Огненное порубежье - Зорин Эдуард Павлович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/111
• Следующая

— Отсеки... Отсеки... Отсеки...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

С утра по степи прошел теплый дождь, омыл травы, наполнил бурлящей водой бесчисленные ручейки. А потом на юге сквозь низко громоздящиеся тучи выглянуло солнце, изогнуло от края и до края земли многоцветную радугу, зажгло золотые искры на шелках увенчанных конскими хвостами шатров.

Много шатров раскинулось по степи, но выше всех шатер половецкого хана Кончака. Разбили его на холме, на самой зеленой вершине, на голубых ветрах, под белыми облаками и жарким солнцем. Полощет ветер золотистый шелк, стоят воины у входа с каменными неприступными лицами — молодые, широкоплечие и узкие в бедрах половцы, подпоясанные кожаными ремнями с подвешенными на боку длинными саблями.

В шатре — тишина и желтоватый полумрак, за шатром бурлит неспокойная кочевая жизнь: мычат коровы, ржут кони, кричат ребятишки и женщины, скрипят возы, грохочут барабаны. Горят по всей степи, насколько хватает глаз, бесчисленные костры, бурлит в котлах над кострами конское мясо, шипят бараньи туши, нанизанные на вертела. Степенно покачивая изогнутыми шеями, идут по степи верблюды, груженные огромными тюками с богатыми товарами — путь их далек. Много дней и ночей будут плыть они через степи, пока не выйдут к берегам синего моря. Там их уже ждут византийские корабли, и купцы, торгуясь и громко крича, скупят награбленный половцами товар, загрузят его в трюмы и развезут по всему свету, а верблюды, все той же дорогой, все так же неторопливо вернутся назад со слитками золота, с дорогими украшениями, которые Кончак подарит своим женам — за ласки, за улыбки, за красоту. А самое дорогое украшение он оставит для своей любимой жены — для черной, как смоль, белозубой и верткой, как ящерица, Болуки.

Могуч хан Кончак, издревле славен его род, вышедший с востока, из Етривской пустыни. Ходят под могучей рукой Кончака беи, беки и солтаны, горит посреди половецкой вежи неугасимый очаг, сложенный из обожженных на солнце полевых камней. В память о погибших воинах высились посреди степи высокие курганы с каменными бабами... Обращенные плоскими лицами на восток, они держали в прижатых к груди руках чаши, а над ними плыли по черному небу загадочные звезды, по которым мудрецы предсказывали человеческую судьбу.

Счастлива судьба Кончака, сохранившего верность родной степи. Горька судьба Отрока, ушедшего на Кавказ. Не затоскует сердце Кончака, не преисполнится жалости к врагам. Слава о нем разлетится по всей земле, и содрогнутся поверженные, ибо непокорных карает меч, а тех, что склонились, ждет позорное рабство.

Так сказал Кончаку мудрый старец, пришедший со стороны Асских гор — был он согбен, немощен и слеп, но, когда незрячие, покрытые бельмами глаза его обращались к хану, сердце Кончака сжималось от суеверного ужаса.

Уже много лет манили к себе Кончака богатые русские города. Из уст вещего старца услышал Кончак о победоносных походах половцев против печенегов и венгров. Не раз склонял перед ними свою гордую голову и Киев. Но Владимир Мономах разорил половецкие становища, и теперь ему, Кончаку, даровано судьбой отмстить за былой позор.

Так сказал ему вещий старец, и Кончак велел одарить его за доброе предсказание золотом и драгоценными камнями. Но старец отказался от подарков. «Глаза мои не слышат звона золота и не видят блеска камней, — улыбнулся он. — Зачем мне золото, если я знаю сокрытое от людей». И еще добавил старец: «Я сказал тебе все, Кончак, но не сказал самого главного. Всех людей ждет один и тот же конец. И сколько бы рабынь ни положили в курган рядом с ханом, сколько бы ни зарезали в его честь коней, кости его истлеют так же, как и кости бедного странника, бредущего в рубище по бескрайней степи».

