Остров Русь (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/125
• Следующая

Пленник согласно закивал. Дескать, с пользой, с пользой, сказать только дайте!

— Что ж, развяжи его, Ваня, коли жизнь ему не дорога, — сказал Алеша и принялся демонстративно водить точильным камнем по лезвию меча.

Иван снял повязку с лица печенега, тот жадно глотнул воздуха и заговорил:

— Я есть картографф, ветрографф и гидрографф собаки-хана печенежского. Весь дорог, рек да порог на Руси знаю…

— Говорил я, не зря языка взяли! — обрадовался Добрыня. — Признавайся, тать, где мы можем от гнева княжецкого схорониться да предателями не прослыть?!

— Нет у меня разумения сего иметь, — сказал печенег, косясь с опаской на Алешин меч. — Могу поведать лишь, как Русь ваш, матушка, устроен. А там вы уж сам решать.

— Давай, пес, рассказывай, — согласился Добрыня.

Разочарованный Алеша вернул было меч в ножны, но когда печенег начал свой рассказ словами: «Русь ваш невелик есть…» — вновь проворно его выдернул и занес над басурманской головой.

— Велик, велик, — пролепетал тот испуганно, — только размером мал.

— Во-во, — сказал Алеша, — точнее формулировать надобно. А то, не ровен час, беда случится…

— Мал размером ваш Русь… — снова начал печенег речь свою. И вот что из рассказа сего богатыри узнали.

Русь, оказывается, — остров в океане. За неделю его по периметру на добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая большая — Смородина, поменьше — Волга, Днепр да Москва-река. На реках сих и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок — царство Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого Кащея еще. Вот и вся география русская.

А в недрах земных — ни серебра, ни злата, ни урана какого-никакого. Сплошь — базальтов монолит, лишь слюда есть да графит…

Обидно Ивану стало за землю Русскую.

— Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас, коль нет у нас ничего?

— Есть у вас то, что ни в какой другой земля нет, — ответил басурман искренне. — То скатерть-самобранка, гусли-самогуды, ведьмин студень да прочий хабар! Цену купцы с большой земли за все это дают немереную. То ль из корысти какой, то ль из интереса научного.

— Вот, значит, что вам надо, — вымолвил доселе молчавший Илья Муромец. — Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?

— Не водятся, — подтвердил печенег.

— Скучно, знать, живут там.

— Скучно, — согласился тот.

— А зелено вино-то есть у них?

— Это есть.

— Тогда еще ничего, — кивнул Илья. — Что ж, ладно, Ваня, отпусти ты его с миром. Недосуг нам с ним возиться, своих дел хватает.

Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай как звали. А богатыри с Иваном призадумались.

— Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, — сказал Илья после долгого молчания. — Да и негоже нам, богатырям русским, словно татям ночным, во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю бить. Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает — казнить аль миловать… Да и вовсе бежать нам не следовало. Сгоряча это мы, не подумавши.

На том и порешили.

…Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы понуривши. Смерть лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им поет, шапочки в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит, выкрикивает периодически:

— Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку Ивану — за компанию!

— Видать, совсем оборзел собака-князь, — нахмурился Илья. — Указ издал, чтоб встречали нас с почестями. Заманивает.

Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья изловчился и поймал его за шкирку.

— Признавайся, злыдень, издал князь указ? — спросил он грозно, придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.

— Издал, — прохрипел тот.

— И о чем сей указ?

— О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с почестями.

— Так я и думал, — с торжеством и обреченностью одновременно произнес Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в сторону — от копыт подальше.

— Слыхали? — обернулся Илья к остальным.

Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:

— Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство не позволяет.

Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.

«Ну, снова про политику начали, — подумал Иван. — Опять беды не миновать…» И предпринял попытку отвратить неминуемое:

— Братцы, мы ж с повинной идем!..

— Молчи, сопляк! — осадил его Илья решительно. — Я передумал. С боем к князю пойду.

— Один за всех! — обрадованно вскричал Алеша.

— И все за одного, — отозвались богатыри и пришпорили коней.

Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так на Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще…

А народ все шапки кидал.

…В терем княжецкий влетели они, не слезая с коней. Вмиг сени миновали и ворвались в трапезную. А там — пир горой! Гостей да собутыльничков — видимо-невидимо!

Как узрел Владимир Красно Солнышко богатырей с мечами наголо, потемнел челом. Но сдержался, встал с кубком в руках и таковы слова молвил:

И, сказав сие, опрокинул князь чашу, а затем поклон богатырям отвесил.

Богатыри стояли потупясь. Правду князь говорит али ерничает?

Тишина над столом воцарилася.

«Ёрничает, — решил все же Илья, — издевается». И открыл было рот, чтобы как-нибудь пообиднее князя оскорбить, но тут же и закрыл. Только выдавил:

— О-о… — и пальцем на Емелю указал.

Богатыри и Иван уставились в указанном направлении.

А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его не спасет, и закричал истошно:

— Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей-богу! Садитесь! Ну че вы как не родные-то, а?!

Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:

— Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты, значит… ты, значит… — И тут до него дошло: — А ты убег, значит? И трофеи, ирод, прихватил?!!

— Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? — очень правдоподобно оскорбился Емеля. — Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил. А трофеи захватил как вещественное доказательство.

— Ну, не так, зятек, все было, положим, — тихонько сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: — Ты, Иван, говори-говори, да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!

— Зятем?! — обрадовался Иван. — Добился, значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?

— За тебя? — презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора никогда и не было. — Ну ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой, конечно… Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал… Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!

Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка разрядилась окончательно. Богатыри, сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые сейчас же из трапезной вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью.

Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать девку Забаву Путятишну. Думал, князь не откажет на радости… Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.

А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост — «за прелестных дам» — произносит… Вот невесть откуда взявшийся боян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: «Да, прав ты, Илюша, собака я!» А тот в ответ: «Да ведь и сам я, князь, собака!..» И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажанною^{58}, закусывая…

• Предыдущая
• 54/125
• Следующая