У птенцов подрастают крылья - Скребицкий Георгий Алексеевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/98
- Следующая
Приказчики магазина, видимо, тоже хорошо знали всех этих «любителей», приветливо здоровались с ними и охотно показывали то одно, то другое ружье.
Вообще этот магазин походил больше всего на клуб, куда собираются старые друзья-приятели.
Я пристраивался то к одной, то к другой кучке «любителей», с наслаждением прислушивался к их разговорам и из-за чужих боков, локтей, животов старался разглядеть то ружье, какое знатоки в данный момент разглядывали.
Мама, потеряв всякую надежду вытащить меня из злополучного магазина, наконец смирилась, уселась в сторонке на мягкий стул и слегка задремала.
Вдруг я заметил, что почти все покупатели перестали вертеть ружья и начали поглядывать в одну сторону. Я тоже оглянулся и увидел высокого человека в легком, очень красивом пальто и в такой же красивой летней шляпе, которая была надета чуть-чуть набочок. Это был, очевидно, знатный господин. Он стоял, облокотясь о прилавок, и, небрежно поглядывая по сторонам, говорил о чем-то с приказчиком. Лицо у него было открытое, добродушное, но какое-то важное. Я подошел к нему и стал почти рядом.
— Уж извините, Федор Иванович, — робко говорил приказчик, — «пёрде» у нас сейчас нет. Что было, продали, а новые откуда же взять? Сами понимаете… И насчет стоимости тоже: как теперь ценить, рублик-то все под горку катится?..
— Понимаю, все понимаю. Под горку, говорите, катится, — повторил знатный господин и вдруг рассмеялся, да так бастисто, громко, прямо на весь магазин. — Катится, говорите? — повторил он еще раз и, не торопясь, добавил. — Ну и пусть его катится. А мне «джемсика» все-таки поищите… там где-нибудь… — И он указал пальцем куда-то неопределенно за витрину. — Мой рублик не покатится, заплачу валютой, — небрежно добавил он.
Приказчик угодливо поклонился:
— Поищу-с, поищу-с, — и побежал в проход между витринами.
Через несколько минут он вернулся в сопровождении другого продавца, пожилого, степенного, может, даже самого хозяина магазина. В руках у него было ружье.
«Неужели это «пёрде»?» — подумал я с невольным трепетом.
Конечно, это было «пёрде», иначе и быть не могло. Степенный продавец нес его так, как носят только какую-нибудь драгоценную хрустальную вещь, которую чуть толкнешь — и она разобьется.
С низким поклоном он передал ружье покупателю.
— Ну вот и нашлось, — небрежно сказал тот, взял ружье и стал вертеть его без всякой осторожности.
Зато оба продавца, стоя рядом, всем своим видом показывали, что они готовы тут же броситься на помощь, если ружье, не дай бог, выскользнет из рук покупателя.
«И это «пёрде», настоящее «пёрде», — мысленно твердил я, стараясь придвинуться к ружью как можно ближе и как можно лучше рассмотреть его.
К моему великому огорчению, я не мог в нем разглядеть ничего особенного: ружье как ружье. Даже гравировка была какая-то очень мелкая, почти совсем незаметная.
А я-то думал, что «пёрде» все в золоте, так и сверкает!
В своем охотничьем любопытстве я залез почти под руку важному покупателю. Наконец он заметил меня и весело сказал:
— Куда ж ты, юноша, лезешь, скоро меня за прилавок загонишь!
Я очень смутился. А оба продавца, как две змеи, сразу зашипели:
— Что вам здесь нужно, что вы толкаетесь…
Но шипеть им долго не пришлось. Знатный господин еще раз осмотрел ружье и сказал:
— Беру. Сколько следует?
— Да как в прейскуранте, мы лишнего не берем, — торопливо ответил старший продавец. — Только уж, Федор Иванович, как обещали, валютой, а то сами посудите…
— Хорошо, хорошо, — кивнул покупатель и, расстегнув пальто, достал бумажник.
— Сейчас покупочку завернем, — суетился старый продавец. — А вас прошу ко мне в кабинет. Что здесь-то стоять! Посидите, отдохните.
Все трое удалились в какую-то боковую дверь.
Ко мне быстро подошла мама:
— Ты видел? Знаешь, кто это? Высокий такой, около тебя стоял. Это — Шаляпин, певец Шаляпин.
