Пуговица-камея - Оттоленгуи Родриг - Страница 28

• Предыдущая
• 28/36
• Следующая

Пока Барнес находится на юге, его шпионы в Нью-Йорке не узнали почти ничего нового, хотя это время ознаменовалось интересными событиями. Самым важным было назначение дня свадьбы Митчеля и мисс Ремзен на пятое мая – день, в который Барнес и Нейльи прибыли в Нью-Йорк.

Таким образом, судьба, по-видимому, угрожала Митчелю кризисом как раз в день его свадьбы. В Нью-Орлеане сыщик искал данных для обвинения жениха в ужасном преступлении. В Нью-Йорке прелестная девушка готова была произнести обет верности тому же самому человеку, а этот человек проявлял полнейшую беззаботность, как если бы ему не грозила никакая опасность, и считал свое счастье вполне заслуженным. Большой интерес вследствие последних событий представляет поведение Доры Ремзен в это время. Читатель, вероятно, помнит, как Рандольф пропустил удобный случай объясниться с молодой девушкой, как он предостерегал ее против Торе, и что его слова, как это часто случается, имели как раз обратное действие. Торе сделался не только частым, но и желанным гостем Ремзен. Рандольф замечал с возрастающей тревогой, что Дора всегда внимательно слушала его рассказы. Особенно же беспокоило его то, что несмотря на потраченные им труд и время, ему до сих пор не удалось узнать ничего, что говорило бы не в пользу Торе, и он принужден был сознаться, что его антипатия была вызвана простым предубеждением. Однако эта антипатия была очень велика и все возрастала, так что он наконец решился переговорить об этом с Митчелем. Он и сделал это однажды, когда комнаты Ремзен были по обыкновению наполнены гостями, среди которых находился и его соперник.

– Митчель, – начал он, – каким образом этот человек, черт его возьми, стал здесь таким близким другом?

– Дора, кажется, где-то его встретила. В чем дело?

– В чем дело? Можешь ли ты об этом спрашивать?

– Конечно, могу и снова спрашиваю: в чем же дело?

– Ну, тогда одно из двух, Митчель: или ты слеп, как крот, или ты видишь одну только мисс Эмилию. Разве ты не замечаешь опасности для младшей сестры?

– Нет, Рандольф, говоря откровенно, никакой.

– Как? Предположи только… предположи… что она влюбится в него и выйдет за него замуж.

– Ну, так что же?

– Право, ты заставишь лопнуть терпение даже у святого, говоря с таким спокойствием, как если бы речь шла о хорошем ударе на биллиарде, а не о том, что это дитя может достаться такому… ничтожеству.

– Милый Рандольф, я дам тебе хороший совет. Если человек хочет сделать предложение девушке, то он не должен забывать два важных правила; ты же, кажется, нарушил оба.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Прежде, чем я объяснюсь, ответь мне на один вопрос: прав ли я, предполагая, что ты сам желаешь жениться на Доре?

– Откровенно говоря, я был бы счастлив, если бы мог добиться ее любви.

– Хорошо, так я тебе скажу оба правила: во-первых, никогда не говори дурно о своем сопернике; во-вторых, не опоздай с предложением.

Рандольф взглянул внимательно в глаза Митчелю, затем протянул ему руку, которую тот горячо пожал.

– Благодарю тебя, – сказал Рандольф и направился к группе, в которой находилась Дора.

– Могу ли я поговорить с вами наедине несколько минут? – тихо сказал он ей, когда представился благоприятный момент. Видимо, пораженная тоном его голоса, Дора взглянула на него.

– Это очень важно? – спросила она.

– Очень, – коротко отвечал он. Тогда, извинившись, Дора пошла с ним в соседнюю комнату.

– Мисс Дора, – сказал он, – прошу вас, выслушайте меня до конца. Вы, вероятно, знаете, что я вас люблю. Я, правда, не говорил вам еще этого, но вы – женщина и давно уже прочли это в моем сердце, тогда как я, мужчина, не могу разобраться в вашем. Одно время я думал, что и вы расположены ко мне, но в последнее время… Впрочем, не будем об этом говорить; скажу вам только, что я был бы бесконечно счастлив, если бы вы позволили мне надеяться, что я могу в один прекрасный день назвать вас своей. Взамен этого отдаю вам всю свою жизнь. И теперь, я думаю… это все, что я хотел вам сказать. Дора, любимая, милая крошка Дора, согласны вы довериться мне?

