Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе - Зигварт Христоф - Страница 20

Этот двоякий синтез отличает суждения, высказывающие свойства и деятельности, от простых суждений наименования. В этих последних субъект как неделимое целое объединяется в одно с предикатом.

Что касается отношения всеобщности представления предиката к соответствующему элементу представления субъекта, то здесь имеет значение то же самое, что было сказано относительно представлений о вещах соотносительно всеобщности имен существительных. Для сознания человека, совершающего акт суждения (например, при резко охарактеризованных цветах – этот «лишай серно-желтый»), существует постепенный ряд отношений, начиная полным совпадением обоих и кончая теми случаями, когда служащее предикатом слово, благодаря своей неопределенности, не в состоянии обозначать свойство или деятельность субъекта соответственно их определенности; в этом случае оно могло бы быть приведено к совпадению с присущим субъекту представлением лишь путем различающей детерминации (determitatio) через посредство наречий и т. д.

2. Развитое в этом параграфе понимание противоречит тому взгляду, который и такие суждения хочет втиснуть под понятие простого подведения субъекта под более общий предикат. Но предикат, выражающий свойство, всегда является общим лишь для свойства субъекта, а не для него самого; предикат, выражающий деятельность, является общим лишь для его деятельности. Свойство и деятельность должны быть различаемы в субъекте, если им должен быть приписан прилагательный или глагольный предикат. Простое наименование есть ответ на вопрос: что это такое? Но для того чтобы ответ был дан в виде прилагательного и глагола, вопрос должен гласить: какой характер носит это? что производит это? Различение деятельности и свойства от вещи является, следовательно, уже предпосылкой для суждения.

Движение мышления в суждениях, выражающих свойство или деятельность вещи, развивается отчасти так, что в сознании впервые появляется вещь (грамматический субъект), отчасти так, что впервые в сознании появляются свойство или деятельность (грамматический предикат). В первом случае свойство или деятельность сперва различаются как составная часть данного сложного представления, а затем они наименовываются. Во втором же случае свойство или деятельность сперва воспринимаются сами по себе и наименовываются, а затем относятся к вещи.

Последнего акта – отношения к вещи – при определенных условиях может не быть. Этим объясняются так называемые безличные предложения.

В собственном и строгом смысле безличные предложения суть вообще те, у которых исключена мысль о вещном субъекте, а не те, которые хотя имеют в виду вещный субъект, но выражают его лишь неопределенно и простым намеком¹⁹.

1. Если высказывание, приписывающее вещи свойство или деятельность, исходит из непосредственного восприятия, то тут возможно одно из двух: или восприятие с самого начала дает мне вещь вместе с ее деятельностью, ее состоянием, ее свойством, так что я анализирую это сложное представление и отсюда образую свое суждение – «лист завял», «железо раскалено», «шар поднимается»; или же восприятие дает мне сперва лишь тот элемент, который выражается именем прилагательным или глаголом – «цвет», «свет», «движение»-и лишь затем, при помощи второго акта я познаю определенный субъект свойства или деятельности и могу наименовать его; «там бежит – заяц»; «там летит – завядший лист»; «там сверкает – Рейн» и т. д.

В последнем случае из обоих синтезов, которые содержатся в этих суждениях, сперва выполняется тот, который наименовывает данное явление (света, блеска, движения и т. д.); и лишь в качестве второго привходит сюда отношение свойства или деятельности к соответствующей вещи. В таких случаях и язык, естественно, начинает с того, что сперва дается в сознании с имени прилагательного или глагола. Обыкновение еврейского языка предпосылать предикат служит непосредственным выражением мышления, движущегося преимущественно в чувственном восприятии. И поскольку отдельные языки продолжают оставаться непосредственным и безыскусственным выражением живого движения представлений, постольку они сохранили за собой свободу начинать то предикатом, то субъектом. Наиболее далеко отошел от этой первоначальной жизненности французский язык, в котором порядок слов определяется односторонне – соответственно категории слов²⁰.

2. Оба акта – наименование воспринятого свойства или деятельности и отношение их к соответствующей вещи – могут расходиться еще больше и отчетливее. Это имеет место там, где в непосредственное восприятие попадает лишь такое впечатление, которое по другой аналогии обозначается глаголом или именем прилагательным, а соответствующая вещь примышляется лишь путем ассоциации на основании прежнего опыта. В особенности происходит это при слуховых и обонятельных ощущениях. То, что я могу высказать о видимой и осязаемой вещи, что она звучит или пахнет, – это в конце концов возможно лишь вообще благодаря той комбинации, посредством которой ощущение уха или носа относится к тому же самому объекту, какой вместе с тем дает себя знать моему глазу и моей осязающей руке. Комбинация эта – ее возникновение мы не станем здесь дальше исследовать – в обыкновенных случаях настолько привычна нам, мы так знаем видимые признаки возникновения звука – как например, при крике и речи, при ударе молотком, при топании ногами и т. д., – что мы верим в то, что мы непосредственно воспринимаем звучание как деятельность определенных видимых вещей. Но там, где звук поражает наше ухо, причем мы не можем видеть производящей его вещи, – там вещь эта должна быть примышлена. Наше суждение не является следствием анализа данного комплекса, как в том случае, когда я говорю: «лист желт»; но оно есть следствие синтеза, который к единственно данному звуку уже присоединяет мысль о соответствующей вещи. В очень многих случаях ассоциация эта чрезвычайно легка и надежна и мы едва сознаем ее. Если я слышу, как моя собака лает перед дверью, то вместе с услышанным звуком тотчас же появляется знакомое представление о собаке, я представляю себе ее как совершающую деятельность лаяния, и мое суждение «собака лает» может даже рассматриваться как анализ этого, дополненного ассоциацией представления о лающей собаке. Но дело обстоит иначе, если ассоциация ненадежна, когда я слышу непривычные или недостаточно характерные звуки, как крик незнакомого зверя в лесу. Тогда тут возникает вопрос: что кричит? – и я не в состоянии восполнить никакой определенный образ. То, что звук исходит от некоторой вещи, – это несомненно по другой аналогии. Но я не могу приобрести никакого определенного представления. Синтез, относящий звук к вещи, остается незавершенным, и вещь в крайнем случае может быть обозначена совершенно неопределенным «нечто».

В связи с этим стоит то обстоятельство, что услышанные звуки легко кажутся нам самостоятельными объектами, ибо мы отвлекаемся от производящих их вещей. Так как звуки длятся более короткое или более долгое время и тем отграничиваются, то они и понимаются как замкнутые явления. Имена существительные, как «удар грома», «выстрел», «свист», «зов» и т. п., колеблются между абстрактными понятиями, которые указывают на вещь, и конкретными именами существительными, которые обозначают самостоятельные объекты и которым, в свою очередь, опять-таки приписываются в качестве предикатов глаголы. Так, мы говорим: «зов раздается» и т. д., – причем отношение к зовущему здесь отсутствует. То же самое имеет место и в области других чувств. «Холод и теплота», с одной стороны, суть обозначения свойства вещи, с другой – они являются как самостоятельные существа, у которых вопрос о субъекте, которому они принадлежат, отступает на задний план. Тот синтез, который ко всякому чувственному ощущению, выражаемому прежде всего при помощи имени прилагательного или глагола, примышляет вещь, и в этих случаях, следовательно, или совсем не выполняется или во всяком случае выполняется неясно.