Эльфы, топор и все остальное - Шепельский Евгений Александрович - Страница 67

Предводитель Братства уже валялся под лавкой, спеленатый, с заткнутым ртом, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями. Глаза его были полны презрения и ненависти. Ничего, смотри-смотри, болезный, я стараюсь для твоего же блага, для твоих Братьев, для твоих родных, черт тебя дери!

Быстрее…

Виджи и принц… Каждый взгляд, что я кидал на супругу, заставлял меня суетиться еще больше. Эльфы лежали как близнецы, как две статуи из алебастра… Им было холодно и больно.

Она знала, что ей будет плохо, что она будет страдать, если мы не отплывем вовремя. Знала — и не сказала, чтобы я сделал то, что задумал. Вот что ей двигало, а? Абстрактный гуманизм? Человеколюбие? Желание вызволить своего мужчину из беды, коли он туда попадет?

Своевольная девчонка! Если еще раз… Еще раз такое будет, я нарежу розог и хорошенько всыплю по ее мягкому и безмерно прекрасному месту! Всыплю так, что мало не покажется!

— Мастер Фатик, — вдруг тихо сказала Имоен. — Вы не слышите, будто кто-то шепчет на самое ухо?

Снова этот шепот…

Я замер. У Скареди бурчал голодный желудок, предводитель Братства злобно сопел в две дырки, фыркали лошади, а на площади у трупов жужжали мухи.

Никакого шепота.

Значит, сначала накатило на эльфов, как на самых тонких натур, теперь — на человеческую женщину, потом, очевидно, наступит черед мужчин и заскорузлых гномов, затем перемены ощутят крупные животные, а тупой варвар так и будет сидеть, обливаясь потом и пытаясь уловить звуки из пустоты.

Черт с ними, пора действовать!

Я заставил Скареди повторить речь, послушал не вполне убедительные вскрики Имоен и Олника, и выгнал всех наружу. Пока рыцарь седлал жеребца, дал последние наставления:

— Идите рядом с фургоном! Орите только то, что велено! Размахивайте руками, корчите болезненные рожи, но смотрите только перед собой, чтобы не упасть! Расслабьтесь, никто вас пальцем не тронет. Чумы страшатся все. Помните: не отставать! Для тех, кто вздумает потеряться, ориентир — старый маяк! Под ним моряцкое кладбище. Бежать туда во все лопатки! Фургон будет там.

Туман небытия поднялся до осей колес и, гладко бугрясь, полз по проезду к тому месту, где недавно стояла кибитка талестрианского мага. Туман не залетел, во всяком случае, пока, и я свободно видел на десять футов вперед камни мостовой и трупы кверлингов.

Имоен вздрогнула, зябко ухватила себя за плечи.

— Мастер Фатик…

— Холодно?

— Да…

Одному варвару все нипочем! Что с него взять, с тупого и толстокожего? «Слишком прост», так говорила Виджи.

— Ничего, пробежишь, согреешься. Выше нос, девочка! Скареди, что с конем?

Рыцарь уже занял место в седле; солнце дробилось в камнях венца.

— Скареди?

Он осторожно сделал круг по площади, задумчиво хлопая по раззолоченным ножнам парадного меча. Кролик, фыркая, переступал трупы кверлингов.

— Лошадям тревожно… Я готов к деянию.

И никаких тебе «мастер Фатик», ишь ты! Даже не повернул в мою сторону головы. Ох, тяжела ты, ноша спасителя чужих жизней.

Быстрее…

В общем, мы выдвинулись. Я на козлах, Олник пешим ходом — справа, Имоен — слева от фургона, эльфы, разумеется, внутри. Мне показалось, что Имоен накрыл приступ стыда — обращенное ко мне ухо стало малиновым, в точности как бывало с Виджи, когда она испытывала сильные эмоции. Но Имоен держалась, упрямо потряхивая хвостом волос.

Его Грозная Милость ехал в двадцати ярдах позади нас, как и было велено.

Актеры — аматоры, режиссер — аматор, репетиций — не было. Я ерзал, как на иголках, проклиная все на свете, и особенно — Отли, сбагрившего на меня эту пьесу.

Лошади и впрямь, начинали волноваться. Гритт, только бы не взбесились и не попытались бежать из города прежде, чем мы отыграем спектакль!

Развалины сменились жилыми домами, затрапезными лавчонками. Мостовую еще не застелил туман. Редкие прохожие при виде нас испытывали что-то вроде шока, прижимались к стенам, округляли глаза. Раздались первые возгласы. Седая старушка выпустила из рук жбан молока, который с треском лопнул на камнях. Краснощекая кормилица в окне до того впечатлилась видом Олника, что отняла от груди младенца.

