Двадцатые годы - Овалов Лев Сергеевич - Страница 62
- Предыдущая
- 62/178
- Следующая
— Это я тебе. Вроде подарка.
Чемодан полон бумаг, пожелтевших, исписанных.
— Из Корсунского, — объяснил Быстров. — Там таких бумаг на антресолях полным-полно. Вся княжеская жизнь…
Слава принялся перебирать бумаги.
Семейная переписка русской аристократической семьи. Письма, написанные столетие назад, и письма, написанные во время последней войны, письма, посланные из заграничных путешествий, и письма, посланные с фронта…
Пожалуй, эти письма интереснее любого романа.
Листок тонкого картона с виньеткой, раскрашенной акварелью.
Протянул карточку Александре Семеновне.
— Что это? — поинтересовался Быстров.
— Меню царского ужина.
— Что же ели цари?
— Седло дикой козы. Спаржа. Парфе…
— За дикими козами и мне приходилось охотиться, — похвастался Степан Кузьмич. — А вот парфе…
— Что такое парфе?
— Что-то вроде мороженого…
— Парфе у тебя нет?
— Есть овсяный кисель…
Кисель из овсяных высевок делали по всей деревне.
— Давай, давай!
Кисель чуть горчил, запивали его холодным молоком, и кисель показался не хуже царского парфе.
Быстров кивнул на чемодан с бумагами.
— Тоже в какой-то степени наше прошлое.
Александра Семеновна неуверенно взглянула на мужа:
— А княгиня не оскорбится, что кто-то копается в ее письмах?
— Княгиня теперь в Питере… — Быстров нехорошо усмехнулся. — Давали возможность жить, не захотела. Утряслась к своей питерской родне…
После смерти Алеши Степан Кузьмич резко изменил свое отношение к Корсунским, сперва мирволил, добром поминал свою службу у них, а после нелепой демонстрации, устроенной Корсунской, приказал ей убраться из волости «в двадцать четыре часа».
— Ты знаешь, что она мне сказала? — вдруг вспомнил Быстров. — Приезжаю, говорю: «Что же это вы натворили?» А она мне: «Вот что делает ваша революция!» — «А что она делает?» — спрашиваю. «Убивает детей!» — «Так это же вы, — говорю, — его убили…» А она знаешь что в ответ? «Вам не понять, что такое в нашей среде принципы…»
Самогона больше не было, он залпом выпил стакан молока.
— А теперь по домам.
Пошел за лошадью.
Александра Семеновна тоже оделась.
— А ты куда? — удивился Быстров.
— С вами…
Ему понравилась эта затея, он закутал и Славушку и жену в тулупы, сам стал в санях на колени и помчал.
Ветер был в лицо, снежная пыль оседала на лица.
Степан Кузьмич домчал до Успенского в какие-нибудь полчаса. Все спало в доме Астаховых.
Славушка постучал по стеклу, за окном кухни кто-то завозился, зашаркал в сенях, брякнула щеколда, Надежда открыла дверь.
— Полуночничаешь? — сказала беззлобно, в полусне.
Слава тихо вошел в комнату. Луна лила в окна призрачный белый свет. Петя весело посапывал, точно бежал во сне. Мама тоже спала. На столе стояло блюдечко с суфле, оставленное для Славушки.
Он подошел к матери. Лунный свет освещал ее. Рука лежала поверх одеяла. Славушка наклонился и поцеловал руку. Мама не шевельнулась. Спит или обиделась?…
Разделся, лег на кровать и закутался с головой, чтоб скорее заснуть. Но и сквозь одеяло слышал, как постукивают за стеной часы: «Тук-тук, тук-тук…» Наступил Новый год. Двадцатый год.
44
Февральские тени бегут за окном, то серые, то голубые, вспыхивает солнце и, дробясь в оконном стекле, пробегает по выцветшим обоям, перелом к лету еле ощутим, но нет-нет да и пахнет весной, особенно по воскресным дням, когда можно не идти в школу.
