Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/131
• Следующая

Насторожился Всеволод, снял Святослава с колен, посадил на лавку, сам резко встал.

— Чем ближе к устью, тем шире. Вижу по глазам твоим, Кузьма, что не все еще ты сказал.

— Верно, князь, угадал,— ответил Ратьшич. — А еще на пирах на тех поносили они тебя и сыновей твоих. Припугнул-де Всеволод Святослава, пусть с нами потягается. За нами — сила.

— Сила силу перешибает. Нешто и впрямь лишился Рюрик разума?

— Сел высоко в Киеве и Вышград прибрал к себе. Речется старшим князем на Руси, — спокойно заметил Ратьшич.

— О том, что речется, про то я ведаю, — сказал Всеволод. — Да старейшинство ему не по плечу. Старший град на Руси нынче наш Владимир. И по-иному не бывать.

— Про то и Давыд ему сказывал.

— Ну?

— Не внемлет князь добрым советам. Упрямится. А пуще всего подстрекает его Роман.

Вошла Мария, приветливо улыбнулась Ратьшичу. Увидела на лавке Святослава, ласково позвала:

— Иди ко мне, сыночек.

— Ступай, ступай, — поморщился Всеволод. Ратьшичу сказал:

— Вели кликнуть ко мне Словишу.

Мария с сыном на руках и Кузьма вышли. Всеволод в задумчивости сел к столу.

Знал он, чуяло его сердце, что и после смерти Святослава не одумаются князья. Но надеялся, что еще успеет свершить главное — привести к покорности новгородский Боярский совет. И нынче за сказанным Ратьшичем видел большее. Разрозненные ниточки сплетались в тугой узел — вот они, и в Киев протянулись руки владыки Мартирия. Еще на прошлой неделе говорил ему вернувшийся из Новгорода Словиша, что отрядил Боярский совет в Киев своего посла. Ехал посол не один, а с крепкой охраной — знать, важная была у него грамотка. Теперь грамотку ту Всеволод будто по буковкам читал: знал все, что в ней написано: склонял владыка Рюрика к новой великой смуте, чтобы отвлечь владимирского князя от давно задуманного — положить конец новгородской вольнице. Не шибко умен Рюрик, на худость ума его и рассчитывал Всеволод, деля между ним и Святославом киевское княжество;

а нынче по худости же ума прислушивается к сладким речам Мартирия...

Словиша не заставил себя долго ждать: явился перед князем, как всегда, румяный, с улыбкой во все лицо, одетый в нарядный бархатный светлый кожух.

«Ишь ты красавец, да молод-то молод!» — с завистью подумал Всеволод, разглядывая дружинника. Свои-то годы уходят, вон уж поседели виски от забот. А у Словиши все впереди. Хоть и скудного он роду, а солнышко всем одинаково светит: что князю, что холопу. Придет срок — зароют Всеволода в землю, а почто жил?.. Почто жизней столь загубил, кому на пользу?

У Словиши нет перед собой загадок — все ему ясно, все как на ладони. Живет — радуется, помрет — и нет его. А Всеволод после себя оставит не просто память. Ежели был он не прав, вся жизнь поворотится по-иному; ежели прав был, сохранят ли добытое сыновья и внуки? А ежели канет в безвестность, то кому на радость или на горе вершил суд, казнил и миловал, хитрил и изворачивался? Сам себя лишая сна и покоя, ни тела своего не щадил, ни духа?.. Близок, близок час, но и в страхе перед божьим судом отступится ли он от начатого? И покорностью ли, завещанной в святом писании, мягкостью ли, ангельским ли терпением заслужит он потустороннюю райскую жизнь? Кто ведает, кто придет и скажет ему: я знаю, выслушай меня и отбрось сомнения; и тогда счастливы будут окружающие тебя, и сам ты будешь счастлив, и правда восторжествует во всех пределах твоей земли?..

Кашлянул Словиша, переминаясь с одной ноги на другую, с тревогой подумал: уж не захворал ли князь? Эвон как сошел с лица: щеки впали, под глазами мешки, судорожным взглядом ушел в себя.

Всеволод стряхнул оцепенение, встал, положил руку Словише на плечо.

— Эко вырядился ты, — сказал усмешливо.— Девок, чай, по всему городу присушил. Отдохнул ли с дороги?

