Спортивная.Выход на правую сторону (СИ) - "Motoharu" - Страница 27

• Предыдущая
• 27/28
• Следующая

- Не смей бросать меня! – прошипел Лаврив, расстёгивая Костин ремень и усаживаясь сверху на его бёдра, фиксируя крепко. – Не смей даже думать об этом!

- Ты псих… - выдохнул Костя, подаваясь навстречу ловким горячим ладоням, забравшимся под резинку штанов. – Совсем чокнутый…

- Любишь меня, такого психа? – Лаврив сжал Костин член мягко и требовательно одновременно, обещая наслаждение и отказывая в нём. Маленький садист… Костя задержал дыхание, положил руку на затылок Феди, заставил опустить голову, прикоснуться к своему лбу.

- Люблю, чёрт бы тебя побрал… люблю.

Вампирская улыбка расползлась по лицу напротив, безумная, триумфальная, абсолютно счастливая.

- И я тебя люблю, Костя-чемпион. Запомни это. Больше не скажу.

- Отлично, - на выдохе протянул Костя, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и он взорвётся от напряжения. Ладонь в паху была огненной и пугающе неподвижной. – Давай… двигай… сдохну сейчас.

- Не сдохнешь, - Лаврив лизнул его в щеку, потом провёл языком по губам, не проникая, просто пробуя на вкус. Уселся удобнее, потираясь ягодицами о Костины бёдра, возбуждая ещё больше, хотя казалось, что больше уже нельзя. – Я не позволю…

- Не позволяй, хороший… мальчик.

Костя наконец поймал губы Лаврива, проник в податливый горячий рот и утонул в сладостном тумане проснувшегося движения. Теперь всё будет хорошо, теперь точно всё будет хорошо.

25.

- Когда моему младшему брату было пятнадцать лет, он заболел менингитом. Врачи больше полугода боролись за его жизнь. Тогда я только закончил школу, пошёл учиться в университет. Подрабатывал продавцом сотовых телефонов, мать тоже работала сутками. Лечение стоило немалых денег. За полгода Серёже сделали пять операций. Он выжил, но повреждения мозга были необратимыми. Нет, он не дурачок, всё понимает, воспринимает, но с трудом может себя контролировать. Когда мать узнала, что я гей, она долго переживала, и Серёжа мне не простил её слёз. Даже когда я переехал в новую квартиру, он не перестал меня ненавидеть, хотя мать уже давно перестала переживать из-за меня. Теперь она переживает за Серёжу. Замкнутый круг… я просто хочу вырваться из него.

- Да, семья – это непередаваемое удовольствие! Рассказать тебе о моей семье? У нас тоже очень интересные личности есть.

- Расскажи.

Лаврив сидел на разложенном диване и пытался разобрать ту свалку, что принёс с собой. Около десяти маленьких маятников остались не сломанными. Их расставили на письменном столе, как спасшихся после Армагеддона. Лаврив сказал, что это самые ценные экземпляры теперь. Рассказал о каждом. Потом занялся своим огромным пакетом с запчастями. Попросил Костю пока не беспокоить, ему нужно было что-то обдумать, собраться с мыслями. Костя не стал настаивать: надо так надо. Он молча смотрел на Федю в своих школьных спортивных штанах и в выцветшей футболке с Человеком-Пауком на груди, которую носил классе в седьмом. Любимая футболка была… Сейчас Костя полюбил её ещё больше.

- Я схожу в магазин, пожрать вообще нечего.

Костя пялился на склонённую голову Лаврива, на эти его кудряшки и не понимал, как его могло не быть в этой комнате всегда. Не было отторжения, несоответствия. И от этого к щекам приливала кровь, и ритмично пульсировала, словно при повышенной температуре. Лаврив поднял голову и посмотрел на Костю. Щеки загорелись ещё больше, и шея, плечи, грудь, в паху тоже стало жарко и тяжело. Вот, блин, незадача. Идти со стояком в магазин ужасно не хотелось.

- Иди сюда, - улыбнулся Федя и похлопал по обивке дивана рядом со своей ногой. Он сидел по-турецки. Видны были белые пятки и тонкие щиколотки. Аккуратные, гладкие ноги, с ровными ноготками на пальцах.

- Девчачьи ноги, - выдохнул Костя, плюхаясь рядом и обхватывая пальцами ногу Лаврива, погладил большим пальцем косточку щиколотки. – Никогда не видел таких ног у мужиков… Дюймовочка…

- Золушка, - поправил Федя и отодвинул останки поломанных маятников в сторону. – Ты так мило краснеешь, как мальчик.

