Записки пленного офицера - Палий Петр Николаевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/95
- Следующая
Ошиблась мама, ошиблась.
Завыли сирены воздушной тревоги. Я подошел к окну и открыл его. Все небо было изрезано лучами прожекторов. Они метались по небосклону, по облакам в поисках где-то летевших немецких самолетов. Чуть-чуть был слышен рокот пропеллеров, потом затих. Синие лучи еще несколько минут скользили в вышине, а потом один за другим погасли.
…Да, ошиблась мама моя. Нужно кончать. «Что день грядущий мне готовит?» Письмо отправляю на наш киевский адрес, так как думаю, что ваши гастроли прерваны. Прощай…
Я заклеил письмо. Потом подошел к приемнику. Можно послушать «без шума». И я подключил наушники. Осторожно подкручивая ручку настройки и смотря на двери, я прошелся по диапазону.
Слышались разные голоса, то на немецком, то на польском, музыка, опять кто-то кричал по-немецки. Вот послышалась русская речь, очевидно, Москва. Диктор говорил о «выравнивании» фронта, о ликвидации больших вражеских соединений севернее Львова. Потом оркестр заиграл «Полюшко-поле»… И вдруг: «Убийца, параноик, бешеная собака, бандит и беспринципный террорист…» — На чистом русском языке, спокойно и четко говорил кто-то. Я подчистил настройку. «За что вы боретесь? Оглянитесь назад и подумайте, что вы собираетесь защищать ценою своей крови, своей жизни. Кого защищать? Тех, кто вас сделал рабами? Коммунистов? Жидов?..»
Быстро выдернув наушники, я повернул настройку на Москву. Кто-то вошел в соседнюю комнату. Приятный женский голос пел: «Эх ты доля, доля девичья…» Откинувшись на стуле и прикрыв глаза, я сделал вид, что наслаждаюсь пением. «Радио слушаете? — вошел майор, который сегодня оформлял мои документы в управлении ВПС. — Смотрите, осторожно с этим, можете поймать такую фашистскую пропаганду… Они сейчас весь эфир наполнили. Спокойной ночи, я пошел спать».
Подождав несколько минут, я снова поставил наушники и вернулся к тому же месту на шкале настройки.
«…Пять миллионов украинцев в 1932-33 годах! А другие национальности? Башкиры, татары, узбеки, литовцы, латвийцы, эстонцы, сколько сотен тысяч их теперь погибло или гибнет с вами, русские люди, в концлагерях Сибири? И это здесь, на полях Украины и Белоруссии вы собираетесь умирать? Чтобы своими телами преградить путь армиям великой Германии, идущей спасать вас и ваши семьи от бешеного изверга Иосифа Джугашвили и жидо-коммунистической шайки бандитов, засевших в Кремле?»
Мне даже жарко сделалось! Первый раз в жизни я слышал такие слова и выражения по адресу Сталина. Я встал, вышел в другую комнату, потом в третью. Все было тихо и никого в доме не было, я снова вернулся к приемнику… «Переходите к нам, и мы все вместе раз и навсегда…»
Где-то хлопнула дверь, я мгновенно повернул настройку, выключил приемник и, еще мокрый от пота и волнения, лег на свой диван.
Пришла целая группа командиров и начала устраиваться на ночлег.
Рано утром вся группа собралась, получили маршевой паек и на трехтонке поехали в Чечерск. Ехали вдоль речки Сожь, через деревушки, было тихо и спокойно, даже не верилось, что это война. Крестьяне спокойно работали на полях, на огородах около своих хат. Только почти не было видно молодых мужчин: все бабы да подростки, да старики. В одном селе сделали остановку, купили молока и свежего хлеба. Колхозное начальство разрешило: транспорта нет, чтобы отвезти на приемный пункт, пользуйтесь, товарищи командиры».
К полудню прибыли в Чечерск. Начальник участка, майор Титов, ознакомил меня с намеченной работой, с условиями работы и моими обязанностями как начальника штаба. По намеченным на карте-трехверстке рубежам, с учетом местных условий, нужно было создавать линию обороны. Главным образом противотанковый ров в районах возможного перехода немцами Днепра. В основном предполагалось создание противотанковых рвов на открытых местах и лесных завалов на лесных участках. Для производства работ ВПС должно было мобилизовать местное население. Колхозы и совхозы предоставляли и рабочую силу, и инструменты для работ, и необходимый транспорт, вернее, лошадей. В ВПС-14 было 39 человек военнослужащих, сюда входили и командование, и технический персонал, и охрана. — «Вы, майор, верите, что можем выполнить эту работу в такие сроки, которых от нас жду с такими силами, которые мы имеем?» — спросил я после получасового ознакомления с планами и заданиями. — «Нет. Но стремиться к этому мы должны. Кроме того, лучше быть здесь, чем на правом берегу», — с откровенным цинизмом ответил Титов.
На деле, конечно, получилась абсолютная ерунда. Сгоняли по несколько тысяч крестьян, в большинстве женщин, начинали работу. Крестьяне работали только для виду и только тогда, когда кто-нибудь из «начальства» был рядом, а то просто стояли, опершись о лопаты, и судачили, посматривая в небо. Вскоре появлялся немецкий самолет и, пролетая на большой высоте, давал пару коротких пулеметных очередей. Вся масса баб, с визгами и криками бросалась врассыпную, кидая на бегу свой инструмент. Собрать опять было невозможно, они прятались по рощам, оврагам, убегали обратно в село. Ни сельское начальство, ни персонал ВПС ничего не могли поделать.
Несколько дней подряд я проводил время в седле, разъезжая по линии или по управлениям колхозов, чтобы хоть как-нибудь организовать работу. Ничего не выходило. Те, кто был обязан предоставлять рабочую силу и следить за бесперебойностью работ, колхозное и сельское начальство, явно не хотели этим заниматься, и даже местные партийцы только ругались и разводи руками. «Матери их ковынка… що можно зробыты з тими бабамы… як тилькы литак побачуть, зразу показяться, а потим шукай по всему свитови цилый день, — говорил мне председатель сельсовета. — Хиба ж можно таку работу бабамы робыты?»
Штаб ВПС-14 решили перевести поближе к линии работ, большую деревню Четверня, на низком берегу Днепра, почти против Жлобина. На всем этом участке, от Гомеля и вверх по Днепру самого Быхова, немцы не наступали, и даже их авиация не причиняла особых неприятностей. Я и еще четверо работников штаба устроились обедать в доме железнодорожника Тарасенко. Очень милая и радушная, приветливая семья. Главной приманкой там была, конечно, Шура, старшая дочь, студентка-медичка из Смоленска, милая, веселая, хохотушка и певунья, она всех развлекала, со всеми слегка кокетничала, играла на гитаре, пела и вносила какой-то особый дух бодрости и веселья в эти обеды, а мать ее, тетка Тарасенко, как ее все называли, изощрялась в кулинарии.
- Предыдущая
- 18/95
- Следующая