Кончак поклонился старцу, а когда он вышел, кликнул Ехира и велел отсечь предсказателю голову, потому что никто не должен слышать мятежных слов, которые довелось услышать ему. Ханы бессмертны в загробной жизни, и удел каждого — повиноваться ему и здесь, и по ту сторону роковой черты.

Ехир выполнил приказание своего господина и получил за это золотую цепь. А Кончак, оставшись в шатре один, задумался: а что если прав кудесник, — а кудесник должен быть прав, на то и читает он незрячими глазами людские судьбы по звездам, — что если кудесник прав и настало время свести с россами давнишние счеты: сейчас, когда грызутся они между собой за первенство и старшинство на Руси, поднять всех беков и пройти по их земле испепеляющим смерчем — то-то богатая будет добыча, то-то нагонят они рабов, тяжело груженные караваны направят к синему морю, где их уже ждут не дождутся алчные купцы.

У входа в шатер послышались голоса, полог откинулся, и, низко склонившись, вошел Ехир. Бей прервал спокойные мысли хана, и Кончак недовольно поморщился. Не слишком ли близко допустил он к себе этого пронырливого человека?

Но глаза Ехира смотрели на Кончака открыто и преданно — честные собачьи глаза.

— Что тебе надо?— ворчливо спросил хан, откидываясь на ковре.— Или я дал тебе мало золота за голову этого старика? Ты хочешь еще золота, много золота?..

— Щедрость твоя известна богам, — не смея поднять глаз, преданно проговорил Ехир. — Мудрость твоя безгранична, о хан. Так повели же своему верному слуге свершить еще один приговор.

— О каком приговоре ты говоришь? — удивился Кончак.

Губы Ехира растянулись в ехидной улыбке. Мелкие морщинки потекли к косицам от уголков сощуренных глаз. В глубине зрачков зажегся холодный огонек.

— Кочкарь отказался повиноваться тебе, о великий, — вкрадчиво произнес бей. — Кочкарь узнает о смерти дочери — и тогда...

Кончак насторожился: а ведь Ехир совсем не глуп, Кому, как не ему, известно, что обманутый друг почти всегда становится злее бешеной собаки. Кочкарь знает дороги к половецким вежам, знает потаенные тропы и водоемы, к которым уходит орда. И если он поведет за собой Святославово войско, то степь перестанет быть для Кончака родным домом.

Хан улыбнулся и бросил бею украшенное рубинами ожерелье. Ехир поймал его на лету, хищными пальцами ощупал холодные камушки и на четвереньках выполз из шатра.

«Пусть убьет Кочкаря», — сказал себе Кончак. И успокоенно заснул.

Утром по всем ордам были отправлены гонцы с ханским приказом: собирать войско, сворачивать шатры и юрты и спешить на Дон, где их будет ждать Кончак.

Хан выехал вперед в окружении своих телохранителей. Юноши горячили коней, смуглые половчанки бросали на них с повозок жаркие взгляды.

Кончак в парчовом кафтане, в меховой остроконечной шапке, ехал, исполненный собственного достоинства, на чистокровном актазе: крашенная хной, начавшая седеть борода обрамляла его бледное лицо, тонкие крылья ноздрей раздувались, поджатый рот кривился в ухмылке. Он знал, что и за ним украдкой наблюдает пара жгуче-черных глаз. Негритянка Болука была ревнива и мстительна.

Кончак вспомнил, как привезли ее с берегов Сурожского моря. Дивились половцы, сбегались смотреть на невиданную женщину: кожа черная, губы алые, зубы блестят, как снег, волосы упругие, свитые в мелкие колечки.

— Откуда чудище такое? — спрашивали старики.

Половцы, ходившие в Тмутаракань торговать рабами, толком и сами ничего объяснить не могли. А выменяли они ее на дюжину соболей. Почти даром взяли.

Есть, мол, такая страна, объясняли незадачливые купцы, где все такие же черные и губастые, а как попала она в Тмутаракань, никто толком объяснить не мог.

— Солнышко, что ли, там жаркое, — предполагали старики, — солнышком, что ли ее припекло?

• Предыдущая
• 33/111
• Следующая