- Отвали.

Костя не смотрел на Федю, было действительно стыдно и как-то по-домашнему уютно. Непривычно, как будто он действительно был дома. Там, где всегда хотел бы оказаться. С тем самым, единственным человеком.

- Я подумал, - Лаврив провёл пальцами по щеке, потом обнял Костю за шею и чмокнул в щёку. Потёрся носом о висок. – Я останусь до конца сессии, а потом… если ты захочешь, сделаю тебе приглашение в Канаду. Только если ты захочешь.

- Хочу, - Костя сжал рёбра Лаврива, повалил на кровать. Магазин может и подождать. Вообще всё может подождать. – Меня здесь ничто не держит.

- Я серьёзно, Костя. У тебя год на раздумья.

- Я уже подумал, - Костя задрал футболку Лаврива и поцеловал в живот. Стал стягивать штаны, под которым он точно знал – трусов не было. Там было мягко и нежно, и гладко. Каждый раз от этой гладкости и доступности голова шла кругом. Теперь уже точно для Кости. Только для Кости…

- Как будто никогда не трахался… - выдохнул Тутти-Фрутти, кусаясь улыбкой. Противный-противный пидарасик.

- Не трахался. Никогда не трахался, первый раз собираюсь делать минет, быть может… и последний.

- Подумай, я буду ждать, - серьёзно проговорил Федя и развёл ноги шире, позволяя Косте удобнее устроиться, и губами, на ощупь оценить искусство депиляции. Определённо пять баллов.

В аэропорт Костя не поехал. Теперь жалел. В квартире стало пусто и мрачно. Никаких ярких тряпок, никаких пиханий в ванной, разборок на тему, кто пойдёт первым, никаких гламурных журналов для «отвлечься» на каждом шагу. Не осталось маятников, ко дню отъезда их было уже больше сотни. И у каждого было имя. Трём Костя сам выбрал имена: Матильда, Эдмунд и Костя. Костя особенно нравился Косте. Тонкий, длинный маятник, напоминающий по форме детские качели, не останавливающиеся качели. Никогда не заканчивающееся детство.

Не было сладких, конфетных духов, утренних сонных поцелуев, когда хочется ещё и ещё чуть-чуть… и можно даже потискать упругую задницу, пока Тутти-Фрутти не проснулся, и не сбежал в ванную. Утренние запахи: кофе, сливки, мятная зубная паста и тёплая кожа за ухом. Там очень сладко пахнет… И можно даже на подоконнике трахаться, если держать крепко. Костя всегда держал крепко. А потом курить в открытую форточку и слушать недовольное сопение за спиной. Федя не любит мыть посуду, у него ногти портятся от жидкости для мытья посуды. И тогда становится непонятно, кто он: мальчик или девочка. Но так хорошо, что он рядом.

И на работу Костя отвык ездить один. А потом в шесть ещё забирать Лаврива после аспирантуры. Больше не нужно. Мелочи, только глупости всякие и вспоминаются, словно не о чем больше подумать!

Он сказал, что через два месяца пришлёт приглашение на работу. Подожди, Костя, сказал Лаврив. Подумай ещё.

А вечером особенно хотелось разговоров о прочитанных книгах, подколок, кусачих улыбок и тихой возни под какую-нибудь дурацкую мелодраму. И спать одному на широком диване неуютно. И страшно, а вдруг больше не увидит. Жизнь, она ведь разная бывает.

KoST: давай напьёмся сегодня после работы?

Lex: так всё хреново?

KoST: подыхаю, телефон второй день недоступен

Lex: да, хреново. напьёмся

KoST: может, нашёл себе другого Костю

Lex: это нереально

KoST: хочешь сказать, что хуже меня не может быть никого? О_о

Lex: хочу сказать, что Лаврив так не поступит. Если найдет кого-нибудь, то предупредит, чтобы ты не волновался

KoST: здорово, ****ь Стопудово не буду волноваться!!!! Да ладно, шучу я… просто волнуюсь, *****, что там с этим его чёртовым телефоном?!!

Lex: пошли покурим пока ты полкабинета не разнёс

KoST: да, пошли Ой! погодь… телефон

- Значит, ты серьёзно надумал ехать в Канаду? – Лёшка дует на пивную пену, и она разлетается как мыльная, опускается на деревянный столик. Тает, тает…

• Предыдущая
• 27/28
• Следующая