Про Шаляпина я и раньше слыхал и от мамы, и от Михалыча. Но, признаться, в этот раз он совсем не заинтересовал меня как знаменитый артист. В его лице я видел значительно больше, чем гениального певца и артиста, — я видел в нем счастливейшего из смертных, обладателя ружья «пёрде».
Это был единственный случай в жизни, когда я и видел, и слышал Шаляпина, кстати сказать, видел и слышал его в совсем не свойственной ему роли — в роли покупателя охотничьего ружья. Ведь Шаляпин не был охотником. Но, как я узнал потом, дорогие ружья он приобретал очень охотно, вероятно, ценил их просто как хорошую вещь, а вовсе не как друга и спутника на охоте.
В этот же день мы с мамой побывали еще в одном очень интересном месте — в магазине Бланка.
Чучельная мастерская Бланка и магазин при ней помещались в доме между Арбатской площадью и Никитским бульваром.
Когда я вошел туда, мне сразу показалось, что я попал в какое-то неведомое лесное царство. Куда ни оглянись — всюду волки, лисицы, медведи, тетерева, глухари, орлы… Я не знаю, на кого и смотреть: все чудо как хороши, будто живые! Ах, если бы можно было приобрести их нее сразу, весь магазин! Но, увы, такое счастье возможно только в мечтах, и я на секунду вообразил себя самим Бланком, обладателем всех этих сокровищ.
К действительности вернул меня неожиданный вопрос продавца.
Он торопливо подошел к нам и спросил у мамы, что мы желаем приобрести: что-либо из птиц или из зверей?
— Мы еще не решили, — уклончиво ответила мама, бросив мне предостерегающий взгляд: «Помни, мол, наш уговор. Только посмотреть и ничего не покупать».
Уговор-то я, конечно, помнил, но разве он лишал меня права поговорить с продавцом о вещах, которые нас с ним одинаково интересовали.
Продавец оказался очень разговорчивым и совсем никуда не торопился, так как, кроме нас с мамой, никаких покупателей в магазине не было.
Я рассказал ему, что ловлю зимой разных птиц, держу их в клетке до весны, а как станет тепло — выпускаю на волю.
Продавец расхвалил меня за заботу о птицах и тут же принес и расставил на, прилавке чучела снегирей, щеглов, чижей, синиц — обычных посетителей моей птичьей столовой.
— Зимой-то вы их всех в клетке живыми видите, — сказал он, — а вот на лето неплохо бы завести хотя бы их изображения, так сказать, для памяти, — прибавил он, поглядывая больше не на меня, а на маму. — Не правда ли, сударыня?
— Ах, не знаю, право, — раздраженно ответила мама. — От этих птиц и зимой житья нет. Ловить-то нее охотники, а вот кормить, поить, клетки чистить — никого нет. А уж как поднимут с самого утра писк, гниет, ну хоть из дома беги…
— Вы совершенно правы, — охотно согласился продавец. — Но вот эти, смею доложить, — и он указал на чучела, — ни корму, ни воды не требуют. И шума никакого, только приятность для глаз. А уж какое ювольствие сынку вашему доставят! — Продавец с нежностью взглянул на меня. — Он, видно, большой любитель птиц. Наверное, ученым будет, путешественником, натуралистом. А такие вот вещи, смею доложить, — и он снова указал на чучела, — помимо художественности, большое воспитательное значение имеют. Так сказать, любовь к природе развивают. И притом, — он доверительно склонил голову в сторону мамы, — недороги, совсем недороги…
— А сколько? — как-то невольно вырвалось у мамы.
— Вот этот снегирь — полтора рубля, а прочие и того дешевле, по рублю. Вся компания пять с полтиной.
— Боже, какая дороговизна! — всплеснула руками мама.
— Дороговизна? — изумился продавец. — Сударыня, да как вам не грех так даже говорить? Да неужели культурное воспитание вашего сына не стоит этих пяти рублей?!
— А я третьего дня в пятый класс экзамен сдал, хорошо сдал, — ввернул я.
— Уже в пятый класс! — изумился продавец. — Просто невероятно. Ну, поздравляю, от всей души поздравляю! Вот вам и подарочек от мамы будет, а кстати, и память о пашем магазине в столь радостные дни. Прикажете завернуть? — И, не дожидаясь маминого ответа, схватил бумагу и принялся заворачивать выставленные на прилавке чучела.
- Предыдущая
- 5/98
- Следующая
