Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 88

Брюс покачал головой…

— Откуда? Думал — как все…

— Что это было — тогда, в шестьдесят восьмом?

— У Фламеля прочитал: есть симпатический яд, только на тех действующий, кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания разгонка происходит: кровь драконья, ксерион — на дно опускается, а яд драконий, не выговаривается имя его, в небо возносится. Страшный это час: духи земли и воздуха бьются между собой, и мертвецы встают и сходятся к атанору…

— Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?

— Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил…

— Откуда же брался ксерион у Ордена — да еще так много?

— От самого Фламеля.

— Ты с ним встречался?

— Да. Последний раз — получал когда для американцев груз…

— Как он выглядит?

— Как сейчас — не знаю. А тогда маленький такой сухачок был, лысый, на плечо кривенький. Зоб вот такой…

— Зоб? А пятна на лбу не было?

— Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?

— Да так. Есть у нас тут знакомый — с пятном на лбу. Ксерионом торгует.

— Торгует? И что же он за него просит?

— Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.

— Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно промышлять не смог бы. Благородная натура…

— Значит, говоришь, зоб.

— Вот такой.

— Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не стал веками мыслить? В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали — что тебе стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом…

— Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом исполнить я уже ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят третьем — кто ж вас, мерзавцев животных, в мирские дела голову совать заставлял? Чем сами меряли. тем и вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное, брате, я уже и так сказал: по чужому наущению действовали, аки паяцы безмозглые в вертепе злоблестящем: Да и был я в пятьдесят третьем в стране Австралии, от румов вдалеке. Письмена изучать блажь пришла…

— Какие там письмена?

— А вот есть. Место такое, с аборигенского ежели перевести правильно, то получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками, на них выбитыми. И тамошние шаманы будто бы знают, что знаки сии изображают, Только вот никому и ни за что не скажут…

— Сам пробовал что-нибудь на камнях тех выдолбить?

— Про-обовал, — Брюс прищурился. — Откуда знаешь?

— Черный камень, матовый, будто бы прозрачный на полпальца? Когда откалывается, скол острый, что бритва?

— Точно. Где видел?

— В Африке. Там целый город, почти неразрушенный. Только заросший. В нем в шестьдесят восьмом, как раз накануне катастрофы, наблюдал я борение духов воздуха и земли и хождение мертвых. Так вот, Яков Вилимович, продолжаю я свой вопрос: нашел ли ты тех, кто за всем безобразием стоит, и знаешь ли, где у них находится мягкое брюхо?

Брюс долго молчал.

— Что сказать: Конечно, нашел. Не знаю единственно, что с этой находкой делать. Ибо зело сия запутана кудель, и неможно извлечь мертвоносное волокно, не истребив живаго: Да и то сказать: мертвоносность-то я сам, по собственному неразумению выявляю. А — кто мне укажет, что прав я?

— Яков Вилимович. Не крути. Ты ведь пришел ко мне. Значит, знал, для чего?

— Да знал я, Колька, знал — токмо, может, забыл дорогой: Эх, не обижайся: слишком я обрадовался, когда тебя учуял, голову потерял. Не знаю сейчас, правильно ли сделал, что пришел.

— Правильно, Яков Вилимович. Правильно.

— Не послушаешь ведь ты меня, когда узнаешь все.

— И это может быть.

— Ты ману свою про Дракона дописал? Я помню, тебе еще три книги оставалось…

— Дописал. Не нравится она мне. Как учили, портил я форму, чтобы избежать совершенства…

— За это и сердит на стариков?

— Может быть. Трудно себя понять.

— Трудно: Да нет, что тут может быть трудного. Мог ты быть таким поэтом, что Бог бы заслушался и по-твоему стал бы миром править. Силы в тебе были — страшные: Оттого, может, и произошло все тогда. Чтобы — не дать, не допустить: Вот — не допустили. Не таской, так лаской.

— О чем ты говоришь, Яков Вилимович?

— О том, чего не знаю. Знаешь, как легко говорить, о чем не знаешь? И наоборот: Чем меньше знаешь, тем легче говорить.

