Мальчик со шпагой.Звездный час Сережи Каховского (журнальная версия) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/34
• Следующая

Сережа слегка разозлился и перестал бояться.

— Не силой, — возразил он. — Можно, Анатолий Афанасьевич, мне сказать?

— Ну?

— Эта дежурная силой тащила Грачева, а он так ревел, что все сбежались. Он от рева даже заикаться начал. Мы его потом к врачу отвели… Татьяна Михайловна, помните, я тогда еще опоздал?

— Да, действительно. — Татьяна Михайловна кивнула. — Я помню. Вообще-то Каховский никогда не опаздывает.

«Один — ноль», — подумал Сережа. И стал ждать. В споре главное не спешить. Пусть ДРУГОЙ человек скажет все до конца. Потом надо отвечать — коротко и четко. Как защита клинком. Когда защита, а когда и контратака. А если возмущаться, перебивать, скажут, что грубишь — вот и все. И тогда, хоть лопни, не докажешь ничего.

Директор снял очки и так же, как карандашом, стал постукивать по столу.

— Скажите, Нелли Ивановна, — спросил он, — зачем вы этого… Грачева, направили ко мне с дежурной?

Глаза у Нелли Ивановны сделались круглыми и несчастными. Она поднесла к груди сжатые кулачки.

— Да потому что сил моих нет! Я с ним воюю второй год! Это не ученик! Это… какое-то чудовище! Он делает в классе все, что вздумается! Он… Я даже сказать не могу, сил нет. А тут находятся дружки, которые его покрывают.

— Какой он мне дружок, — снисходительно сказал Сережа. — Он еще маленький.

— А ты помолчи! — отрезала она. — Будешь говорить, когда тебя спросят.

Возражать нельзя, но промолчать — значит показать, что виноват. Сережа секунду подумал и покладисто сказал:

— Хорошо.

Директор и Татьяна Михайловна переглянулись.

— Вернемся к нашему главному вопросу, — предложил Анатолий Афанасьевич. — Ты, Каховский, утверждаешь, что убрал дневники ради Грачева. Зачем? Спасал его, так сказать, от позора и бесчестья?

— От битья, — сказал Сережа, и все внутри у него натянулось. — Его отец излупил бы за эту выставку как… ну, не знаю даже. Как зверь!

— Это неправда! — возмутилась Нелли Ивановна.

— Это правда! — со звоном сказал Сережа. — Если не верите, спросите Наташу Лесникову. Они с Грачевым в одной квартире живут. Отец его все время бьет!.. А потом все удивляются, почему он такой псих…

— Сережа, Сережа, — предупреждающим тоном сказала Татьяна Михайловна.

Нелли Ивановна слегка растерянно произнесла:

— Я этому не верю, Анатолий Афанасьевич. У Грачева такой деликатный папа. Я, наоборот, хотела его в родительский комитет…

Чувствуя, как летят все тормоза, Сережа наклонился на стуле и, глядя прямо в рассерженные очи Нелли Ивановны, отчетливо сказал:

— Этот деликатный папа недавно так отделал Стаську, что он в синяках от шеи до пяток. А вы пишете: «Сорвал выступление».

— Вы это знали, Неля Ивановна? — спросил директор.

— Я ничего не знала! Я повторяю, что не верю ни одному слову этого… этого…

— Сережи Каховского, — сухо подсказала Татьяна Михайловна.

— Можно проверить, — сказал Сережа. — Синяки не краска, за день не отмоются.

— А зачем ты убрал другие дневники? — спросил директор.

Он опять надел очки. Лицо у него было непонятное. То ли ему все равно, то ли он сердился, но скрывал это. И если сердился, то на кого?

Сережа не ответил на вопрос. Он сам точно объяснить не мог, зачем целиком опустошил «двоечную» витрину.

— Зачем же? — повторил директор.

— Как-то нехорошо было бы, — неуверенно сказал Сережа. — У одного убрали, а у других стоят. А я ведь не знал, вдруг им тоже попадет…

— Вот как? — сказал директор. — А почему ты решил, что имеешь право вмешиваться в дела учительницы, изменять ее решение?

Сережа даже удивился:

— Я и не думал, что имею право. Просто выхода не было.

— Не было? А разве ты не мог поговорить с Нелли Ивановной? Не мог объяснить ей?

— Нелли Ивановны в школе не было. Да и вообще…

— Что «да и вообще»?

Сережа решительно сказал:

— Я думаю, она не стала бы меня слушать.

