Букет алых роз - Овалов Лев Сергеевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая

— Так не волнуйтесь, я не пришел восхищаться вами, — серьезно сказал Евдокимов. — Я к вам по делу.

Наташа вдруг засмеялась.

— Да вы садитесь, я не кусаюсь!

Евдокимов сел.

— Я серьезно по делу, — сказал он. — Я именно потому и пришел, что вы так мужественно вели себя с этим негодяем.

— Ну во-от, так и знала, — разочарованно протянула Наташа. — А теперь начнете расспрашивать, как, да почему, да отчего.

— Нет, — сказал Евдокимов. — Я работник специальных органов, и меня интересуете не вы, а тот, кто вас ранил. Понятно?

— Ну это — другое дело, — сказала Наташа. — Но только что я могу о нем сообщить? Я видела его всего несколько минут, а когда он меня ранил, даже не видела, я, должно быть, зажмурилась и только орала от страха.

— А какой он из себя? — спросил Евдокимов. — Попытайтесь, расскажите.

— Неприятный, — ответила Наташа. — Мне он сразу не понравился.

— Маловато! — усмехнулся Евдокимов. — Высокий, низкий, толстый, худой, безусый, усатый? Все это очень важно.

— Высокий, немолодой, худой, — сказала Наташа.

— А подробнее? — попросил Евдокимов.

— А больше я не запомнила. Вот если бы мне его показали, я бы узнала.

— Так всегда! — с досадой сказал Евдокимов. — Чтобы показать, надо найти, а чтобы найти, надо знать, кого искать. Высоких и худых по Москве миллион ходит!

Наташа вздохнула.

— Жаль, что я не могу быть вам полезна, но ничего не поделаешь…

— О нет! — сказал Евдокимов. — Вы можете быть полезны, и потому-то я и пришел.

— Я? — удивилась Наташа и серьезно добавила: — Говорите.

— Видите ли, Наташа, — сказал Евдокимов, — не прояви вы… — он поискал подходящее слово, — тревоги, что ли… девочки не было бы в живых…

— Ах! Вы опять! — прервала его Наташа. — Не надо!

— Нет, вы помолчите, послушайте меня, — остановил ее Евдокимов. — Девочки не было бы в живых. И я хочу вас попросить помочь мне в том, чтобы не было других жертв.

Он внимательно посмотрел на Наташу.

— Вы комсомолка, — сказал он. — То, что я вам скажу, я прошу сохранить в секрете…

И Евдокимов откровенно рассказал Наташе то, о чем не считал нужным говорить Анохину.

— Мы интересуемся жизнью Анохина гораздо больше, чем он думает, — закончил Евдокимов. — Именно потому, что он решил вновь стать человеком, за ним идет охота. Они его хотят убить за то, что он вырвался из их рук и чтобы припугнуть других, чтобы другим неповадно было…

— Но чем же я могу быть полезна? — спросила Наташа, недоумевая.

— Многим, — ответил Евдокимов. — Вы осторожны и внимательны, это показало вчерашнее происшествие. Вот я и хочу просить вас взять Анохиных под свое наблюдение, взять их, так сказать, под негласную опеку. Ваше дело — только присматриваться. Со стороны заметнее то, чего сами они могут не увидеть…

Наташа задумалась.

— Трудная задача, — нерешительно произнесла она. — А если я не услежу?

— Да вы не подумайте, что я вверяю вам охрану жизни Анохина, — сказал Евдокимов. — Мы сами будем его оберегать, но вы можете нам помочь. Смотрите во все глаза. Это единственное, что от вас требуется, и в случае чего звоните мне, а если не будет уже времени, кричите изо всех сил!

Наташа улыбнулась.

— Как вчера?

— Да, как вчера, — серьезно сказал Евдокимов. — Вчера вы сделали большое дело.

— Но я ведь скоро пойду в школу… — предупредила его Наташа.

— Ну и что из того? — сказал Евдокимов. — Ходите себе на здоровье, но только не забывайте о тех, кто находится с вами рядом.

Не успел Евдокимов прийти на работу, как его вызвали к генералу.

— Уже два раза спрашивал, — сказал секретарь отдела лейтенант Мусатов. — Приехал ни свет ни заря, меня еще не было, и сразу: “Где Евдокимов?”

— А в чем дело? — заволновался Евдокимов. — Не знаешь?

— Не говорил, — сказал Мусатов. — Но, я вижу, нервничает.

