В океане - Панов Николай Николаевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/86
• Следующая

В задумчивости он спустился в свою каюту. Набросил на вешалку возле двери плащ и мокрую фуражку, присел в кресло.

Совсем недавно он перебрался сюда — и вот уже чувствует себя здесь уютно и просто, как дома.

Так привычно сидеть, покачиваясь за столом.

Гудят под каютной палубой корабельные машины. Иногда чавкает, всплескивает в умывальнике вода. Чуть поскрипывают металлические, покрашенные под дерево переборки.

На столе — газеты, журналы, книги с вложенными в них выписками для бесед. Еще столько необходимо прочесть, проработать. Не прочтешь всю эту литературу — не проведешь хороших бесед с людьми.

И в то же время так трудно приняться за чтение после бессонной ночи, которую провел на мостике и в машинах, среди матросов на корме «Прончищева» и на стапель-палубе дока, куда уже под утро перебросил его обслуживающий экспедицию маленький посыльный корабль… Манила прилечь, хорошенько выспаться широкая, застланная свежим бельем койка.

В дверь каюты постучали.

— Вас чай просят пить, товарищ капитан третьего ранга! — прозвучал за дверью голос Ракитиной.

Когда Андросов вошел в капитанский салон, здесь уже собрались Сливин, Потапов, Курнаков, только что сменившийся с вахты.

Капитан первого ранга Сливин расхаживал по салону, смотрел в иллюминатор. Таня Ракитина в белом накрахмаленном переднике расставляла на круглом обеденном столе хлеб, масло, открытые банки консервов.

— Прошу к столу, товарищи, — сказал Сливин, отстегивая ремни у кресла. Уже при первом обеде на ледоколе заметил Андросов здесь своеобразные детали: ременные застежки на креслах у стола, высокие откидные борта, окружающие обеденный стол, чтобы при сильной океанской качке не разбрасывало по салону кресла, не слетала на палубу со стола посуда.

— Итак, Ефим Авдеевич, — сказал Сливин добродушно, накладывая сахар в стакан, — как вам нравится начало нашего перехода?

— Если не считать этой неприятности в базе, — сдержанно откликнулся Андросов, — мне кажется, что плавание началось хорошо. Прекрасно работают люди.

—И можно надеяться, что и в дальнейшем переход пройдет без всяких приключений. Ваше мнение на этот счет?

— По поводу приключений характерную цитату привел мне майор Людов, вчера побывавший у нас, — улыбнулся Андросов, принимая у Тани полный чаю стакан. — У меня на столе лежит книга Роалда Амундсена «Моя жизнь», которую собираюсь прочесть. Амундсен пишет, что приключение — это не более как следствие скверной плановой разработки, приведшей к тяжелым испытаниям. И дальше говорит норвежский полярник: «Приключение — это еще одно доказательство той истины, что ни одному человеку не дано предвидеть всех случайностей будущего». Эти-то строки и указал мне майор.

— А ведь неплохо сказано, — погладил бороду Сливин. — Приключение — следствие плохой плановой разработки! И никому не дано предвидеть все случайности будущего…

Андросов, склонясь над столом, сосредоточенно помешивал ложечкой в стакане.

— А вы помните, товарищ капитан первого ранга, что писал Маркс о закономерности случая? Как известно, случайность и необходимость — родственные категории, отражающие единство противоположностей объективного мира.

Густые брови Сливина слегка приподнялись над водянисто-голубыми глазами.

— И вы, следовательно, так же, как ваш майор, с мнением Амундсена не согласны?

— Типичная для буржуазного интеллигента внеклассовая точка зрения, — пожал плечами Андросов. — Амундсен не упоминает об источнике целого ряда так называемых приключений: о вмешательстве враждебных классовых сил.

Капитан «Прончищева» Потапов допил торопливо чай, вышел из-за стола, мельком взглянув на часы. Он торопился на мостик, с которого почти не сходил, как только начался поход.

— Но в этой экспедиции мы, по-видимому, избежим новых приключений всякого рода, — Сливин неторопливо, с удовольствием прихлебывал чай. — Время мирное, прекрасные прогнозы погоды. Правда, немного запоздали в связи с этой задержкой, но, по всем данным, успеем провести док до наступления осенних штормов.

Андросов слушал уверенный голос начальника экспедиции, смотрел на его внушительную фигуру. Еще с давних дней Великой Отечественной войны многим запомнился портрет Сливина в одной из флотских газет: его огромный рост, выпуклая грудь под распушенной по кителю светлой бородой. Впечатление подкупающей непосредственности и силы вызывал образ Сливина у всех, имевших дело с этим морским офицером.

С первых военных дней командовавший тогда тральщиком Сливин проявил себя беззаветно храбрым командиром. Под жестоким огнем береговой батареи врага высаживал он армейский десант на занятый гитлеровцами берег. Каждый раз когда орудийный снаряд ложился близко от борта и солдаты невольно прижимались к палубе, командир тральщика удальски взмахивал фуражкой, громовым голосом отпускал ядовитые замечания по поводу меткости фашистских артиллеристов.

Это Сливин, несколько месяцев спустя, взял на буксир в океане горящий американский транспорт, покинутый командой, и, потушив пожар, привел судно в порт назначения. Вскоре после этого представитель американской военной миссии вручил Сливину один из высших военных орденов Соединенных Штатов…

— Вы что сморщились, как от хины, Ефим Авдеевич? — вывел Андросова из раздумья насмешливый голос начальника экспедиции. — Вот и штурман согласен со мной, что поход должен пройти гладко. А, говоря между нами, неплохо было бы нашему личному составу хватить небольшой штормок — кусок хорошей морской практики.

— Так или иначе — морской практики будет достаточно. Без шторма в пути не обойдемся! А если учесть парусность доковых башен, то нас будет все время сносить с курса… — начал Курнаков.

В дверях появился рассыльный.

Товарищ капитан первого ранга, к нашему борту подошло посыльное судно «Топаз», просит разрешения начать выгрузку хлеба, выпеченного на доке.

Пусть приступают, — сказал Сливин.

— Разрешите обратиться к капитану третьего ранга!

— Обращайтесь.

— Товарищ капитан третьего ранга, — повернулся рассыльный к Андросову. — Мичман Агеев пришел на «Топазе», находится в вашей каюте.

• Предыдущая
• 35/86
• Следующая