Дети Сицилии - Квентин Патрик - Страница 3

Он ожидал посадки на самолет, когда полисмен вежливо отозвал его в сторону. Себастьяно в своем новом синем костюме, прелестный, как херувим, улыбался ему с летного поля.

В руках у полисмена был золотой портсигар Джона.

— Ваша вещь, сэр?

— Д-да, — с запинкой произнес Джон. Полисмен погладил Себастьяно по голове:

— Этот мальчик нашел ее в вашем экипаже. Он заслуживает награды.

По выражению лица Себастьяно Джон понял: если он сейчас сядет в самолет, мальчик донесет на него как на убийцу Розы. В римском аэропорту его наверняка задержат. На виллу возвращались в полном молчании. Джон недолго оставался в неведении относительно того, что еще нужно было от него Себастьяно. Два дня спустя мальчик привел и нему человека с видавшим виды портфелем в руках. Это, объявил Себастьяно, его дядя Джулио, очень умный человек, юрист. Он принес Джону на подпись одну бумагу.

Это была дарственная, по которой вилла со всем ее содержимым вручалась отцу Себастьяно как его опекуну для передачи в полную собственность самому Себастьяно по достижении им 21 года.

За последние несколько недель Джон Гольдофин пережил больше, чем за всю прошлую жизнь. Он внезапно понял, что и в доведенных до крайности муках можно найти какое-то удовольствие. Наступает момент, когда узнику становятся почти милы его цепи. Он подписал бумагу, и дядя Джулио удалился. Остаток дня Джон просидел в полной апатии. Вокруг него на солнечной террасе возились, визжали, дрались младшие члены семьи Себастьяно, но он едва замечал их. Он испытывал странную легкость, почти невесомость. Напряжение исчезло. Джон обнаружил, что полный разгром приносит покой.

На другой день он проспал допоздна. Почему бы и не позволить себе этого? Было почти одиннадцать, когда Эмилия без стука ворвалась к нему в комнату и объявила, что его просят сойти вниз.

— Пришла полиция, синьор, — пояснила она. Джон неторопливо оделся. Он постарался выбрать самый элегантный галстук, с удовольствием оглядел в зеркале свое загорелое лицо.

В замусоренном салоне собралось все семейство. Кроме них, там были три полисмена. Вошедшему Джону сразу бросился в глаза Себастьяно, стоявший на коленях, обхватив ноги одного из полисменов. С выражением трагического отчаяния на прекрасном лице мальчик повторял:

— Я поступил грешно. Я не усну больше, имея такое на своей совести. Он давал мне деньги. Он поселил меня в своем доме. И я не устоял. Я обещал ему, что буду лгать. Но я не могу! Не могу больше!

Не вставая с колен, он повернулся и указал на Джона. По его щекам катились крупные слезы.

— Это его платок. Он убил Розу. Я видел. Он запугивал меня. Он платил мне. Но я должен сказать правду! Он убийца!

Замысел был осуществлен полностью, и для Джона все окончательно прояснилось. У детского воображения Себастьяно были свои границы. Он, вероятно, никогда не слышал о банковском счете, не догадывался, что мог еще много лет доить Джона. Дитя трущоб, он мечтал о дворце и осуществил свою мечту. Джон, сделавшийся теперь бесполезным, подлежал уничтожению. Бесцельно прожитая жизнь подошла к концу.

Джон ждал, что полисмен направится к нему. Но старший из троих неожиданно повернулся к Джино, а другие двое бросились на того и защелкнули на его запястьях наручники.

Только теперь Джон Гольдофин заметил маленького Марио. Вынырнув откуда-то из-за софы, малыш внимательно следил за захватывающей сценой. Старший полисмен подозвал его, взял на руки и с грозной торжественностью произнес:

— Джино Колетти, вы арестованы за убийство вашей любовницы Розы Морини. Этот ребенок был свидетелем преступления. Он видел, как ваш брат Себастьяно подбросил носовой платок синьора Гольдофина, он рассказал нам все о плане вашего брата свалить вину на синьора американца.

Взбешенный Себастьяно прыгнул, пытаясь схватить Марио. Но полисмен просто поднял того выше. Чувствуя себя в безопасности, маленький Марио хмуро посмотрел на Себастьяно и вдруг улыбнулся.

Себастьяно отчаянно рыдал, когда на нем защелкнули наручники. Джон в изнеможении опустился на софу. Ему почему-то вспомнились глупые стишки, слышанные в детстве:

«У блох больших есть блохи меньше, у малых блох — еще поменьше, и это без конца.»

Его взгляд скользнул по испачканной розовой подушке. Придется отдать ее в ремонт. И купить новые драпировки…

Днем Джон Гольдофин сидел на террасе, глядя, как под октябрьским солнцем клонятся к земле пышные белые розы. Маленький Марио появился так бесшумно, что Джон не сразу заметил его. Мальчик был в солдатской рабочей куртке, доходившей ему почти до пят. Он выжидательно улыбнулся:

— Себастьяно посадили в тюрьму.

— Да, — Джон тоже ответил улыбкой.

— И Джино посадили. Его повесят, — взгляд Марио был устремлен мимо Джона, туда, где скрывался невидимый отсюда салон. — Они повесят Джино из-за меня. Я сказал им, что он убил Розу, и они мне поверили.

— Ты очень хороший мальчик, — сказал Джон и, достав бумажник, извлек из него бумажку в тысячу лир. — Это тебе.

Мальчик посмотрел на ассигнацию, затем вскинул глаза на Джона.

— Нет. Я не возьму денег.

— Глупенький мальчик. Конечно, ты должен взять их. Маленький Марио вдруг подошел к мягкому креслу, стоявшему рядом с креслом Джона, и начал карабкаться на него. Взобравшись, он откинулся на голубые подушки и замурлыкал от удовольствия.

— Здесь прекрасно. Просто прекрасно!

Джон поерзал в своем кресле. Марио взглянул на него и застенчиво отвел глаза.

— Полиция поверила, когда я сказал, что видел, как Джино убил Розу. Но, может быть, я солгал. Может быть, я видел, как Розу убили вы. — Он достал из кармана окурок сигареты, снабженной личной монограммой Джона. — Может быть, вы запугивали меня и подкупили, чтобы я не говорил, что нашел эту сигарету возле трупа.

Внезапно он усмехнулся: на месте только сегодня выпавшего молочного зуба зияла дыра. Джон почувствовал знакомую слабость. Что это — перст судьбы? Заколдованный круг?

— Я могу спать в той комнате, где спал Себастьяно. — услышал Джон мечтательный голос. — Там есть большая-большая кровать. А моей матерью вы останетесь очень довольны. Я уверен, синьор. Она хорошо готовит спагетти…

И маленький Марио вытянулся в кресле.