Евдокимов вздохнул.

— Докладывай.

Мусатов вошел в кабинет и тотчас вернулся.

— Заходи. Говорит, поздно приходишь.

Евдокимов вошел в кабинет.

Генерал сидел за столом и писал. Он не поднял головы при появлении Евдокимова, хотя не мог не слышать, что тот вошел.

Евдокимов ждал, когда генерал к нему обратится. В течение нескольких минут царило молчание.

Наконец генерал поднял голову.

— Ах, это вы, Дмитрий Степанович? — сказал он язвительно-любезным тоном. — Рад вас видеть!

Его тон не предвещал ничего хорошего: подчеркнутая любезность означала, что генерал не в духе. Он испытующе посмотрел на Евдокимова.

— Как там у вас? — спросил генерал.

— Насчет Анохина?

— Вы догадливы, — ответил генерал. — Совершенно верно, меня интересует ваш подопечный.

— О покушении на ребенка я вам докладывал, — сказал Евдокимов. — После этого не произошло ничего существенного.

— Наступило, так сказать, затишье? — спросил генерал. — Жадов на некоторое время притих и не подает признаков жизни?

— Так точно! Наступило некоторое затишье.

— Вы так полагаете? — спросил генерал с нескрываемой язвительностью.

— Так точно! — подтвердил Евдокимов, не понимая, почему генерал сердится.

— Ну-с, докладывайте, — сказал генерал. — Что же вы делаете?

— За Анохиным неотступно наблюдают два наших работника, — доложил Евдокимов. — Я тоже не выпускаю его из своего поля зрения.

— А Жадов? — нетерпеливо перебил генерал. — Я уверен, Жадов тоже неотступно кружит возле Анохина…

Он взмахнул перед лицом Евдокимова какой-то газетой.

— Вы эту газетку знаете?

Он протянул газету Евдокимову. Это был номер “Посева”, эмигрантской русской газетки, издаваемой в Западной Германии.

— Видеть ее видел, — сказал Евдокимов, — но вообще не читаю.

— И напрасно! — Генерал помахал перед собой пальцем. — Из этого поганенького листка можно извлечь кое-что полезное…

Евдокимов ждал, что скажет генерал.

— Садитесь, садитесь, Дмитрий Степанович, — предложил ему генерал. — “Сейте разумное, доброе, вечное!” Вот “Посев” и сеет. Посмотрите на последнюю страницу, найдите там некролог…

Евдокимов пробежал глазами по странице.

— “Смерть предателя”? — спросил он, прочитав один из заголовков.

— Да-да, — оказал генерал. — Прочтите и скажите мне, что вы думаете по этому поводу.

Евдокимов прочел статейку. Оказывается, она была посвящена Анохину. В статейке говорилось о том, что Павел Анохин, выдававший себя за деятеля русского национально-освободительного движения, оказался чекистским провокатором и по решению штаба повстанцев, активно действующих под Москвой, приговорен к смерти и казнен…

“Так будет поступлено со всеми, — заканчивалась статейка, — кто вздумает изменить благородному делу освобождения России от ненавистного коммунистического ига”.

— Ну-с, что вы по этому поводу скажете? — спросил генерал.

— Ерунда какая-то, — ответил Евдокимов. — Анохин жив и здравствует. Обычная брехня!

— Нет, не брехня, — возразил генерал. — Они знают, что пишут. Если они пишут, что он убит, значит, они уверены в том, что он убит или будет со дня на день убит. Понятно? И если он в данную минуту еще не убит, его смерть ходит за ним по пятам. Это дело их престижа!

— В таком случае дело нашего престижа не допустить этого убийства, — сказал Евдокимов.

— Ага, это вы понимаете? — насмешливо произнес генерал. — Зачем же вы уверяете меня, что Жадова можно некоторое время не опасаться?

— Я сказал, что Жадов на некоторое время притаился, — поправился Евдокимов.

— Притаился, но не успокоился, — подчеркнул генерал. — Он готовится к прыжку, и смотрите, если вы не уследите…

Генерал не договорил.

— Попробуйте еще раз прощупать явки, которые были даны Анохину, — посоветовал генерал. — Сейчас, в связи с появлением Жадова, возможна активизация… — Он помолчал и вопросительно посмотрел на Евдокимова. — А что поделывает господин Эджвуд? По-прежнему увлекается фотографией?

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая