видимости. Лишь последствием этой первой ошибки является то, что все дальнейшие определения присоединяются затем к «вещи» в качестве простых «признаков» ее, причем эти последние частью в качестве «существенных признаков» характеризуют вещь как таковую, частью в качестве несущественных, лишь «акцидентальных», должны тем не менее иметь основание своей возможности в сущности вещи, к которой они относятся. Правда, и научный способ познания твердо стоит на требовании неизменного основания, к которому должна относиться всякая смена определений, но научное познание не рассматривает субъекты изменений и отношений как нечто первоначально данное. Первоначально даны для него скорее сами эти изменения и отношения. В них-то наука и старается впервые найти устойчивое, которого она уже не надеется более получить (прежде всех этих изменений и отношений) в какой-либо неизменной системе вещей. Только на основе закономерности отношений и изменений определяет она их субъекты, подобно тому, как механика, опираясь на какой-нибудь постоянный фактор, обусловливающий движения (например, массу), старается выразить то, что движется (материю). Чрезвычайно богатое по своим последствиям значение этого коренного изменения основной точки зрения на предмет познания заключается в том, что становящаяся все более глубокой работа познания во всех областях его приводит, как оказывается (при этой новой точке зрения), к процессам, идущим в бесконечность. Перед этими бесконечностями в страхе отступает естественное мышление, как это с классической ясностью обнаруживается у того же Аристотеля в отклонении им всех родов настоящей бесконечности. Результат обусловленной этим взглядом коренной перемены самой точки зрения на вещи выражен Кантом в его утверждении, что «вещи вполне и всецело состоят из отношений», среди которых, однако, есть «самостоятельные и постоянные отношения», которые впредь и должны замещать для нас вещи. Во-вторых, научная критика направлена также и на обычное представление о качествах, опирающееся на непосредственные показания наших чувств. Качества, различаемые нами в вещах на основании восприятий отдельных органов чувств, например, цвета, тона и т. д., не только изменяются в зависимости от субъективных условий нашего восприятия, от устройства наших органов чувств и их отличного в каждом данном случае положения относительно объектов, но, даже и взятые сами по себе, качества эти вообще не поддаются однозначащему определению, не могут быть постигнуты в их строгой тождественности (себе) и, следовательно, вообще не могут характеризовать вещи в требуемой для нее строгой определенности. Недостаток этот распространяется также на количественные, временные и пространственные определения вещей, поскольку они (с точки зрения обыденного сознания) должны опираться на показания наших органов чувств. Поэтому как относительно этих (т. е. количественных, временных и пространственных) определений, так и вообще в каком бы то ни было отношении абсолютное познание объектов недостижимо на почве чувственного восприятия. Более глубоко проникающее (научное) познание всегда направлено, таким образом, на относительные величины и в конце концов на бесконечность отношений. Вообще абсолютизм эмпирического является основной ошибкой естественного способа познания – такой ошибкой, однако, которая весьма естественна и даже неизбежна до образования разработанного метода научной критики.

В отличие от естественного научное познание основывается на том убеждении, что только при условии строгого определения точки зрения нашего суждения и получаемого через это ограничения сферы нашего рассмотрения возможно методически развивающееся, но, разумеется, на каждой из достигаемых ступеней лишь относительное познание. На этом основывается точность науки, которая всегда предполагает такое определенное ограничение своего рассмотрения и только через это делает для нас возможным стать как бы твердой ногой среди бесконечности временных и пространственных отношений. Основные понятия и методы науки везде должны были поэтому получить такое преобразование, чтобы стать способными к неограниченному развитию и через это сделаться пригодными для идущего в бесконечность процесса познания. Но так как такому точному «ограничению безграничного» непосредственно и неограниченно доступны только количественные определения явлений, то следствием этого является то, что качества по возможности стараются выразить в количественных определениях и особенно чувственные качества заменить количественно определенными физическими качествами (тоны – колебаниями воздуха и т. п.). В области количеств повсюду оказалось возможным сведение неоднородности и запутанности явлений к простым закономерно однородным факторам. На этом-то сведении и основывается всякая возможность уже заранее конструктивно наметить простейшие основные формы естественного процесса, а не только как бы считывать их с явлений, т. е. возможность как бы антиципировать законы природы, через что только и может быть достигнуто действительное ее понимание, вместо простого неосмысленного наблюдения течения ее явлений. Эта своеобразная особенность научного познания впервые нашла себе точное и в то же время полное выражение в новом обосновании механики у Галилея. С тех пор эта особенность является характерной чертой «точных» наук и образует существенное основание их несравненной очевидности.

Теперь возникает такой вопрос: с приобретенным, таким образом, единством метода научного познания не является ли в некоторой мере уже достигнутым и искомое единство познания вообще? Простым недоразумением было бы думать, что единство научного познания нельзя утверждать ввиду той пропасти, которая будто бы открывается между обеими его областями – физического и психического. В сферу рассмотрения физического входит все то, что является; психическим можно назвать лишь самый процесс явления. Только вследствие того, что из процесса явления делают особое самостоятельное явление, возникает мнение о двух порядках явлений и тем самым о двоякого рода познании. Выражаясь иначе: все, что только может быть предметом сознания, подлежит научному исследованию в единой связи и по единому методу. Недоступным для этого метода остается только само сознание. Но сознание не есть какой-либо особый предмет, подлежащий исследованию наряду с предметами сознания. Только когда сознание, единственно в отношении к которому что-либо может быть предметом, превращают в особый, самостоятельный предмет, возникает видимость двоякого рода предметности. Дана только двусторонность познания, как бы двоякое направление пути познания, которое, с одной стороны, исходит от явлений и сводит их к предметам, с другой стороны – каждый так познанный предмет возводит обратно к явлениям, из которых он был познан (ср. § 37, 38). Истинная и последняя граница научного познания заключается скорее в том, что предмет может быть определен в нем всегда лишь относительно, а между тем оказывается совершенно невозможным обойтись без того, чтобы не мыслить себе, хотя бы в качестве задачи, его абсолютного определения. В самом деле, единство и тождество, в которых мыслится предмет, составляют безусловное требование, между тем как в нашем познании они могут быть достигнуты всегда лишь относительно и условно. Но если вся достоверность научного познания коренится в отказе от абсолютного и в принципиальном ограничении познания одними отношениями, то все же непереходимой границей является для него при этом то, что вопроса о безусловном научное познание не может ни отклонить, ни удовлетворительно разрешить своими силами.