Средневековая история. Тетралогия (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/307
• Следующая

Зачем?

Ну… надо же на что-то поднимать хозяйство. А гусиные перья, хоть и выглядят красиво, но писать ими — озвереешь. Вот как бы еще извернуться и патент обеспечить…

— госпожа графиня, прибыл пастер Воплер.

Тьфу!

Лиля быстро прошлась по своим воспоминаниям.

Пастер… вырисовывалось что-то очень смутное. Кажется, Лиля была твердо уверена, что солнце светит миру из ее… талии. Поэтому сама она к пастеру ездила не часто, предпочитая молиться дома. А тот… тот тоже не питал желания часто видеть такое сокровище. Тем более, что на церковь отстегивал Эдор — и сущие копейки.

А теперь, видимо, прослышав об отъезде управляющего, товарищ решил посмотреть на происходящее.

А если вспомнить опыт своего мира… Не только посмотреть. А то вдруг еще чего и поиметь удастся? Если баба-дура…

А вот в пастеры шли далеко не дураки. Любой священник по определению:

— образован на неплохом уровне для своего времени;

— подкован в богословии;

— умеет давить на психику, возможно даже обладает начатками гипноза, потому как верит в это всей душой;

— способен незаметно трясти информацию из прихожан.

Короче — крестец.

Общаться с ним долго нельзя априори. Расколет. Это для крестьян она графиня, пусть и с заездами на всю крышу — так они ее и видели-то раз в год! Для Эммы… ох, хитра дама…

А вот священник… но что же делать, что делать… надо бы его испугать, но не обидеть, никак не обидеть… потом-то он пригодится, обязательно…

— Ладно. Пусть ждет. Угостите его там чем есть…

— Вареные овощи, госпожа. Каша с мясом. Черный хлеб. Вы же приказали…

— Вот и подайте это, — Лиля фыркнула. В глазах Эммы плясали веселые искры. Ну да. Диету надо соблюдать. Посему на все вкусности был наложен строжайший запрет. Даже ключи от кладовки с провизией Лиля отдала Марте. Подальше от искушения. А то желудок твердо вообразил себя чем-то вроде бездонной бочки и требовал заполнения.

— а вы не переоденетесь, госпожа?

Лиля только вздохнула. Она сильно подозревала, что Эмма умнее, чем показывает. И ее очень интересуют странности в поведении хозяйки. Но…

Выгода!

Все упирается в выгоду!

Пока люди понимают, что с ней лучше, чем без нее — ей не дадут пропасть.

Но с пастером ссориться нельзя. Подозрений вызывать — тоже. Религия в средние века — это мощная сила.

Но и денег она ему не даст. Перетопчется!

Лиля сильно подозревала, что это как с цыганками — потом не отвадишь.

— Марту ко мне кликни. Или кого из девчонок, — женщина вздохнула и потопала в гардеробную. Выбирать самое откровенно дурачье платье.

Чтобы напялить все полагающееся, потребовалось где-то полчаса. Лиля нервничала, шипела на служанку и топала ногой. Чай, не богадельня, чтобы так копаться!

Итак!

Что требуется?!

Да выпроводить гада! Так, чтобы ему и возвращаться не захотелось. А что не переносят мужчины?

Скандалы, слезы и истерики. И плевать, какой там век на дворе. Психическая дура — в любом веке страшная сила!

Аля золоченной копной вплыла в гостиную. И впилась глазами в пастера Воплера.

Ну, что тут скажешь. Обычный мужчина. Не страшный, но и не красавец. Лицо простоватое. Но телосложение при этом неплохое. Руки вполне аристократические. М-да…

Либо чей-то отпрыск? Выучили и запихнули в глушь?

Память Лилиан Иртон отвечать отказывалась. Такие мелочи, как сельский священник графиню не волновали. Конечно, он же несъедобный.

Лиля еще пыталась вспомнить, а тело само выполняло все предписанное. Опустилось на одно колено, рука выполнила знак Альдоная…

— Благословите, отче.

Пастер неторопливо поднялся из кресла, подошел и положил руку ей на голову.

