Другая жена - Квентин Патрик - Страница 41

Он был потрясен — так нескрываемо потрясен, что я просто отказывался верить своим глазам. Почему-то я всегда думал, что способность решиться на убийство предполагает немалое хладнокровие и крепкие нервы.

— Ты выяснил… ты… — только и повторял он. — Господи Боже… но, как?

— С помощью Дафны. Дафна знает о Старике и Поли. Давно уже знает. Сегодня утром рассказала мне.

Жилка у него на горле забилась сильнее и порозовела — страшное зрелище на фоне побледневшей до синевы кожи.

— От Дафны я отправился к Поли, — продолжал я. — Ты же ее знаешь. Она мне все о вас и выложила. Нетрудно было догадаться, что на все те побрякушки, которыми ты ее осыпаешь, твоих заработков не хватит.

Как только до меня это дошло, не было ничего проще проверить отчетность фонда. И не только ее; ценную информацию предоставила миссис Малле. Я был у тебя в кабинете, когда ты рассыпался в благодарностях за ее взнос. В списке дарителей указаны пятьсот долларов. Миссис Малле послала чек на тысячу.

Замолчав, я с трудом заставил себя смотреть ему в лицо — слишком мучительно было видеть его искаженные черты.

— Этого достаточно, я думаю? Дафна. Поли. Учетные книги. Миссис Малле. Фонд Поли Фаулер по накоплению мехов, бриллиантов и автомобилей.

Поль замер с бокалом в руке, потом вздохнул и тихо сказал:

— Все верно.

— Значит, ты признаешь, что я прав?

— Разумеется, признаю. Это была самая дилетантская афера в истории. Я все время поражался, что она так долго тянется.

В глазах его вдруг мелькнула привычная саркастическая усмешка.

— Надеюсь, тебе не нужен обширный экскурс в психологические мотивы. Ты и сам побывал в рабах у Кэллингемов. Хотя и не до такой степени. По крайней мере, великий Кэллингем не посещал твой дом дважды в неделю, всегда в одно и то же время, год за годом, регулярно, как какая-нибудь провинциальная старая дева концерты в филармонии.

Он пожал плечами.

— Черт побери, я ведь не собираюсь оправдываться! Не настолько я глуп. Шел я на это с открытыми глазами. Полагал, что заполучить Поли на любых условиях все же лучше, чем не заполучить вообще. Но попробуй выдержать это целых шесть лет, попробуй выдержать с этой невозможной, безумной, ненасытной женщиной, которая верит, что старый Кэллингем — нечто среднее между Наполеоном и Господом Богом, которая тебе за завтраком зачитывает из газет его речи…

«Ой, милый, Старик вчера произнес такую речь перед уорчестерскими скаутами из Массачусетса. Свобода, — сказал он, — это главное достояние Америки».

Прикрыл рукою глаза.

— Не возникло бы и у тебя чувство, что ты заслужил каждый грязный цент, который удается выжать из этой семейки? Фонд Поли Фаулер… Да если бы я мог, выдоил бы последний грош из этой патологически самонадеянной и эгоистической семейки.

Опустив руку, взглянул на меня с ехидной, но виноватой ухмылкой.

— Прости, друг… Продолжай. Пусть это останется позади. Нет ничего лучше покаяния!

Мое возбуждение одолело сомнительное участие к нему. Думал я только о безжалостном магнитофоне Макгайра.

— Ладно, — сказал я. — С этим ясно. Но все остальное мне стало ясно, когда я услышал от Поли, что Джимми узнал о шалостях Старика и догадался о растрате. Разумеется, она не понимала значения своих слов, но я-то понял. Ведь ты был первым, кто назвал Джимми шантажистом. И был прав, не так ли? Он понял, что может на тебе заработать. Попытался и так и этак… Поли, сама того не зная, связала все нити, сказав, что в ту ночь, когда ты якобы сидел с ней дома, она четыре часа не покидала спальни.

Пока я говорил все это, лицо его постепенно менялось, и наконец им овладело выражение неподдельного ужаса и глубокого отчаяния.

— Господи, но ты же не хочешь сказать, что всерьез думаешь, что… я убил его?

Да, ясно было, что даже признавшись в растрате, в убийстве он, разумеется, так легко не сознается. Нужно было быть полным идиотом, ожидая, что все пойдет так гладко. Но его пораженный, ошеломленный взгляд меня неприятно нервировал.

