Богатырское поле - Зорин Эдуард Павлович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/111
• Следующая

Притих и Мстислав; выветрилось из головы коварное фряжское вино, осталась непроходящая боль в затылке да липкая горечь во рту. Налилось дурной кровью тело, обвисли руки, грязный пот, сбегая из-под украшенного золотой насечкой шлема, прочертил на лице глубокие борозды. Сколько уж его рать в пути, а Михалкова войска все не видать. Не разминулись ли, не стоит ли оно у Золотых ворот, не спешат ли каменщиковы жены пошире да погостеприимнее распахнуть дубовые, золоченой медью окованные створы?..

Впереди, у березовой рощицы, показались всадники. Мстислав придержал коня.

— Эй, кто такие будете? — окликнул их сотник.

— Боярина Захарии люди.

Сидя на брюхатой коротконогой кобыле и подслеповато вглядываясь в приближающихся воинов, Захария облегченно выдохнул:

— То мой меченоша Склир.

Один из всадников, с русой вьющейся бородкой на темном от загара лице, в легкой кольчуге с короткими рукавами и шишкастом шлеме, приблизился к Мстиславу:

— Рубились мы с ворогом, князь... Идет на нас Михалка великой силой, а Всеволод Юрьевич впереди с небольшим отрядом. Смекаю я, встанут они своих дожидаться не иначе, как на Кужляке...

Дерзко говорил с Мстиславом боярский выкормыш — глаз не опускал, улыбки от князя не прятал. В другое время примерно наказал бы его за дерзость Мстислав, но теперь только небрежным жестом отстранил с дороги; полуобернувшись в седле, сказал боярам:

— По дважды не мрут, бояре, а однова не миновать.

— Веди нас, князь,— трусливо потупясь, ответили бояре.

Только Захария промолчал. Задумался он, глядя на Склира.

— А ты почто молчишь? — спросил его Мстислав. Не приглянулся ему Ярополков милостник: хитер и коварен, а еще своенравен боярин.

В самый раз сбить с него спесь.

Понял тайные мысли Мстислава Захария, растерявшись под его взглядом, смиренно ответил:

— Дивлюсь храбрости твоей, князь. Но думаю так: не хвали ветра, не извеяв жита. А не подождать ли брата твоего Ярополка? Вот кабы ты в лоб, а он по загривку...

— Молчи! — осадил его Мстислав.

Обмерев от страха, Захария поперхнулся, закашлял и резво отпугнул коня в сторону. Князь проводил его гневным взглядом. Подумал: «У всех одно на уме». Осторожничают бояре, понимают: ежели что не так — недосчитаться многих голов. Да и он сам уж прикидывал: «Не

поможет господь, уйду к новгородцам. Повинюсь — примут. Зла я им не сотворил, на вольницу их руки не подымал. А то, что делить ушел Андреево наследство, не их забота. Испокон так повелось на Руси...»

— Вот у Кужляка и встанем,— распорядился Мстислав.

Расторопные отроки разбили на холме шатер. Уставшее войско разбрелось по Болохову полю. А когда стемнело, весь берег усыпали красные огни походных костров.

Давыдка сказал Всеволоду:

— Мужики за тебя, князь. Да и дружинники себе на уме, головы за Ростиславичей класть не станут...

Утром следующего дня с зарей началось. Воев у Юрьевичей было поменьше, чем у Мстислава,— шли они плотным строем, выставив перед собой копья и узкие щиты, шли молча. Мстиславова же рать катилась с горы со страшным криком, вразброд. Памятуя наставления дружинников, мужики не жалели глоток. Глотка что, глоткой поработать можно, не кровь мечом проливать...

Перед самой битвой Михалка попросил, чтобы его усадили на коня. Огненные мухи кружились перед его глазами, жаркое пламя жгло грудь. Не удержали бы меча Михалковы слабые руки, но дедовский древний обычай требовал, чтобы князь был впереди.

Выехал он перед войском под алую хоругвь, по одну сторону от него — Всеволод, по другую — Юрий Андреевич с Владимиром Святославичем. Все трое — молодые, ловкие: они и поведут воев в бой, они и принесут на конце своего меча победу или вечный позор. Знал Михалка,умом понимал и сердцем чувствовал — на новое его по хватит. Ежели нынче не войдет в Золотые ворота, то не войдет уже никогда. Смерть давно подстерегает его, но

разве жизнь измеряется лишь прожитыми годами? И не о спокойной жизни думал Михалка — до того ли? Думал он о том, как возьмет на щит вольный Новгород, как наступит твердой ногой на выю непокорной Рязани, а там — как бог даст...

