Варяжский меч - Максимушкин Андрей Владимирович - Страница 71

На обратном пути в корчму, проходя у стены коровника, священник услышал доносившийся из-за угла разговор. В другое время он прошел бы мимо, но сегодня что-то заставило отца Климента остановиться и прислушаться. Наверное, любопытство взыграло: кто это там в такую погоду на улице шепчется. Разговор шел на саксонском языке.

— Хорошо ты придумал. За эту девицу много серебра взять можно, — хохотнули низким хрипловатым басом. Клименту он показался знакомым.

— Мне князь всю жизнь испортил, — отвечали чуть треснутым, дребезжащим голосом. — Он мою жену и детей в чужую землю продал по навету Гюнтера, чтоб ему на том свете черти сковородку хорошенько маслом поливали.

— Ну ты сам виноват, нечего было с этим трусом связываться. Сам же за своим князем подслушивал и Гюнтеру доносил, нечего обижаться.

— Так он священник, его сам Бог поставил над нами.

— Хватит! — резко оборвал бас. Видно было, что жалобы собеседника ему неинтересны.

— Ты лучше скажи: а если не получится? Если княжна не выйдет из бурга? Корабль готов к отплытию. Утром уходим. — Сейчас Климент узнал говорившего: Эймунд Лихой, норманнский корабельщик, привезший на торг кожи и меха с дальнего севера.

— Выйдет, обязательно выйдет. Девица на бесовские игрища собралась. Милослава обязательно придет судьбу гадать, — хихикнул второй собеседник. — Жаль, младшую не удастся вместе с ней прихватить. Вот бы князь обрадовался, домой вернувшись. — Климент понял, что речь идет о старшей дочери Белуна. Статная, красивая девица, как раз на выданье. Многие владетельные князья, ярлы и графы уже сватов присылали, но Белун пока медлит — или выжидает чего, или просто подходящей партии для дочки не нашел.

— А если не придет? — сомневался Эймунд. Священник слушал, затаив дыхание, боялся пропустить хоть слово. Ясно было — нехорошее дело затевается. И второй злодей еще христианин, готовый в адскую пучину мести погрузиться. Во что бы то ни стало надо спасти его душу от греха.

— Я все прознал. Не зря седмицу в городе хоронился. Девка обещала прийти и придет. Знаешь дом мечника Збыва? На углу Великой улицы, рядом с лавкой кожевника Щербака.

— Ладно, ловить пташку будем на улице. Только смотри, чтоб с ней провожатых не было. Головой отвечаешь.

— Не будет. Она гордая, одна ходит.

— За гордую больше серебра выручим, — довольно хмыкнул Эймунд.

За углом послышались удаляющиеся шаги, кто-то прошлепал по луже. Вжавшийся в стену коровника, дрожавший от нетерпения отец Климент осторожно выглянул из-за угла. Два человека неторопливо шли вверх по пустынной улице. Один точно широкоплечий, толстобрюхий норманн, а второго Климент не знал. Да и трудно узнать со спины человека, завернувшегося в плащ. Единственное: на левую ногу прихрамывает, росту среднего и борода у него виднеется.

Что же делать? Отец Климент растерялся. Бежать в замок? А пустят ли? Удастся ли достучаться до княгини?

Священник вспомнил о старшем городского гарнизона боярине Буризоле, человек он разумный, выслушает. Но тогда в городе шум поднимется. Боярин обязательно всех своих воинов пошлет злодеев ловить. А если не поймают? Если враги почуют недоброе и скроются? Тогда что? Кто бедному христианину поверит? Не бросят ли самого в поруб за клевету? Эймунд утром уплывет, а второй останется. Мстить будет. Если до князя не дотянется, может и доносчика зарезать. Как злодея узнать?

Неожиданно священник вспомнил об отдыхавших в корчме товарищах. Если княжну похитят, славяне обозлятся. Могут всех христиан в городе перебить. Да сейчас князь с императором воюет. Горожане точно на христиан подумают. Тут не только княжну, тут и единоверцев спасать надо. Отклеившись от стены и подоткнув полы плаща, Климент решительно зашагал к гостеприимным дверям корчмы.

Скучно стало в Велиграде. Грустно и тихо в стольном городе, особенно вечерами. Мало того, что осенние дожди зарядили, сыплет круглосуточно без передыху, так еще все молодые гридни и большинство дружинных мужей с князьями ушли. Остались только старики из сторожевой рати боярина Буризола и отроки безусые, коих отцы в поход не пустили.