— Благодарствую, князь, — молвил Словиша с легким поклоном. — А по твоему наказу я завсегда тут. Почто звал-кликал меня?

— Без дела бы не тревожил, — сказал Всеволод. — Заслужил ты хорошего отдыха, но нет у меня пока на примете другого такого человечка, как ты.

— Приказывай, князь.

— Велю я тебе завтра же скакать с грамотой в Киев.

Дам людишек, даров не дам. Передашь грамоту князю Рюрику и тем же часом возвратишься ко мне с ответом. Зело важна сия грамота и в чужие руки попасть не должна... Все ли так разумел?

— Все, княже.

— Ну так ступай покуда. Пей-гуляй, а завтра — в путь.

Словиша поклонился и вышел. Всеволод снова сел к столу, придвинул к себе пергаментный лист, задумался.

О чем отпишет он Рюрику?

А вот о чем.

«Брате, — напишет он в грамоте киевскому князю, — вы меня нарекли во всем племени Владимирском старейшим. Ныне ты сел на стол киевский и роздал волости младшим во братии, а мне части не уделил, якобы я участия не имел, то я увижу, как ты с ними можешь себя и землю Русскую охранять».

И скажет Всеволод Словише:

— Спросит тебя Рюрик: чего хочет князь ваш. И ты ответишь ему так: «Отдай Всеволоду и сынам его Торческ, Триполь, Корсунь, Богуслав и Канев, которые отделил ты Роману и ротою с крестным целованием утвердил».

Хорошо придумано, ладно. То-то заелозит киевский князь — ему ли тягаться со Всеволодом? Побоится не отдать. А отдаст — отринет от себя Романа и всю свою братию... Вот тогда-то и развяжет себе Всеволод руки.

«Ишь ты, — весело подумал он о Мартирии. — Теперь каково?»

Писало быстро заскользило по пергаменту. Закончив грамоту, Всеволод довольно потянулся и встал. Усталости как не бывало.

— Мария! — приотворив дверь, крикнул он в переход. Стуча по полу босыми пятками, выскочила навстречу князю дворовая девка.

— Княгиня-матушка сынка кормит, — пропищала она тонким голосом, сгибаясь перед князем в низком поклоне.

— Кликни Константина с Юрием, — сказал князь.

Юрий явился сразу: «Звал, батюшка?», старшего искали по всему терему.

Когда прибежал Константин в разодранной на животе рубахе, с царапиной на носу, Всеволод усадил их чинно за стол и велел по очереди читать Евангелие.

— Начнете отсель, — провел он ногтем по листу. — Ты, Юрий.

Мальчик поерзал на лавке, поковырял пальцем в носу и начал нараспев:

— «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объедением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно...»

— Будя! — прервал его Всеволод с недовольством. — Почто гнусишь?

— В носу свербит...

— Утрися и чти дале: «Ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному...»

— «Итак, бодрствуйте на всякое время и молитесь, — подхватил Юрий, незаметно корча Константину рожу, — да сподобитесь избежать всех сих будущих бедствий и предстать пред сына человеческого».

— Худо, — сказал Всеволод. — Будто по каменьям громыхаешь на разбитом колесе.

Он легонько шлепнул Юрия по макушке (тот откатился на лавке) и велел читать Константину:

— Отсель.

Собирая на животе разорванную рубаху, Константин склонился над книгой, упираясь носом в желтые страницы:

— «Истинно, истинно говорю вам: наступает время и настало уже, когда мертвые услышат глас сына божия и, услышавши, оживут...»

— Куды глядишь? — гневно спросил Всеволод.— Клюешь, яко петух... Эй, Четка! — кликнул он в приотворенную дверь.

Ни звука в ответ.

— Четка! — громче позвал князь.

— Тута я, — просунулась в щель растрепанная голова. Узкое лицо попа с синими прожилками на щеках болезненно морщилось и строило гримасы.

— Входи, входи-тко, — пригласил Всеволод.

Поп испуганно вполз, остановился у двери, полусогнувшись со скрещенными на впалом животе руками. Был он худ и несуразен: одно плечо выше другого, ноги в высоких чоботах повернуты носками вовнутрь.

Всеволод, ткнув пальцем в лежащее на столе Евангелие, спросил:

— Сколь раз чел с отроками Святое писание?

— Чел, княже, — пробормотал Четка в испуге.

• Предыдущая
• 7/131
• Следующая