Homo amphibolos. Человек двусмысленный Археология сознания - Березин Сергей Викторович - Страница 72

Героиня романа У. Голдинга, надеясь увидеть за дверью хранилища тайны античного мира, за несколько секунд до поворота ключа понимает, что такая тайна — нонсенс. Эта ритуальная двойная дверь открывает ход не в бездну гибели или к вершинам познания, а в тупик двойного послания, который время адресует человечеству. Преодолеть это послание, рассмеяться и идти дальше — истинная задача человека.

Уильям Голдинг написал свой последний роман, когда новая эпоха, предсказанная дельфийской пифией, эпоха Христа, эпоха личностной человечности, эпоха сложная, противоречивая, жестокая и гуманная, кончается. Кончается давно, кончается и сейчас, и еще не кончилась. Но пора уже захлопнуть и закрыть ритуальным ключом ее двойную и двусмысленную дверь и идти дальше… К новой эпохе, восходя к новым двойным дверям и преодолевая новые тупики двойных посланий. Все вперед и вперед. В конце романа тонко и проникновенно звучит мотив авторской иронии: афинский архонт присылает старой пифии письмо, в котором сообщается, что ввиду ее долгого служения оракулу Аполлона город пожелал поместить ее статую среди алтарей на Марсовом поле.

…Не смеху ли?

В гуманитарных науках за многие столетия скопилось достаточное число теорий, пытающихся объяснить психофизиологический феномен смеха, его социально-этические и эстетические функции. Изучалась философия смеха, исследовались его аксиологические параметры. Давались и чисто прикладные, локальные классификации значительного количества весьма специфических «технических» приемов, позволяющих средствами искусства вызвать смеховую реакцию.

С.З. Агранович и С.В. Березин усложнили свою задачу, поскольку попытались (и сразу заметим, сделали это чрезвычайно успешно!) заглянуть в «тайное тайных» — в недра исторически становящегося, формирующегося психического мира человека, дать истолкование смеху как явлению ключевому для понимания магистральных путей антропосоциогенеза. Когда возникает смех? Почему он возникает? Как помог смех человеку справиться с решением сложных задач самоидентификации, определить свое место в социуме и мироздании? Самые простые вопросы подчас оказываются безмерно сложными.

Смех выделяет человека из всех существ, живущих на Земле. Как он возник в процессе эволюционного усложнения человека как целостной психофизиологической системы? Авторы, опираясь на сведения, почерпнутые из разных областей знания, утверждают, что в отличие от животного именно человек в своей повседневной жизненной практике постоянно сталкивался с подстерегающими его буквально на каждом шагу двусмысленными ситуациями, требовавшими адекватного понимания и поиска соответствующего выхода.

Считая базовой для понимания эволюции человека функциональную асимметрию его головного мозга, авторы книги отвечают на кардинальный вопрос — что же ее, эту асимметрию, породило. Приводя данные многих исследований биологов, медиков, психологов, антропологов, авторы приходят к выводу, что формирование человеческого интеллекта произошло в результате острого конфликта между двумя коммуникативными системами, обладателем которых стал человек, — более древней жестовой и более поздней вербальной. Человек должен был «справиться» с непростой декодировкой порой парадоксального (то есть внутренне противоречивого) «двойного послания», идущего от данных коммуникативных систем, как-то примирить, синтезировать порождаемые этими системами смыслы. Смех стал «точкой роста», интеллектуального становления, он стал психическим «механизмом», давшим человеку возможность парадоксальнонеожиданного и экономно-лаконичного выхода из создавшейся ситуации. Происходила сложная, как пишут авторы, «двойная семантизация» этих коммуникативных систем. Мозг человека обрел уникальное качество, которое выделило его из остальной живой природы, позволило развить перспективные аналитические способности и подготовиться к новым «вызовам» окружающего мира.

Авторы создали стройную систему доказательств, сохраняя верность своей исследовательской логике на протяжении всей монографии.

В самом деле, смех позволил человеку увидеть окружающий мир во всей его многозначности. Одно и то же явление, рассмотренное в системе различных образно-ассоциативных кодов, могло эксплицировать различные значения. Раздавшийся смех как эмоциональная взрывная реакция на ту или иную ситуацию, на ту или иную реплику в разговоре (как в жизни, так и в искусстве) неизбежно свидетельствовал, что смеющийся манифестирует тем самым свое знание и понимание одновременно двойной семантики происходящего.

Обычно объектом смеха называют необоснованную претензию (когда, как говорят, «амбиция больше амуниции»). Исходя из тех продуктивных идей, что высказаны С.З. Агранович и С.В. Березиным, я бы откорректировал это определение следующим образом. Объектом смеха становится явление, «упрямо» (наперекор многообразию бытия) претендующее на тотальную однозначность. Смех может не ставить под сомнение обоснованность или необоснованность тех или иных претензий личности, он ставит под сомнение именно прокламируемую однозначность и фактом своего появления демонстрирует принципиальную полисемию всего сущего. Смех заменяет простую плоскость многомерной фигурой, наделяет явление большим семантическим объемом.

В глубокой, но изящно и весьма занимательно написанной монографии найдут богатую пищу для плодотворных размышлений и филологи, и психологи, и культурологи, и все те, кто интересуется многоаспектной проблемой архетипичных ментальных матриц, на которые вольно или невольно ориентируется сознание современного человека.

С.А. Голубков