— Не «она», а Нелли Ивановна, — строго поправила Татьяна Михайловна.

Сережа промолчал.

— Ладно, допустим, — сказал Анатолий Афанасьевич. — А про других учителей ты тоже так думаешь? Почему ты не посоветовался с Татьяной Михайловной? Мог бы и ко мне прийти. Ты решил, что и мы не будем тебя слушать?

— Нет… — растерянно откликнулся Сережа.

— Так почему? — с нажимом спросил Анатолий Афанасьевич.

— Я не догадался.

Директор откинулся на спинку стула и ладонями прихлопнул по столу.

— Вот видишь! Не догадался. И что же получается теперь? Ты хотел выглядеть борцом за справедливость, а стал нарушителем дисциплины. Причем грубым нарушителем.

Если он думал, что от этих слов Сережа раскается и сникнет, то зря. Сережа вскинул голову и посмотрел прямо в директорские очки.

— Я никак не хотел выглядеть! Я вообще про это не думал. Я думал про Грачева и больше ни про что… Ну, можно, я сейчас спрошу?

— Ну давай, — сказал директор, и Сереже показалось, что за очками мелькнули веселые искры.

Сережа хотел точно подобрать слова, но получилось сбивчиво.

— Вот если вы идете по улице… А там бьют вот такого, вроде Грачева… Ну, маленького. Вы же все равно полезете заступаться, правда? Вы же не будете думать, как тут выглядишь? А вчера ведь так же было. Ну, почти так же…

Директор опять взял карандаш.

— Логично, — сказал он вполголоса.

Потом спросил у Сережи:

— А чего ты добился своим поступком? Убрал дневники, ладно. Однако ты же не мог помешать Нелли Ивановне рассказать на родительском собрании о плохом поведении этих ребят. Нелли Ивановна, очевидно, так и поступила. — Он повернулся к ней. — Я прав?

Нелли Ивановна раздраженно ответила:

— Ничего я не стала говорить и собрание скомкала. Объявила итоги четверти — вот и все… Я просто не знала, что подумать! Четырех дневников нет, все переставлено, переделано… В конце концов откуда я знала: может быть, это вы или Елизавета Максимовна распорядились.

Она вдруг поняла, что сказала лишнее, и почти испуганно взглянула на Сережу. И тут же рассердилась. И на себя за свой испуг и опять на Сережу.

— Ну что же! Возможно, выставка дневников — это была не лучшая выдумка. Но если все хулиганы будут лезть в учительские дела, как же работать?

— Нелли Ивановна, — мягко сказала Татьяна Михайлов'на. — Может быть, поступок Сережи не следует называть хулиганством? Возможно, это горячность, ошибка, своеволие, но… Я учу его третий год и никак не сказала бы, что Каховский — хулиган.

— Нет, хулиган! — резко возразила Нелли Ивановна. — Если уж пошла об этом речь, я скажу. Бывают такие тихонькие до поры до времени, особенно в школе. А за стенами школы что они творят! Вы знаете, что выкинул Каховский летом? Со мной в институте учится Гортензия Павловна Кушкина, она старшая вожатая в девятнадцатой школе, а летом была вожатой в лагере «Смена». Она мне рассказала, как этот Каховский при всех на линейке оскорбил начальника лагеря, а потом самовольно отправился домой. А когда за ним послали физрука, этот… «нехулиган» натравил на него собаку!

Сережа вцепился в сиденье стула. Он посчитал про себя до семи. Но полностью сдержаться не смог.

— Все очень похоже на правду, — сказал он тихо, но язвительно. — Все почти так и было. Только чуть-чуть не так.

— Нет так! — Нелли Ивановна даже притопнула. — И я не понимаю, почему из лагеря не сообщили в школу.

— А я понимаю, — сказал Сережа. — Стыдно было. Им пришлось бы объяснять, почему я ушел.

— А почему? Ну-ка, скажи!

— Не будем отвлекаться, — перебил их директор. — Насчет лагеря мне известно, это другой вопрос. А сейчас вот что. Я думаю, Каховский извинится перед Нелей Ивановной за свой поступок и отправится в класс. Он и так уже пропустил пол-урока.

— Я не извинюсь, — негромко, но решительно сказал Сережа.

— Каховский! — воскликнула Татьяна Михайловна.

— Почему? — сухо спросил Анатолий Афанасьевич.

— Потому что извиняться надо, если виноват. А если просто так, то зачем?

• Предыдущая
• 22/34
• Следующая