На посиделки никто уже и не собирается: что толку с подружками за рукодельем песни петь, если парней нет. Это в нижнем городе и посаде вечерами шум и веселье не стихают, ремесленная молодежь поворот солнцеворота на осень празднует. А в боярской да дружинной части города безлюдно. Так размышляла Веселина, возвращаясь домой от знахаря. Ходила купить мазь для занедужившей ногами бабушки. Еще дождь зарядил с самого утра, все небо тучами затянуто, ни одного проблеска.

Закутавшаяся в вотолу девица почти бежала по пустынной улице. Мокро, холодно, скорее бы домой, в теплую светлицу, за работу садиться. Холстина только на треть выткана. Опять матушка ворчать будет: дескать, такую непряху никто путный замуж не возьмет. Заглядевшись себе под ноги, Веселина на бегу чуть не столкнулась с идущей навстречу Младой.

— Где глаза потеряла? Уже и не узнаешь.

— Ой! День добрый, Млада. Ты куда собралась?

— Привет! По делам, — нехотя отозвалась подружка.

— Какие у тебя дела? Жених-то еще с князем на Лабе подвиги богатырские совершает. — Веселина не замедлила подколоть подругу.

Всему городу известно, что Млада, дочь Чурилы Косорука, была просватана за княжьего мечника Первака. Многие подружки ей по-хорошему завидовали. Статный, хозяйственный, молчаливый дружинник принадлежал к большому и славному роду, да еще и нравом был мягок и отходчив. Разве можно о другом муже мечтать? Вот только Веселине Первак никогда не нравился — слишком медлителен и думает долго, как норманн, не то что Рагнар.

При мыслях о сильном, уверенном в себе и неглупом десятнике княжича Славомира сердечко Веселины тревожно сжалось. Как он там? Все ли хорошо? За последнее время в город вернулось немало пораненных в боях воинов. Рассказывали они страшное. Оттон Рыжий силы несметные собрал и на Русь идет. Говорили: Славомир в лихом набеге с саксонским герцогом сцепился. В яростной сече молодой князь половину дружины положил, зато всю саксонскую рать порубил, только герцог успел убежать. Что там было на самом деле? Как там Рагнар? Жив ли? Здоров ли? Какой-никакой, а хоть бы домой вернулся.

Пусть Веселина никогда и никому не признавалась, гордость не позволяла, но люб ей был молодой мечник из Барты. Нравился ей Рагнар. Вспомнилось, когда прощались, Рагнар обещал после похода идти к Ольгерду, просить за себя Веселину. Сдержит ли обещание? При этой мысли девичье сердце сжалось, на душе стало тревожно. А вдруг обманул?

— Мать послала на пристань рыбы прикупить, — поделилась Млада. — Велела взять лещей корзинку, чтоб в локоть длиной, или судаков да язей средних.

— А что же ваш Громобой не рыбачит? — Имелся в виду младший братишка Млады.

— Так он еще третьего дня дно лодки о камни пробил. Сейчас латает, сердится, совсем как взрослый, — хихикнула девица.

Так слово за слово, и подруги разговорились. Встали у забора, чтоб морось в лицо не летела, да так и пересказали все новости, кто что слышал. Вскоре к ним присоединилась еще одна подружка, Ветлена, жившая почти у самого детинца, рядом с недавно разрушенной христианской церковью.

Девицы посетовали, что на торге стало скучно. Купцы почти не едут, товары все по сто раз пересмотрены, ничего хорошего, достойного внимания не осталось. Вот только один торговый гость из Моравии стальные иголки для тонкого шитья, зеркала, маленькие ножницы, щипчики и другую искусную кузнь привез. Ветлена рассказала, что сегодня с обозом их сосед Кнуд Викинг вернулся, ранили его тяжело в бою.

— Хоть жив? Не калека? — Веселина от волнения прижала руки к груди. Она хорошо помнила и знала Кнуда. Осевший в Велиграде бородач норманн часто бывал в доме боярина Ольгерда.

— Жив, только ходить долго не сможет. Ему копьем бедро до самой кости пропороли, крови много потерял. Хорошо, волхвы выходили и в город с обозом отправили.

— Малк, помнишь увальня из десятка твоего Рагнара, погиб, — грустно молвила Млада.