Розы для возлюбленной - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 10

Джесону едва перевалило за пятьдесят. Был он среднего роста, имел жиденькие каштановые волосы, нездоровые глаза и хрупкую фигуру. Он много путешествовал по свету, туманно рассказывал о неких инвестициях, якобы сделанных где-то на Востоке, и обожал красивые вещи. И, действительно, дом его радовал глаз: изысканные персидские ковры, антикварная мебель, прекрасные картины, скульптуры. Будучи гостеприимным хозяином, Джесон умел развлечь гостей. В ответ и его самого заваливали приглашениями всякие великие и менее великие личности мира сего, а то и просто богатые люди.

Джесон был эрудирован, обладал живым умом. Порой он, опять же туманно, пробовал намекать на некие свои родственные связи с древним английским родом Асторов. Большинство знакомых, правда, считали это лишь вполне невинным плодом его воображения. Как бы то ни было, Джесон слыл личностью яркой, человеком немного таинственным и очень интересным.

Чего не знали знакомые Джесона, так это того, что он был еще и вором. Просто никому и в голову не могло прийти хорошенько подумать, почему по истечении более или менее приличного промежутка времени после посещения их домов Джесоном, все они обязательно становились объектом ограбления. Причем грабил все эти дома некто на удивление хорошо знакомый с имеющимися в домах системами охраны. Воровал Джесон не все, он забирал из чужих особняков лишь то, к чему у него была особая слабость. Особенно он любил предметы искусства, скульптуру, драгоценности и ковры. Лишь несколько раз в своей карьере он пошел на то, что вынес из ограбленных поместий почти все. Для этого им специально разрабатывались целые операции по маскировке грабежей под перевозку мебели, нанимались в других штатах целые бригады злоумышленников, обеспечивавших погрузку награбленного в автофургон, который и сейчас стоял в гараже другого, тайного дома Джесона, находившегося в отдаленном квартале Кэтскилз.

В районе того другого своего обиталища немногочисленные его соседи знали Джесона как личность весьма скрытную, не проявляющую ни малейшего интереса к установлению знакомств, к общению. В этот свой второй дом Джесон пускал лишь горничную да при необходимости ремонтных рабочих, но даже эти люди не знали и не могли знать ценности некоторых находившихся в доме предметов.

Если особняк в Элпине отличался изысканностью, то роскошь, скрытая в доме в Кэтскилзе, была просто потрясающей, ибо именно в Кэтскилзе Джесон хранил главное из награбленного — те предметы, с которыми расстаться был просто не в силах. Каждый предмет мебели был здесь сокровищем. На одной из стен, например, прямо над буфетом работы мастера Шератона висела картина кисти Фредерика Ремингтона. На самом же буфете сверкала ваза из коллекции Пичблоу.

Все купленное для поместья в Элпине приобреталось на деньги, вырученные от продажи награбленного. При этом здесь, конечно же, не оставлялось ничего из того, что могло бы вдруг привлечь внимание какого-либо гостя, обладающего фотографической памятью на некогда украденные у него вещи. По поводу любого находящегося в Элпине предмета Джесон мог сказать с легкостью и уверенностью: «Да, красивая вещь, не правда ли? Я приобрел это на аукционе „Сотби“ в прошлом году» или, например «За этим я съездил в округ Бакс, там распродавалось поместье Паркеров».

Единственную ошибку Джесон совершил десять лет назад в том же Элпине, когда приходящая по пятницам горничная рассыпала содержащиеся в ее записной книжке листочки. Она собрала тут же почти все из них, кроме одного. Того, на котором были выписаны шифры к замкам четырех особняков, располагавшихся неподалеку. Джесон списал все эти шифры, а листочек умудрился вставить в записную книжку до того, как горничная спохватилась. С собой совладать Джесон тогда не смог: он ограбил все четыре дома — поместья Эллотов, Эштонов, Донателли и, наконец, Реардонов. Джесон до сих пор не мог без дрожи вспоминать то, как едва не попался той ужасной ночью…

С тех пор прошло уже много лет, Скип Реардон давно был в тюрьме, возможности апелляций по его делу исчерпаны. А у Джесона опять все стало хорошо. Вот и сегодняшняя вечеринка была в самом разгаре. Джесон улыбался, принимая нескончаемые потоки комплиментов, лившихся из уст Элис Бартлетт Кинеллен.