— Благословляю тебя, дитя света.

Интересно, руки он мыл? Хотя бы раз за неделю?

На этом церемония приветствия была закончена и обе высокие стороны плюхнулись по креслам. Лиля — грузно, пастер более изящно. И посмотрели на стол.

Тот откровенно не радовал.

На выскобленном до блеска старом серебре лежали гречневая каша с мясом, черный хлеб был нарезан ломтями, овечий сыр громоздился небольшой горкой. В большой супнице аппетитно пахли тушеные овощи.

Вполне приличный обед на Алин взгляд. Но пастер смотрел на это с отвращением.

— Дитя мое, до меня дошли странные слухи…

Лиля вздохнула. Крупные глаза наполнились слезами.

— Отец мой, это такая трагедия! Такая потеря для нас!!!

Слезу хлынули потоком. Стоило только подумать о родителях — и словно шлюз открылся.

Лиля жаловалась вслух на негодяя-управляющего, который бросил ее в трудный момент на потерю ребенка, на горе-мужа, который бросил ее здесь, на безденежье, на… да на все, включая плохой урожай репы… на десятой минуте пастер затосковал.

На двадцатой — ему явно стало грустно. Но Лиля не собиралась так просто его отпускать.

Нет уж. Ты у меня надолго сюда дорогу забудешь, гад. Пока сама не позову. Да и потом подумаешь. Лучше уж читай проповеди о женской дури.

Что-что, а истерики Лилиан Иртон всегда удавались. Аля просто использовала это в своих интересах. Стоит начать ныть, какая ты обиженная-покинутая-брошенная — и дело пойдет! Да еще как пойдет!

Весело, живо, с огоньком…

Лиля не давала бедняге ни поесть, ни встать. Ее натурально сотрясали рыдания, пастер попытался ее поднять, но добился только того, что Лиля скатилась на пол у его ног и осталась там, намертво вцепившись в рясу (ей же и нос вытереть можно). И скулила, ныла, выла, пока пастер не потерял всякое терпение и не кликнул прислугу.

Эмма влетела так, что Лиле стало ясно — подслушивала под дверью. И захлопотала вокруг Лили, причитая что-то вроде «Ой, божечки, до чего ж госпожу-то довели…». Марта и Мэри усугубили ситуацию — и пастер поспешил откланяться.

Стоило зеленой рясе скрыться, как Лилиан поднялась с пола, деловито отряхнулась и выставила за дверь Мэри. Мол, сходи, принеси водички умыться.

— Марта, хватит прыгать вокруг меня. Проверь кухню, пожалуйста. Эмма, милая, отправь кого-нибудь в деревню, проверить, как дела у кузнеца.

Нам нужно очень многое, а успеваем мы так мало…

— Госпожа, до осенней ярмарки мы успеть должны…

— Надеюсь.

И уже про себя.

Надеюсь, что пастер больше сюда не припрется. Но на всякий случай надо запустить утку, что я решила ограничивать себя во всем. Не могу обжираться, когда мои люди голодают.

Или что-то еще в этом духе.

Есть вещи, которые лучше не озвучивать. Окружающие целее будут.

* * *

Женщина идет по темному лесу. В первый раз ей было страшно. Сейчас же… ее ведет гнев. За своего птенца любая курица — зверь.

Вот и та самая хижина. И та самая поляна.

— Морага!

Голос женщины звенит гневом. И старая ведьма появляется из дома.

— Что ты сделала с госпожой Лилиан, гнусная шильда!?

На лице Мораги появляется удивление.

— Что с ней не так?

— Ты знаешь! Она стала совсем другой!

— Ты хочешь сказать, что я ее подменила?

— Нет! — служанка теряет напор. — Нет. Но она — другая…

— Она изменилась, да. — ведьма не знает в чем дело, но лучшая защита — нападение. И она атакует. — Но что ты хотела?! Она потеряла ребенка, была на грани смерти, насильственно вернулась к жизни! Кто бы остался прежним?!

• Предыдущая
• 22/307
• Следующая