Побег к смерти - Квентин Патрик - Страница 37

— Черт, — воскликнула Вера, она бросила сгоревшую пачку спичек и наподдала ее ногой.

Я понял ее игру. Я видел все так ясно, как будто я сам это придумал. И я не на шутку испугался.

Она повернулась ко мне и показала почерневшие от дыма пальцы. Глаза пылали псевдорусским гневом.

— Черт! Черт! Как я могла быть такой дурой? О, Питер, пожалуйста. Ой, как жжет, ужасно жжет. У вас нет ничего в саквояже? Чем-нибудь смазать?

— Подождите, — сказал я. — Вот нам аптечный киоск. Я попрошу у них какую-нибудь мазь.

— Нет. Он еще закрыт. Еще рано, Питер. Я видела у вас в ванной комнате мазь от ожогов. Крем от загара. Он очень хороший. Он у вас в саквояже?

Я не мог сказать «нет». Я мог бы сказать, что я оставил все лекарства на квартире. Но это будет означать конец Веры в моей жизни. Одним небесам известно, как бы она это устроила, но она ни за что не полетела бы со мной в Новый Орлеан. Она не могла оставить баночку в Мехико.

В течение нескольких секунд у меня было большое желание поступить именно так. Мне очень хотелось посмотреть, как бы она тогда заметалась. Но я отказался от этой мысли, потому что я считал, что мне необходимо встретиться в Новом Орлеане с Холлидеем лицом к лицу. А для этого лучше держать Веру при себе, даже ценой того, чтобы она увидела эту баночку с мазью от загара.

Лучше держать ее заложницей.

— Питер, — продолжала кричать она. — Пожалуйста. Мне больно. Посмотрите в саквояже. Пожалуйста.

Я нагнулся и расстегнул «молнию» габардинового саквояжа. Порылся там с рубашках, нащупал ручку бритвы и колючую щетину щетки.

Там или не там баночка? Если нет, я проиграл. Если там, то, хотя меня и ожидает серьезная опасность, я все-таки имею шанс на победу.

Мои пальцы дотронулись до чего-то гладкого и круглого. Я вытащил этот предмет. Баночка с мазью здесь. Все в порядке.

Я никогда не разглядывал эту баночку. Это была круглая баночка из-под кольд-крема. Американского производства, но с испанской надписью на этикетке.

Тяжелая, с волнением заметил я. Тяжелее, чем можно было ожидать от обыкновенной баночки с кремом.

— Скорее, Питер, — капризно кричала Вера. — Дайте мне.

Я взглянул на нее. Несмотря ни на что, я невольно восхищался ею. Успех всей ее отчаянной деятельности зависит от того, передам я ей эту баночку или нет, и тем не менее она отлично владела своим лицом. Выражение лица было самое правильное: немного волнения, немного досады на свою собственную глупость и неловкость и на свою медлительность.

— Я помажу вам, — сказал я. — Я с отличием окончил курс первой помощи. Давайте вашу руку.

Она протянула руку. Обожжен был только один палец. Я отвинтил крышку. Вероятно, банка была полная до того, как Дебора израсходовала немного, смазывая мою спину. Это была пытка: знать, что решение всех проблем находится сейчас в моих руках и я ничего не могу сделать.

Я помазал ей палец. Руки ее дрожали. Все еще держа баночку в руке, я пошарил в саквояже и нашел бинт. Аккуратно завязал ей палец.

— Вот так. Пальчик как новенький.

Я завинтил крышку. Вера только смеялась.

— Какая же я дура. Такая неловкая. Питер, дайте мне мазь. Она будет у меня в сумочке. Хорошо?

Я ожидал эту просьбу.

— Я бы на вашем месте не стал с ней так возиться. Эта мазь хороша только для солнечных ожогов. Потерпите до Браунсвилля. Там мы купим какое-нибудь более подходящее средство.

Я знал, что она не сможет возражать против этого. Она не решится поднимать из-за нее спор из боязни вызвать мои подозрения.

По радио сначала сказали что-то по-испански, потом по-английски: «Пассажиры рейса номер пятьсот шестьдесят четыре на Браунсвилль, Новый Орлеан и Нью-Йорк, пожалуйста, сдайте ваш багаж».