— Мое почтение, леди, — проронил бывший напарник, забыв свои реплики, и едва не загремел в молочную лужу. Леди проводила его ошеломленным взглядом, отлученный от груди младенчик распахнул варежку и разревелся.

А-а-а, Гритт, Небо и Великая Торба!

— Чума! — заорал я, как сумасшедший. — Спасайтесь, в городе — чума-а-а-а! Уходите! Уходите из города! Олник, скотина, кричи!

— Ась? А-а-а! Чума-а-а! — Он сделал вид, что пытается расцарапать грудь, усеянную бубонами. — Я из села, спасайтесь!

Я чуть не прикрыл лицо ладонью от стыда.

— Олник!

— А-а-а! Чума-а-а! Спасайтесь в деревни и села! Я из города!

— Чума-а-а! — тонким неверным голосом вскрикнула Имоен.

Я услышал цоканье копыт Кролика; величественный бас Скареди поддержал скверное начало моей пьесы:

— Государь велит — уходите из Ридондо в предгорья! Предвестия смерти не лгут! В городе смерть, в городе — чума!

— Амаэрон! — завопили с разных сторон простецы. — Государь!

Ну вот, чумная братия не столь впечатлила горожан, как выезд самого короля. В общем-то, так я и думал.

Мы выбрались на проспект, который вел к Торжищу, к городу в городе, огромному, расчерченному нитями улиц. Далеко впереди на покатом холме виднелись обломки старого маяка… Землетрясение разрушило его, Ковенант не стал отстраивать, вместо старого маяка теперь работал новый — в Верхнем городе, на макушке главного храма Атрея.

Народу на проспекте было не в пример больше, но все же не так много, как обычно. Исход животных и птиц здорово напугал торговцев.

Ну и отлично, тем сильнее по воде разбегутся круги… Двигайся, Фатик, не оглядывайся в глубь фургона, где лежит твоя женщина…

Быстрее…

Я набрал воздуха в грудь:

— Чума-а-а!

Достаточно быстро мои актеры освоились, хм, раскричались. От пронзительного голоска Имоен у меня засвербело в левом ухе, от воплей Олника — загудело в правом. Я катил вперед, ощущая себя сеятелем болестей, горестей и большой-пребольшой лжи. Ремесло героя, мать его… Ненавижу.

Мы пересекли один из мостов обводного канала. Захрустел под колесами дробленый камень дороги — наш чумной балаганчик вкатился на Торжище, в царство тысяч лавок, навесов и купеческих дворов. Тут мы навели шороху, да такого, что стон и вопли пошли во все стороны. Я старался выбирать широкие, не запруженные повозками торговые улицы. И кричал. Олник и Имоен вторили мне. Скареди поддерживал, ни на йоту не отступая от сценария.

Торжище мало изменилось с тех пор, как я бывал тут в последний раз. Большой пыльный город, в котором на подхвате у купцов всего света работали простые маленькие люди — жители Нижнего Ридондо. Именно за ними я пришел сюда, именно они были мне дороги.

— Чума-а-а-а!

Ну что, дорогие мои простецы, грамотные и не очень, я напугаю вас до полусмерти, а Скареди придаст вашим страхам верное направление. Вы ринетесь за семьями, и не будете отсиживаться за стенами домов, нет, вы исполните повеление короля уйти из Ридондо. И никакое Безликое Братство не успеет вам помешать.

А Ковенант… Разумеется, хитрые дворяне закроются в Верхнем городе, и…

Если честно, мне было на них наплевать.

Бакалейная улица…

— Чума-а-а!

Толстяк в фартуке отпрянул, плюхнулся на мешки с мукой, кто-то выругался, затем к небесам вознеслись вопли ужаса, ахи, охи и бессвязные выкрики.

Я окончательно убедился, что представление удалось, когда пятеро рыночных стражников порскнули от нашего фургона, теряя щиты и копья, а откормленный патриций, выпав из портшеза, подвывая, устремился в глубь Торжища.

А вы думали, хе! У Фатика Мегарона Джарси не бывает провальных пьес!

Быстрее…

Скотные ряды… Гогот, хрюканье, ржание, мычание… Пыль, пропитанная мускусом, мухи, жара. Под копыта моих лошадей метнулся пятнистый поросенок. Фургон встряхнуло: еще одна жертва моего героизма, чтоб ему пусто…