— Надеюсь, что и Бобу удастся прийти, — сказал ей Джесон.

— Да-да, он обязательно придет. Он знает, что я не люблю, когда меня подводят.

Элис была красивой блондинкой, похожей на знаменитую актрису, принцессу Монако, Грейс Келли. Правда, в ней не присутствовало ничего от шарма и душевности погибшей принцессы. Элис Кинеллен была холодна, как лед. «Какая же она зануда и эгоистка! — думал Джесон. — Как только Кинеллену удается терпеть ее?»

— Он сейчас ужинает с Джимми Уиксом, — сообщила Элис, потягивая шампанское. — Вот здесь у него все это дело. — Она ладонью провела по горлу.

— Что ж, надеюсь, что и Джимми тоже появится, — Джесон говорил совершенно искренне. — Мне он нравится. — Он знал, конечно, что Джимми не придет. Уикс многие годы уже не появлялся ни на одной из его вечеринок. Более того, он старался вообще держаться подальше от Элпина после убийства Сьюзен Реардон. Возможно, потому, что именно здесь, в Элпине, на одной из вечеринок в особняке Джесона Эрнотта, Джимми Уикс повстречал Сьюзен.

Было видно, что Френк Грин раздражен. Улыбка, в которой он так любил демонстрировать свои недавно подремонтированные зубы, ни разу не показалась на его лице, пока он пристально смотрел и слушал сидевшую по другую сторону стола Керри. «Видимо, это именно та реакция, которой мне и следовало ожидать, — подумала Керри. — Я должна была предвидеть, что Френк меньше всего захочет, чтобы под сомнение ставилось именно то дело, которое создало ему репутацию. Особенно сейчас, когда все говорят о том, что он выдвинет свою кандидатуру на пост губернатора».

Прочитав газетные вырезки по делу об «убийстве возлюбленной», Керри долго не могла заснуть. Все решала, как же ей поступить с доктором Смитом. Следует ли напрямую обратиться к нему, в упор выспросить у него все о дочери, спросить, почему он вновь и вновь дает другим женщинам ее лицо.

Скорее всего, он в ответ просто вышвырнет ее вон, отрицая все и вся. Скип Реардон обвинил Смита во лжи, в лживых показаниях по поводу гибели дочери. Однако, если доктор действительно тогда соврал, он уж точно не признается в этом Керри сегодня, по прошествии стольких лет. В любом случае, даже если ложь и подтвердится, главным вопросом останется «почему»? Почему он солгал?

Засыпая, Керри пришла-таки к выводу, что лучше всего начать с обращения с вопросами к Френку Грину, коли он участвовал в том деле в роли обвинителя. Пока Керри объясняла Грину причины своего интереса к делу Реардонов, она имела достаточно времени, чтобы понять, что поставленный ею главный вопрос — «Не думаете ли вы, что доктор Смит мог и солгать, давая показания против Скипа Реардона?» — не вызовет ни дружеского понимания, ни желания помочь со стороны прокурора.

— Керри, — проговорил Грин, — именно Скип Реардон убил свою жену. Он знал, что она погуливает. Как раз в день убийства он вызвал к себе бухгалтера, чтобы выяснить, сколько ему будет стоить развод, и очень расстроился, когда узнал, что развод — дело страшно дорогое. Сам он был человеком богатым, а вот Сьюзен бросила прибыльную карьеру манекенщицы и стала домохозяйкой. Поэтому по закону ему пришлось бы выложить немалую сумму, чтобы обеспечить ее после развода. Так что постановка под сомнение правдивости показаний доктора Смита сегодня есть не что иное, как потеря времени и никчемная трата денег налогоплательщиков.

— Но с доктором Смитом не все чисто, — упорствовала Керри. — Френк, я не пытаюсь создать вам неприятности. Я больше, чем кто-либо, хочу, чтобы убийца получил по заслугам, но, я клянусь вам, что Смит — нечто большее, чем убитый горем отец. Он почти сумасшедший. Видели бы вы выражение его лица, когда он мне и Робин читал лекцию о том, как надо оберегать красоту, как одни люди красоту получают даром, другие же должны достигать ее.