— Ах ты, несчастный дурачок! — воскликнул он. — Ведь ты, бедняга, так ничего и не понял!

— Чего я не понял?

— Разумеется, Джимми принялся за меня и за наш фонд. Разумеется, он явился прямо ко мне и выложил все напрямую. Но я его не интересовал. Что я для него? Мелкий жулик, который копошится в своей норке, это гораздо ниже его уровня. Джимми Лэмба интересовало только одно — как жениться на Дафне.

Я попытался справиться с внезапной тревогой.

— Ты хочешь сказать, он занялся Стариком? Джимми собирался прижать его к стене?

— Что — Старика? Господи, ему достало ума не связываться с Кэллингемом. И вообще, зачем ему было это? Он так умел угодить и польстить, что Старик был от него без ума. Тот же понятия не имел, что Джимми избил Дафну, что он пил и все такое… Вы же все это утаили. Старик для него вовсе не представлял проблемы. Только две помехи стояли на пути его гениального плана — ты и Бетси.

Залпом проглотив остаток коктейля, грохнул стаканом о столик перед собой, не спуская при этом глаз с моего лица.

— А я ведь раньше думал, что ты обо всем догадался и потому втравил в это дело Анжелику. Разумеется, точно я ничего не знал. Да мне было и безразлично. Нужно мне было одно — чтобы полиция продолжала заниматься Анжеликой. Все равно ее никогда бы не осудили, а пока она оставалась под подозрением, та, другая история — и вместе с ней мои скромные шалости с фондом — оставалась бы вне их внимания. — Он помолчал. — Только тебя, видно, так и не осенило. Ты до сих пор так ничего и не понял. Когда ты только что заявил, что знаешь, кто его убил, я было подумал, что ты и вправду знаешь.

У меня в голове все окончательно перепуталось, и его голос все гудел в ушах.

— Я знал это с самого начала. Знал еще раньше, чем это произошло. Передо мной Джимми не нужно было ломать комедию. Меня он загнал в угол и знал это, и, кроме того, нуждался во мне. Меня он посвятил во все свои замыслы. Тебя он не опасался. Всегда мог унять тебя угрозой, что сообщит Старику о Бетси и Анжелике. Проблема была с Бетси. Ты же знаешь, что Бетси устроила ужасную сцену Дафне и в качестве матери семейства Кэллингемов приказала ей немедленно расстаться с Джимми. Но ты не знаешь, что еще более ужасная сцена у нее была с Джимми перед самым отъездом в Филадельфию. Джимми был настороже. Он понимал, что эта женщина тверда как сталь. И было ясно, что, если Бетси будет против него, не видать ему Дафны, как своих ушей. Вот в чем была его проблема — как устранить Бетси. И вот из-за чертового везения он встретил Кэллингема, выходящего из моей квартиры, а из-за наивности бедняжки Поли наткнулся на идеальное средство посчитаться с нею. Пожалуйста: или она благословляет его брак с Дафной, или он, Джимми, разнесет по первым страницам всех газет, что этот сказочный, праведный, отдающий себя служению человечеству Фонд Бетси Кэллингем против лейкемии — не что иное, как ширма, за которой скрываются заурядные мошенники.

Я чувствовал, как стучит у меня сердце. Замерев неподвижно, сжимая стакан, я в ужасе уставился на него.

— Таков был его план. Нанести ей удар по самому больному месту — уязвить ее гордость, ранить достоинство. Представить ее глупой гусыней, под носом которой годами творилось вульгарное воровство. Все это он выложил мне. И что мне было делать? Ведь он предупредил: если все раскроется, мне придется гораздо хуже, чем ему. И если у меня есть хоть капля разума, я стану на его сторону и обеспечу успех всего дела, и вот тогда Бетси придется уступить. Ну а поскольку я смотрю на вещи реально, то стал его невольным союзником и даже подал ему пару идей, как взяться за дело. Сказал ему: хорошо, делай по-своему. Но кое-что в твоем плане можно гораздо улучшить. Скажи, что сообщишь прессе не только о ее ротозействе, но и о соучастии. Скажи, что сообщишь: она не только знала о злоупотреблениях с самого начала, но ничего не предпринимала, поскольку влюблена в меня и уже давно стала моей любовницей. Я знал, что это сделает с героической воительницей против лейкемии, с идеальной женой и матерью. Ее безупречная репутация будет публично осквернена. И идеальный партнер ее идеального брака ее покинет.