Частный детектив Выпуск 3 - Френсис Дик - Страница 15

— Я уже читал это, — сказал он, — каково чувствовать себя героем?

— Не смеши меня.

Он сменил тему.

— Скажи, а почему ты вдруг решил поехать на эту премьеру? Ведь ты всегда отказывался от таких предложений.

— Мне нужно здесь кое–что сделать, — объяснил я и рассказал о лошадях Нериссы.

— Тогда я понял, дорогуша. Ну и как? Ты уже знаешь, в чем дело?

Я пожал плечами.

— Еще нет. И, боюсь, из этого вообще ничего не выйдет.

Я надел свежую рубашку.

— Завтра поеду на скачки в Гермистон, может, там замечу что–нибудь. Хотя думаю, что Аркнольд не тот человек, которого можно поймать на горячем.

Я надел штаны, носки и мокасины.

— А вы с Эваном что тут делаете?

— Кино, конечно. Что же еще?

— Что за кино?

Он собирается снимать какое–то занудство про слонов, он сам все придумал. Он уже работал над этим, когда его пригласили заканчивать «Человека в автомобиле». Снимали мы, как ты знаешь, в Испании, и в Африку немного запоздали. Мы уже давно должны были быть в заповеднике Крюгера.

Я тщательно причесался.

— Кто в главной роли?

— Дрейкс Годдар.

Я посмотрел на Конрада. Он саркастически улыбался.

— Годдар — это пластилин в руках Эвана. Он выполняет команды, как цирковая собачка.

— И все, наверное, довольны.

— Это такой мнительный тип, что ему каждые пять минут надо говорить, что он гений, а иначе он начинает рыдать и жаловаться, что его никто не любит.

— Он с вами?

— К счастью, нет. Он собирался, но в последний момент что–то там случилось. Так что он приедет, когда мы с Эваном найдем натуру.

Я положил щетку для волос и надел часы. Ключи, мелочь и носовой платок я сунул в задний карман.

— Ты видел ту сцену в машине, которую мы сняли в Испании?

— Нет, — ответил я. — Эван меня не пригласил.

— Это на него похоже. — Конрад допил мартини и уставился на конец своей сигары. — Сцена получилась потрясающе.

— Еще бы, повторяли сто раз.

Он улыбнулся, но глаза не поднял.

Казалось, ему не хочется говорить на эту тему.

— Понимаешь, есть в ней что–то личное, это не просто актерская работа. — Он замолчал. Было заметно, что он тщательно подбирает слова. — Я старый циник, дорогуша, но эта сцена меня потрясла.

Я не ответил. Он поднял на меня взгляд:

— Обычно ты играешь иначе. Ну, а в этот раз…

Хо–хо…

Я закусил губу. Я чувствовал это во время съемок. Но думал, что никто не заметит.

— Ты думаешь, критики поймут?

— Может быть.

Я уставился на ковер. Я был страшно зол. Актер, который слишком вживается в свою роль, слишком глубоко в нее уходит, заставляет зрителя активно сопереживать и демонстрирует ему собственное я. Обнажение тела — вещь легкая, но пустить публику в душу, дать подойти к твоим убеждениям, проблемам и чувствам — это нечто иное.

Чтобы сыграть роль так правдиво, чтобы зритель до конца поверил актеру, может быть, впервые в жизни, понял самого себя, нужно не только как следует представлять то, что играешь, но и как бы признаться, что в действительности переживал что–то подобное. Человек, не склонный к эксгибиционизму, не склонен открывать свое внутреннее «я», но без этого настоящей игры не бывает.

Я не великий актер — популярный. Я давно уже понял, что если я однажды не решусь на такое, а это меня пугало, то так и останусь просто популярным. Я постоянно натыкался на барьер, не мог перейти рубеж. Но в автомобиле я отпустил вожжи, надеясь, что мое состояние смешается с состоянием героя.

Это случилось, наверное, из–за Эвана. Назло ему, а не чтобы порадовать. Есть граница, до которой режиссер может управлять актером, но тут я действовал сам.

— О чем задумался? — спросил Конрад.

— О том, что буду играть только в приключенческих фильмах. Как я и поступал до сих пор.

— Трусишь, дорогуша.

— Да нет.

Он стряхнул пепел с сигары.

— Ты еще удивишь публику.

— Не думаю.

Я прошелся по комнате, надел пиджак, сунул в карман бумажник и записную книжку.