— Вернемся к трудному.

— Ладно. Скажу. Что хочешь знать?

— Куда ушли асуры?

— Да, Колька, спросил: Куда — не знаю. А войти к ним будто бы можно с острова Шаннон…

— С острова Шаннон? — тихо сказал Николай Степанович. — Туле: Полая Земля…

Тихие идиоты. Как все сходится.

— Да, сходится. И вряд ли спроста.

— Вот, значит, зачем ему был нужен тетраграмматон. А мы-то все думали — для оживления железных идолов. Но постой! Он же — добыл где-то…

— Что добыл?

— Тетраграмматон. Я же сам видел — живая железная бабища с руками до земли!

Два отделения солдат — в три секунды…

— Нет, Колька, не может того быть. Ежели принципу, в книгах запечатленному, следовать, отзвук от применения четырехбуквия долго должен держаться во всех сферах. А такового нет. И не было пока еще.

— Я своими глазами…

— Тут вот что не исключается: как для ксериона проверка есть: превращение простых металлов в золото да платину, так и для четырехбуквия: оживление глиняных да железных персон-антропоморфов. Однако же как помимо ксериона есть всяческие неподлинные трансмутаторы, что на металлы влияют, а человеческому телу есть яд, так и четырехбуквия, должно быть, есть и мнимые: те, что лишь над глиной да железом власть имеют, а не над асурами. Для отвода глаз, для обмана…

— Ложный бастион.

— Истинно так. Барон твой вполне мог такой обманкой овладеть…

— Хорошо. Остров Шаннон. Что там?

— Большой рум. Попасть туда можно вот из этих, которые тебе открылись.

Направление определим — да там, наверное, есть на стене заметки. Токмо использовать следует не одну свечу и не одну карту, а две — так, чтобы тень на тень ложилась. Понятно это?

— Соображу: А отчего эти румы закрыты были, не знаешь?

— Давняя это история, еще до меня случилась. Был будто бы такой шляхтич мальтийский Поликарп. Попал он в драконью страну, еле уцелел, а уходя — пустил тьму египетскую позади себя…

— Понятно. А что же ты сам, Яков Вилимович — не ходил в поиск на остров Шаннон?

Брюс наклонил голову…

— Ходил, Колька. Запустение там и холод. Одно лишь нашел существенное и важное: на камнях пола карта румов нанесена.

— И ты молчишь?

— Говорю, раз слышишь, имеющий уши. Не так проста эта карта, как хотелось бы…

— С собой? Срисовал?

— С собой. В камзоле. Хороший был камзол, износу не знал: Так вот, есть там — в руме шаннонском — место, которое я за ворота счел. Но открыть их не сумел, как ни пытался.

— Из того же камня? — спросил Николай Степанович. — Черные, матовые?..

— Черные, да. Тоже видал где-то?

— Если я что-то помню из географии, — сказал Николай Степанович, — точь-в-точь на противоположной стороне Земли…

— Чего ты хочешь добиться, Колька? — тихо спросил Брюс, наклоняясь вперед.

— Добиться, — Николай Степанович сцепил пальцы и уставился на побелевшие костяшки. — Ты поверишь, если я скажу, что мне вся эта возня смертельно надоела?

— Поверю.

— Я хочу заниматься своим делом. Растить сына. И чтобы ни одна сволочь…

Мясной резерв, понимаешь. Да. Я просто хочу их уничтожить. Стереть с лица земли. Они мне уже не интересны — ни сами по себе, ни тем, что от них можно получить…

— Варвар, входящий в Рим.

— Возможно. Roma delenda est. Можно прихватить себе на память пару бронзовых пуговиц: А теперь, Яков Вилимович, самый главный вопрос. Что в Предтеченке стряслось?

— Не до конца я это понял. Прочел перед тем одно письмо Фламеля и сообразил кое-что. Решил, что надо проверить. Но сказать, что к чему, могу тебе токмо часом позже. А ну, встань, сыне.

Николай Степанович поднялся на ноги. Брюс, ставший внезапно величественным и грозным, возвысился над ним.