Говоря так, он тихонько взял ее руку, и так как она не отнимала ее, то у него хватило мужества заговорить горячее. Она же минуту колебалась, потом отняла руку и посмотрела на него влажными глазами.

– Действительно ли вы меня очень любите? – спросила она.

– О, я и сказать вам не могу, как сильно. – Он вновь попытался завладеть ее рукой, но она отдернула ее и снова спросила:

– Вы не заботитесь о деньгах?

– Мисс Ремзен, вы оскорбляете меня!

– Нет! Нет! – быстро отвечала она. – Вы меня не поняли; я говорила не о моих деньгах. Я не могу вам этого объяснить, но вы все же должны ответить на мой вопрос. Было ли бы это вам не приятно, – ах, как бы мне выразиться? – если бы я, например, сделала что-нибудь такое, что стоило бы вам больших денег…

– О, понимаю, – сказал Рандольф с облегчением. – Вы хотите этим сказать, что вы любите мотать деньги. Не беспокойтесь об этом; вы можете тратить столько денег, сколько только возможно, я никогда на это не пожалуюсь.

Это, казалось, ее очень успокоило. Она посмотрела на гостей, и он увидел, что ее взор остановился на Торе. Острое чувство ревности заставило сжаться его сердце, и он собирался уже заговорить, когда она снова повернулась к нему.

– Надеюсь, вы не рассердитесь и не станете думать обо мне ничего худого, – заговорила она со сдерживаемым волнением. – Есть нечто, чего я не могу вам объяснить, но если бы я могла, вы ничего бы против этого не имели, в этом я уверена; но пока не придет день, когда мне можно будет объяснить вам все, я не могу вам ответить. Хотите вы ждать? – спросила она умоляющим голосом.

– Как долго? – спросил он взволнованно и боясь, не относится ли ее тайна к Торе.

– Вам будет неприятно, если бы я вас попросила подождать… ну, скажем, до Нового года?

– Это очень долго, но если вы так хотите, я покорюсь.

– О, благодарю вас!

Вот все, что она сказала; но в голосе ее слышалась радость, в глазах стояли слезы и, как ему показалось, они блеснули на секунду любовью – любовью к нему. Повинуясь своему чувству, которому он не в силах был противиться, тем более, что и она не выказала сопротивления, он притянул ее к себе, и его губы коснулись ее губ. Он почувствовал себя удовлетворенным, хотя она тотчас же отошла от него и подошла к Торе, который ее горячо приветствовал.

В течение последующих недель ему пришлось часто страдать от ревности, но воспоминание о той минуте, когда она открыла ему свою душу, успокаивало его.

«Она не поступила бы так, если бы обманывала меня, – говорил он себе. – Она меня любит, но между нами стоит что-то, чего я не понимаю и что заставляет ее так со мной обращаться. Я должен запастись терпением, ждать и верить ей. Она верна мне».

Но затем поднимались старые сомнения.

Спустя примерно месяц после вышеприведенного разговора, подобный же разговор происходил между молодой девушкой и Торе. Он явился однажды днем, когда Дора была одна дома, так что им никто не мешал. Он сумел с большим искусством дать разговору желаемое направление. Он упомянул к слову, что он знатного происхождения, и затем нарисовал грустную картину человека, от природы жаждущего любви и принужденного вести жизнь без любви. Затем он спросил ее очень нежным голосом, думала ли она тоже об этом предмете и чувствовала ли потребность в спутнике жизни, который был бы для нее дороже всех на свете? Он говорил очень красиво, и она слушала его с большим интересом, но ее ответ был не тот, какого он ожидал.

– О да, – сказала она, – я думала об этом как-то неопределенно, но я так люблю мою прекрасную «королеву», что совсем не могу себе представить жизни без нее, и все же… – ее голос слегка задрожал, – и все же я скоро лишусь ее. Поэтому, если вы желаете слышать мое мнение об этом предмете, то подождите до ее свадьбы.

• Предыдущая
• 28/36
• Следующая