Так думал Михалка, покачиваясь в высоком седле, а Всеволод недоумевал: отчего медлит брат? Или испугался холопьего крика?..

Широко, раздольно Болохово поле. С одной стороны его река, за рекой — деревня, с другой стороны — березовый лес, прямо — холм, за холмом — ровнехонькая дорожка на Владимир. Но не ступить на нее, не одолев Мстислава...

Горделиво пританцовывая рядом со Всеволодом на игреневом жеребце, Давыдка то и дело взглядывал на холм с алым пятном Мстиславова шатра: не там ли Захария, возле самого князя?.. Не скачет же толстый боярин впереди дружинников, не ведет их в бой, размахивая тяжелым крыжатым мечом!.. Ждет боярин окончания битвы, гадает — чья возьмет? И уж не за Михалку молится, не за Всеволода. Запродал боярин душу нечистой силе... Скоро, скоро сведет с ним Давыдка давние счеты. И за мать рассчитается, и за сестру, и за себя: потребует с боярина не гривну — гривной не откупится от него Захария.

Добрый сговор у Давыдки со Склиром. Чья бы ни взяла, привезет меченоша своего хозяина к березовому леску, дождется Давыдку у ручья. А Давыдка за то попечется о Склире — поможет добыть ему из Заборья Любашу... Добрый, добрый сговор у Давыдки.

Стоя под стягом и сняв шлем, Михалка перекрестился. Надвинув по локоть жесткую перщатую рукавицу, Всеволод вынул из ножен голубо сверкнувший меч и повел дружину свою прямо в сердцевину Мстиславова войска. А Юрий с Владимиром Святославичем стали обходить его с левого края, от Кужляка, прикрываясь тесно разросшимся по берегам реки черным ольховником. Так задумал Михалка: когда врубится Всеволод в княжеские порядки, ударить по Мстиславу с тыла.

Быстрым косяком стрел встретили Всеволода Мстиславовы лучники. Но стрелы пропели, никого не задев, ушли в голубое небо над головами пригнувшихся к лошадиным гривам дружинников. Тогда еще по стреле пустили лучники и загородились щитами. А из-под щитов, словно из мышиных нор, повылазили босые мужики с топорами, остановились, заслоняя глаза от слепящего солнца.

— Эй вы, ратники, своих не перебейте! — кричали они и бросали топоры наземь.— Мы к вам с миром.

Раздвинулись мужики, и сквозь их ряды прорвалась Всеволодова дружина к лучникам. Растерялись лучники, заметались по полю, покатились в траву кожаные щиты.

Весело летал по полю Всеволодов белый конь, и ни на шаг не отставал от него Давыдкин игреневый жеребец.

Разогнав лучников, врезался Всеволод сгоряча в железные сети боголюбовских пешцов-копейщиков. Не побежали пешцы, выставили впереди себя острые копья, ощерились сотнями хищных жал. Обожгло Всеволоду колено, опалило бок; горячая кровь толчками пробилась сквозь железные кольца брони. И раз и два спас князя Давыдка от смерти: сначала щитом отбил направленный в грудь Всеволоду топор, потом ударил голоменем меча подкравшегося к князю сзади молоденького пешца. Ишь ты, малой да шустрой — сидел бы на печи, плел свои лапти, а то — гляди. Будто понял Давыдку парнишка, пригнулся и покатился с горки к реке — подальше от греха. А Давыдка вслед за Всеволодовым конем повернул и своего жеребца вспять. Вырвались они из битвы, оглядели друг друга, удивились — целы. И снова устремились в сечу.

Прорываясь к княжескому лазоревому стягу, Всеволод кричал:

— Не прячься, Мстислав, дай подойти!

Гудело поле от бранных криков, скрежетало железо о железо, с сухим треском расползались щиты. Дружина сошлась с дружиной. А мужики из Мстиславовой рати разбежались — кто в лес утек, кто перебрался вплавь через Кужляк и теперь смотрел на битву с безопасного берега.

• Предыдущая
• 55/111
• Следующая