— Пошли в бар.

Конрад послушно выбрался из кресла.

— От себя не убежишь.

— Ты не прав.

— Нет, дорогуша, я знаю, что говорю.

* * *

Назавтра в Гермистоне меня ожидал не только билет, обещанный Аркнольдом, но и молодой человек, который объяснил, что ему поручено проводить меня на ленч к председателю клуба.

Я пошел за ним и оказался в большой столовой, где за столом сидело, по меньшей мере, человек сто. Вся семья ван Хуренов, включая Джонатана, расположилась возле двери. Увидев меня, ван Хурен встал.

— Мистер Клугвойгт, разрешите представить вам Эдварда Линкольна, — обратился он к сидевшему во главе стола и, обращаясь ко мне, объяснил: — Председатель нашего клуба мистер Клугвойгт.

Клугвойгт поднялся, пожал мне руку, предложил место рядом, после чего все сели. Напротив меня, направо от председателя, сидела Вивиан ван Хурен в довольно экстравагантной ярко–зеленой шляпке, рядом с ней ее муж. Салли ван Хурен сидела слева от меня, за ней — Джонатан. По всей видимости, ван Хурены были в самых дружеских отношениях с Клугвойгтом, причем я заметил, что мужчины были очень похожи друг на друга. Их окружала атмосфера богатства и уверенности в себе, оба казались крепкими, решительными, умными.

После обычного обмена любезностями (как вам понравилась Южная Африка? «Игуана Рок» — это лучший отель города. Как долго вы собираетесь пробыть здесь?) разговор переключился на интересующую всех тему.

На лошадей.

У ван Хуренов была четырехлетка; в прошлом месяце она заняла третье место в Золотом кубке Данлопа. Однако они решили не выставлять ее ближайшие месяцы, чтобы дать отдохнуть. У Клугвойгта после обеда должны были бежать две трехлетки, но ничего особенного он от них не ожидал.

Я перевел разговор на лошадей Нериссы, а затем на Аркнольда. Меня интересовало, что о нем думают как о тренере и человеке.

Ни ван Хурен, ни Клугвойгт не были из тех людей, которые прямо отвечают на подобные вопросы. А Джонатан неожиданно подался вперед и сказал:

— Аркнольд — грубиян. И рука у него тяжелая, как золотой кирпич.

— Я должен что–то посоветовать Нериссе, когда вернусь домой, — заметил я.

— Тетя Порция говорила, что он отлично ведет ее лошадей, — сказала Салли.

— Может быть, но куда? — брякнул ее брат.

Ван Хурен бросил на сына слегка насмешливый взгляд и с ловкостью светского человека перевел разговор на другую тему.

Кстати, Линк, вчера нам позвонил мистер Клиффорд Уэнкинс и пригласил на премьеру.

Он явно развлекался. Я с удовольствием отметил, что он назвал меня Линк и подумал, что через пару часов я тоже назову его Квентином.

— Видимо, он хотел извиниться за то, как вел себя, когда я пытался узнать ваш адрес.

— Наверное, просто узнал, с кем имеет дело, — улыбнулся Клугвойгт, который, похоже, уже знал об этой истории.

— Видите ли, это просто приключенческий фильм, боюсь, что он вам не понравится.

— По крайней мере, вы не будете обвинять меня в том, что я ругаю то, чего не видел, — улыбнулся он.

Я ответил ему улыбкой. Брат мужа Порции нравился мне все больше.

После великолепного ленча мы решили посмотреть первый заезд. Жокеи уже седлали лошадей. Вивиан и Салли побежали в кассу, чтобы поставить несколько рэндов на приглянувшуюся.

— Ваш друг Уэнкинс обещал сегодня быть здесь, — сообщил мне ван Хурен.

— О, Господи!

Ван Хурен рассмеялся.

В паддоке Аркнольд подсаживал своего жокея.

— Интересно, сколько весит золотой кирпич? — спросил я.

— Обычно тридцать два килограмма. Но жокея, который весит столько же, раздобыть легче.

У ограды стоял Дэн. Когда лошади поскакали на старт, он обернулся и увидел меня.

— Привет, Линк. Я вас искал. Может быть, выпьем пивка?

— Квентин, — сказал я (не через два часа, а через десять минут!), — это Дэн Кейсвел, племянник Нериссы. Дэн, представляю вам мистера Квентина ван Хурена. Его невестка, Порция ван Хурен, была сестрой Нериссы.