Вера Васильевна выходит в галерейку. Все идет своим чередом. Бегает по двору Надежда, постукивает где-то молотком невидимый Федосей, что-то заколачивает или приколачивает, стучит ножом в кухне Марья Софроновна, готовит завтрак: «Два кусочка — вам, вам, два кусочка — нам, нам…»
Вера Васильевна дышит чистым воздухом, которого обычно не замечает. Спокойно и свежо, почти как в Москве в погожие зимние дни.
В комнату входит Павел Федорович, в руке у него ведро.
— Вот я тут вам сахарок принес. Дальше как знаете. Осталось около пуда. Всего в доме восемь человек, трое вас, трое нас, Марья Софроновна на сносях, так что дите тоже считаю, да Федосей с Надеждой. По четыре фунта на душу. На будущее прошу не рассчитывать…
Павел Федорович с минуту стоит, точно ждет каких-то вопросов или возражений, и выскальзывает за дверь.
Вера Васильевна ставит ведро на стол.
— Вот вам, ребята, и сахарок.
— Что ж, дели, — говорит Славушка.
— То есть как делить? — удивляется Вера Васильевна. — Кому делить?
— На троих, — предлагает Славушка.
— Зачем же делить? — еще больше удивляется Вера Васильевна. — Мы же вместе…
— Так тебе вообще ничего не достанется, — объявляет судейским тоном Славушка. — Нет уж, дели, каждому свое…
Он настоял, сахар стаканом поделили на три равные доли, и свою Славушка спрятал в этажерку.
— Не понимаю, — еще раз сказала Вера Васильевна. — Раньше ты не отличался скупостью…
Поэтому пили чай врозь, Вера Васильевна и Петя вдвоем и отдельно Славушка.
А дня через четыре обнаружилось, что Славушка пьет чай без сахара.
— Неужели ты съел весь свой сахар? — удивилась Вера Васильевна.
— Съел, — подтвердил Славушка.
— Какой ты сластена! — упрекнула сына Вера Васильевна и тут же пожалела его, придвинула к нему вазочку с сахаром. — Возьми у меня.
Славушка решительно отодвинул вазочку.
Еще позавчера он незаметно достал свой пакет из этажерки и принес в волкомол, ребята как раз собрались на очередное заседание.
— У меня для вас сюрприз, — заявил он, открывая заседание. — Тут немного сахара, надо бы его поделить…
Члены волкомола оживились, давно уже они не видали сахара.
— Откуда это у тебя? — подозрительно спросил Сосняков.
— Откуда бы ни было, — ответил председатель волкомола. — Сахара хотите?
— Разделим, — предложил Терешкин. — Откуда бы он ни взялся!
— А все-таки где ты его достал? — допытывался Сосняков. — Какой-нибудь документ на него есть?
— Какой там еще документ! — разозлился Славушка. — Дают — бери, а не рассуждай.
— Нет, так нельзя, — возразил Сосняков. — Все должно быть по форме.
— Ну и буквоед ты! — огрызнулся Славушка. — Не хочешь — не бери.
— Мы вправе знать, что это за сахар, — настаивал Сосняков…
Не мог Славушка признаться, что отдает собственный сахар, но тут его осенило.
— Быстров дал, вот откуда, — объяснил он не без насмешки. — Пойди спроси, откуда у него сахар.
Пойти к Степану Кузьмичу Сосняков не осмелится, Быстров Соснякову не подконтролен.
— Так бы и сказал, — миролюбиво согласился Сосняков. — У кого-нибудь из кулаков конфисковал, при обыске, не иначе.
— А откуда ж еще, — подтвердил Славушка. — Давайте разделим — и за дела.
Сосняков придвинул к себе пакет, вывалил из деревянной плошки канцелярские кнопки и принялся рассыпать сахар на ровные кучки.
— Это тебе, это тебе, это тебе, а это мне…
Сахар он поделил с аптекарской точностью, и почему-то сахар этот сделался Славушке неприятен, он свернул бумажный кулек, ссыпал в него свою долю.
— А я что-то не хочу сахара, — сказал он. — Отнесу его дяде Грише.
- Предыдущая
- 62/178
- Следующая
