Записки пленного офицера - Палий Петр Николаевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/95
• Следующая

Пузырев приказал двигаться на Слуцк и Гомель. Снова колонна шла по полевым дорогам, редко встречая небольшие группы беженцев или воинские соединения. Связь с командованием была опять потеряна. Продвигались очень медленно, и из-за состояния дорог, немного размытых ночным дождиком, и из-за частых остановок. Как только где-либо появлялся немецкий самолет, все машины останавливались, съезжая на сторону с дороги. Каждая машина была накрыта целым ворохом свежих веток и сверху должна была выглядеть, как большой куст. Очевидно, это так и было, потому что ни разу самолеты не атаковали колонну.

Перед Слуцком колонна вышла к железнодорожной линии. Между двух пологих холмов была маленькая станция, водокачка и поселок, весь утопавший в садах. На вершине одного холма было кладбище, все поросшее густыми деревьями. Решили остановиться здесь до вечера, а потом, за ночь, добраться до Гомеля. Я сел на краю кладбища, под деревьями, и смотрел на станцию, расстояние было не больше полутора километров. Пустые пути, пара товарных вагонок на запасной линии, на перроне на скамеечке сидели двое. Поселок тоже был как вымерший, редко появлялась человеческая фигура. Я хотел написать письмо жене, чтобы отправить его из Гомеля. Но подошло несколько командиров. Всех поражало то, что за все пять дней нашего бегства ни разу мы не видали в воздухе нашей советской авиации. Один из подошедших сказал: «Где же они, наши „гордые соколы“? Ни фронта, ни организации, ни войск, ни начальства… и ни одного самолета…» А другой добавил: «Это значит, что ни вершка своей земли мы врагу не отдадим! И бить его будем на его территории!»

Вдруг донесся паровозный гудок и из-за холма начал выползать длинный состав товарных вагонов с несколькими классными в конце. Паровоз подошел к водокачке и стал набирать воду, а из всех вагонов высыпали люди, почти все женщины и дети. Это был, конечно, поезд с эвакуированными семьями.

Среди нас нарастало волнение. Так неестественно глупо и неосторожно было отправлять поезд среди бела дня, да еще с такими пассажирами. Поезд представлял заманчивую цель для немецкой авиации.

Подошел генерал Пузырев, посмотрел и послал на своей «бронированной» эмке двух командиров с приказом коменданту поезда немедленно увести состав со станции и стать на дневку в лесу, видневшемся дальше к Слуцку. Но не успела машина доехать до станции, как наблюдатели дали тревогу: Воздух! Воздух! Все под укрытие!

Звено из трех самолетов пролетало довольно далеко в стороне. На станции тоже заметили их, и толпа на путях заметалась. Часть бросилась к вагонам, другие побежали в разные стороны, в поселок, в поля, окружавшие станцию.

Мессершмиты летели как-то неестественно медленно, или это так казалось, высматривая жертвы.

Немецкие самолеты атаковали станцию. Первая реакция большинства в нашей хорошо замаскированной колонне была отвлечь внимание немецких летчиков от состава с женщинами и детьми — на нас. — «Выкатывайте машины на поле! На открытое место. Там же дети, бабы… может, и наши там!» — «Давай, заводи моторы!» — давал кто-то команду. Но Пузырев запретил: — «Не открывать маскировки! Назад! Расстреляю!» — заорал он.

Самолеты сделали круг и снова начали один за другим пикировать на станцию. Поднялась какая-то всеобщая истерика. Люди, как стояли, босые, полураздетые, бросились бежать по полю вниз, к станции, на бегу стреляя из винтовок, пистолетов и автоматов, у кого они были. Зачем все бежали, что они могли сделать против летящих в недосягаемой высоте немецких пилотов, об этом никто не думал. Какое-то стихийное, инстинктивное чувство толкало всех что-то сделать, как-то предотвратить это страшное уничтожение детворы и женщин, как-то отвлечь внимание убийц на другую цель, на самих себя. Я бежал вместе с другими, стреляя из своего «туляка» в воздух… Рядом со мной бежал, стреляя на ходу, молодой сержант, которого я знал еще по базе, он был комсомольский организатор в отряде охраны. Наглый и вообще неприятный субъект, сейчас он, расстреляв все свои патроны, запустил по направлению к самолетам свой пистолет, остановился и заплакал: «О, бейте их гадов… чтоб их, зверюк, мора задавила!.. Чтоб их…» — и в бессилии он сел на землю.

На станции, на перроне и на путях, лежали убитые и раненые, а самолеты делали третий заход. Пули попали в паровоз, и он весь окутался клубами пара. Вдруг, среди криков бегущих, рокота авиационных моторов, стрельбы и свиста выходящего из котла пара, раздался новый звук, особый согласный говорок счетверенной пулеметной зенитной установки. Стреляли с другого холма, по другую сторону станции. Один из самолетов, при выходе из пике, получил очередь, он задымил, поднялся еще выше, перевернулся и стал стремительно снижаться. От него отделились две точки, летчики выпрыгнули на парашютах, а самолет рухнул на землю и взорвался. Парашюты сносило ветром прямо в нашу сторону, к кладбищу.

Два других самолета разделились. Один полетел к тому месту, откуда стреляла зенитная установка, обстрелял это место из пулемета и сбросил три маленьких бомбы, «консервные банки». Другой, сильно снизившись, сделал несколько кругов над полем, где приземлились парашютисты, пострелял из пулемета по бегущим к парашютистам людям и улетел. Если бы не приказ Пузырева взять летчиков живьем, их бы разорвали на части сбегавшиеся со всех сторон люди из нашей колонны.

Их было двое, в хороших летных формах, высоких меховых сапогах и черных кожаных шлемах. Один крупный, рыжий, с красным обветренным лицом, другой маленький, вертлявый, как обезьяна, брюнет, значительно моложе. Отобрали документы, оружие, личные вещи. Рыжий был майор, командир звена, маленький — унтер-офицер, пулеметчик. Привели их к Пузыреву. Оказалось, что наш генерал довольно свободно говорит по-немецки, поэтому он сам начал допрашивать пленных летчиков. После нескольких вопросов Пузырев позвал одного из командиров, еврея, хорошо знавшего немецкий, и приказал сделать полный допрос. Потом обвел взглядом толпу, стоявшую вокруг, и сказал: «Будем судить! По всем правилам военно-полевой юрисдикции», — и тут же назначил состав суда под председательством военного юриста из управления строительства, подполковника. Снова раздались крики «воздух, воздух», все укрылись под кладбищенскими деревьями. Я думал, что если бы не дула, направленные на головы пленников, в особенности на рыжего майора, он бы ни на минуту не задумался дать какой-нибудь сигнал летчикам, что здесь под густыми деревьями укрылась целая воинская часть, даже несмотря на риск для собственной жизни при налете. Самолеты, два истребителя и один побольше, несколько раз облетели все поле на небольшой высоте, два улетело, а один, сделав большой круг по окрестностям, снова вернулся и минут десять продолжал свои розыски. Наконец и он улетел.

• Предыдущая
• 15/95
• Следующая