Антон Павлович Чехов - Чудаков Александр Павлович - Страница 40
- Предыдущая
- 40/43
- Следующая
Его настроение барометрически реагировало на атмосферно-погодные изменения:
«Милый Алексей Николаевич! На дворе идет дождь, в комнате у меня сумеречно, на душе грустно» (А. Н. Плещееву, 31 марта 1888 г.).
Таких признаний множество: «Солнце светит вовсю, снега нет, и мороз слегка щиплет за щеки. Сейчас я гулял по Невскому. Все удивительно жизнерадостно, и когда глядишь на розовые лица, мундиры, кареты, дамские шляпки, то кажется, что на этом свете нет горя…» (М. Е. Чехову, 13 марта 1891 г.). «Я думаю, что мой “Леший” будет не в пример тоньше сделан, чем “Иванов”. Только надо писать не зимой, не под разговоры, не под влиянием городского воздуха, а летом, когда все городское и зимнее представляется смешным и неважным. Летом авторы свободнее и объективнее. Никогда не пишите пьес зимой […]. В зимние ночи хорошо писать повести и романы…» (А. С. Суворину, 8 января 1889 г.).
На Сахалине «небо по целым дням бывает сплошь покрыто свинцовыми облаками, и безотрадная погода, которая тянется изо дня в день, кажется жителям бесконечною. Такая погода располагает к угнетающим мыслям и унылому пьянству. Быть может, под ее влиянием многие холодные люди стали жестокими и многие добряки и слабые духом, не видя по целым неделям и даже месяцам солнца, навсегда потеряли надежду на лучшую жизнь» («Остров Сахалин»).
Зимними холодными вечерами в ялтинском доме он был один. Рано темнело, за окнами выл ветер («ветер дует, как в четвертом акте “Чайки”»), по крыше стучал дождь…
Ялтинская жизнь шла год за годом, но ощущение от нее и настроение не менялись.
«Ты пишешь про театр, кружок и всякие соблазны, точно дразнишь, точно не знаешь, какая скука, какой это гнет – ложиться в 9 час. вечера, ложиться злым, с сознанием, что идти некуда, поговорить не с кем и работать не для чего, так как все равно не видишь и не слышишь своей работы. Пианино и я – это два предмета в доме, проводящие свое существование беззвучно и недоумевающие, зачем нас здесь поставили, когда на нас тут некому играть» (М. П. Чеховой, 11 ноября 1899 г.).
Не улучшали настроение и сомнения в нужности всех этих жертв: среди медиков возникли разногласия, действительно ли обязательно жить в Крыму.
Но хуже всего было то, что Чехов считал: ялтинская обстановка не способствует, а мешает его писанью. Стоило ему заговорить о том, что в последнее время пишется хуже, как тут же всплывала Ялта: «Я пишу, работаю, но, дуся моя, в Ялте нельзя работать, нельзя и нельзя. Далеко от мира, неинтересно, а главное – холодно» (17 ноября 1901 г.); «Ах, какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но чувствую, чего-то не хватает – в обстановке ли, в здоровье ли. Не следовало бы мне жить в Ялте, вот что! Я тут как в Малой Азии» (23 января 1903 г.). Ему уже начинает казаться – то, чего никогда не было раньше, – что он в стороне от жизни, уже не видит ее «как прежде», и он тоже сразу же связывает это с Ялтой: «Я все похварываю, начинаю уже стариться, скучаю здесь в Ялте и чувствую, как мимо меня уходит жизнь и как я не вижу много такого, что, как литератор, должен бы видеть» (В. Л. Кигну-Дедлову, 10 ноября 1903 г.).
2
Было еще одно обстоятельство, которое заставляло ощущать Ялту как «тюрьму».
В сентябре 1898 года на репетиции «Чайки» в Охотничьем клубе в Москве Чехов увидел актрису Ольгу Леонардовну Книппер. После другой репетиции – драмы А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович», где Книппер играла Ирину, – он пишет Суворину о ней в необычном для себя восторженном тоне. Ему нравится все: «Голос, благородство, задушевность […]. Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину». В Москве он не остался, но об Ирине – Книппер вспоминал и удивлялся, что в рецензиях на спектакль о ней не пишут.
В Москву Чехов попал спустя полгода и уже через неделю неожиданно пришел с визитом в дом Книппер. Шестнадцатого июня 1899 года он написал ей письмо – первое из тех 433 писем и телеграмм, которые пошлет он за следующие пять лет.