Еще раз я долю секунды поколебался, прежде чем принять решение: взять баночку с собой или положить ее обратно в саквояж? Она была слишком велика для кармана. Если я ее оставлю, Вера непременно предложит спрятать ее у нее в сумочке. И вероятно, мне будет трудно отказаться от такого разумного предложения. Лучше я оставлю ее в саквояже. Мне выдадут квитанцию, и я буду ее хранить.

Я положил мазь обратно в саквояж и застегнул «молнию». Потом подсунул его под мышку, взял свой чемодан в одну руку, Верин — в другой и сказал:

— Пошли.

После того, как наш багаж взвесили и наклеили ярлычки, мне выдали три квитанции. Номер квитанции на ее чемодан отличался от номера квитанции на габардиновый саквояж. Если я отдам квитанцию ей, как бы она в Новом Орлеане не подменила мне ее каким-нибудь образом. Поэтому я все три квитанции оставил у себя. Я знал, что она не сможет возражать. Когда мужчина путешествует с дамой, вполне естественно, что заботу о багаже берет на себя мужчина.

Когда вы выезжаете из страны, таможенный осмотр — пустая формальность. Пока таможенный чиновник осматривал наш багаж, я все время вертелся около габардинового саквояжа. Вскоре я увидел, что носильщик понес все три места в самолет.

До Браунсвилля мазь была в такой же сохранности, как если бы я положил ее в банковский сейф.

Я купил целую кипу журналов, чтобы нейтрализовать Верину болтовню в самолете. Но она сделала вид, что ей хочется читать еще больше, чем мне. Когда самолет стартовал, набирая высоту, и пролетал над распластавшимся под нами городом Мехико, она проявляла чрезвычайный интерес к журналу, который рассказывал, как сделать ваш дом более красивым, чем чей бы то ни было, и всего за сорок долларов в неделю.

И она не поднимала от него носа до тех пор, пока внизу не показался город Браунсвилль.

Пожалуй, сейчас ее положение было хуже моего. Это сознание давало мне некоторое удовлетворение. Во всяком случае контроль над баночкой в данный момент в моих руках. А для нее это морковка, привязанная над носом осла.

У нее было много времени, чтобы выработать план, как перехитрить меня в Браунсвилле. Поэтому я удвоил бдительность. Но она не предпринимала никаких шагов. Наши чемоданы прошли таможенный осмотр, и теперь уже представители Американской Восточной линии взвесили их, наклеили новые ярлычки и погрузили на самолет, который должен отвезти нас в Новый Орлеан. Все три новые квитанции я снова убрал в свой бумажник.

Пока что счет в мою пользу. Правда, победа невелика, но все же. Подлинная опасность ожидает меня в Новом Орлеане, где в игру вступит Холлидей.

Перед тем как сесть в самолет, я купил какую-то мазь и снова перевязал палец Веры. Как только мы очутились в воздухе, она углубилась в другой журнал. Изредка я заговаривал с ней, чтобы казаться вполне естественным, но большую часть времени я думал о Новом Орлеане. Если я сразу поеду к мистеру Бранду, Вера захочет пойти со мной, и, поскольку мы официальные союзники, я не смогу остановить ее. Пожалуй, лучше сначала взять номер в отеле. Может быть, в отеле я что-нибудь придумаю.

Пока наш самолет тащился над монотонным Техасом, я придумал план. Этот план поможет мне обезвредить Веру. Но он ни в коем случае не обеспечивает безопасность баночки. Насколько я знаю Холлидея, он может так же спокойно убить мистера Бранда, как он уже убил Дебору и Лену. Если я повезу баночку сразу на Дофин-стрит, дом тысяча четыреста шестьдесят два, я могу доставить ее прямо в руки врагу.

Я начал нервничать. К тому времени, когда мы пролетали над пустынной болотистой местностью Луизианы и приближались к аэропорту, я все еще не принял окончательного решения. Когда мы спускались по трапу, меня охватило чувство, похожее на панику.

Теперь, когда мы приземлились, Вера была что-то уж очень подозрительно спокойна. Она взяла меня под руку и веселым голосом, который звучал ужасно фальшиво, спросила:

— Ну, Питер, что мы сначала будем делать?

— Поедем в отель, я полагаю. Нам нужна база для начала наших операций.

— Да-да. В отель «Сент-Чарльз»? Да?