В июле 1900 года Ольга Леонардовна гостила в Ялте, у Чехова в семье. Этот месяц был решающим в их отношениях.
Однако венчание произошло только в мае 1901 года. «Если ты дашь слово, – писал Чехов будущей жене накануне, – что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, – то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться».
Так и сделали: на церемонии присутствовали только необходимые свидетели.
Мать и сестра Чехова были сильно обеспокоены его женитьбой, возможными переменами в своей сложившейся жизни. Чехов их успокаивал – это была одна из главных его забот тех дней. В день венчания он телеграфировал матери: «Все останется по-старому». А через несколько дней разъяснял в письме к сестре: «Думаю, что сей мой поступок нисколько не изменит моей жизни и той обстановки, в какой я до сих пор пребывал. Мать, наверное, говорит уже бог знает что, но скажи ей, что перемен не будет решительно никаких, все останется по-старому» (2 июня 1901 г.).
Действительно, не изменилось почти ничего – еще меньше, чем он предполагал и хотел. Книппер жила в Москве, играла в своем театре, Чехов – в Ялте, с матерью; изредка приезжала сестра. Жена была – семьи не было.
Врозь они были чаще, чем вместе, со дня знакомства, но этой зимой, после женитьбы, он переживал разлуку особенно тяжело. Впервые в эпистолярии Чехова появляются жалобы и даже просьбы: «А вдруг ты бы взяла и приехала в Ялту на 2—3 дня! Понадобилась бы только одна неделя для этого. Я бы встретил тебя в Севастополе. В Севастополе пожил бы с тобой… А? Ну, бог с тобой!»
Просьбы становятся почти настойчивыми – раньше для Чехова вещь непредставимая: «Итак, помни, деточка, в декабре ты должна быть в Ялте. Непременно! Твой приезд для меня был бы сущим благодеянием» (22 ноября 1901 г.). «Итак, просись не в Севастополь, а в Ялту. Милая дуся моя, уважь! Прошу тебя!» (24 ноября 1901 г.). «Дусик, брось хандрить, не стоит, – отвечала Книппер. – Ты ведь человек с большой душой».
Он звал ее еще несколько раз – и на рождество, «денька на три» или «хотя на один день», и просто так. «Теперь январь, у нас начинается отвратительная погода, с ветрами, с грязью, с холодом, а потом февраль с туманами. Положение женатого человека, у которого нет жены, в эти месяцы особенно достойно сожаления. Если бы ты приехала, как обещала, в конце января!» (3 января 1902 г.). Она собиралась; когда здоровье Чехова ухудшилось, писала, что «способна все сейчас бросить и лететь», но не приехала ни в декабре, ни в январе.
Л. А. Сулержицкий, добрый и чуткий человек, писал ей из Ялты в конце января 1902 года о душевном состоянии Чехова: «По тому, как он разубеждал меня в возможности Вашего приезда, я особенно ясно понял, как ему этого сильно хочется. Если бы Вы, Ольга Леонардовна, сумели устроить так, чтобы приехать хоть на два-три дня, то уж и это было бы очень хорошо. Антону Павловичу это прямо-таки необходимо. Он задыхается в своих четырех стенах и, как сильный человек, не жалуется, не старается разжалобить других своим положением, а от этого ему еще тяжелее. […] Не забывайте, что он не только муж Ваш, но и великий писатель, к которому Вы имеете право приехать не только по этой причине, но просто как человек, могущий поддержать его бодрость, а следовательно, здоровье, которое необходимо всем, всей русской литературе, России».
В начале февраля вопрос о приезде был наконец решен. «Итак, ты решила приехать. Смилостивилась. Владимир Иванович [Немирович-Данченко] телеграфирует, что ты выедешь 22-го, а 2-го уже должна быть в Петербурге. Очевидно, чтобы увидаться с тобой, я должен не терять мгновений, даже поцеловаться с тобой не успею…» (6 февраля 1902 г.).
Книппер приехала 22 февраля и, пробыв меньше недели, уехала.
Проводив ее, Чехов пишет: «Если, не дай бог, заболеешь, то немедленно кати ко мне, я за тобой буду ухаживать» (28 февраля). Он, как всегда, оказался печально угадлив: через полтора месяца тяжело больную Книппер снесли в Ялте с парохода на носилках. Эта болезнь дала им больше не повторившуюся возможность побыть вместе целых полтора месяца, а потом – в Москве – еще два.
- Предыдущая
- 40/43
- Следующая
