Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя - Страница 34

• Предыдущая
• 34/100
• Следующая

В дальнейшем, в ходе войны в защиту веры, Симон будет трижды руководить крупными казнями совершенных. В Минерве он отправится в тюрьму к приговоренным, чтобы убедить их отказаться от ереси. Конечно, главная ответственность за аутодафе лежит на легатах, но Симон их санкционировал. Лидер крестового похода должен был разделять «неистовую радость», которую в Христовых воинах возбуждали эти кошмарные зрелища.

Грабеж, резня, поджоги, систематическое уничтожение посевов, виноградников и стад – все эти старые как мир приемы военной тактики Симон де Монфор широко применял в своем новом домене. Похоже, что именно такая разрушительная политика и помогла ему долго продержаться в Лангедоке. В конце концов главное преступление Монфора заключалось в том, что он был чересчур исправным солдатом: он совершил все, что от него ожидали, и оправдал все надежды своих вдохновителей. Он настолько истощил физические и моральные силы страны, что искоренение ереси стало практически осуществимым.

Нам не представляется возможным на страницах этой работы детально пересказать историю всей кампании Симона де Монфора. Удовлетворимся тем, что проследим ее основные этапы, параллельно с деятельностью его союзников и противников. Пока Симон с энергией, достойной лучшего применения, справлялся со своей задачей завоевателя, папа, стремясь держать руку на пульсе событий, бросил очередной клич к крестовому походу. Легаты изыскивали средства подчинить себе всю страну, а граф Тулузский и южная знать разрабатывали план обороны.

Первые месяцы похода, принесшие Церкви нежданный успех, заставили ее реально оценить и трудности предприятия. Наиболее ощутимым практическим результатом кампании был арест Раймона-Роже Тренкавеля и водворение барона-католика на место виконта Безье. Но законный владетель этих земель был жив, и нельзя было оставлять его в живых слишком долго. 10 ноября 1209 года, после трех месяцев заключения, Раймон-Роже умер от дизентерии. Был ли он отравлен или не выдержал условий, в которых его содержали, нет никаких сомнений в том, что смерть его не была естественной. Тюремщики явно приложили все усилия, чтобы укоротить его жизнь, и очень подозрительна быстрота, с которой им это удалось, ведь виконту было всего 24 года, и к моменту ареста он был полон сил и энергии.

После него остался двухлетний сын. Спустя 10 дней со смерти мужа вдова, Агнесса де Монпелье, заключила с Симоном соглашение, по которому она отказалась от своих и сыновних прав с условием получения 25000 су за Мельгей и 3000 ливров годовой ренты. Единственным законным владетелем виконтства Безье становился Монфор. Однако король Педро Арагонский не подтвердил прав нового вассала и не спешил принять его присягу. Многие из вассалов Тренкавеля, потрясенные известием о его смерти, восстали и принялись атаковать замки, где Симон оставил гарнизоны послабее. Один из отпавших от оккупанта сеньоров, Гиро де Пепье, желая отомстить за смерть дяди, убитого французским рыцарем, захватил замок Пюисегьер, где Симон оставил двух рыцарей и 50 человек пеших. Когда же Монфор явился отбить замок с виконтом Нарбоннским и ополчением из горожан, ополчение отказалось атаковать и разошлось. В Кастре восставшие жители завладели гарнизоном. За несколько месяцев Симон потерял более 40 замков; казна его была пуста, люди впали в растерянность. Граф Фуа, поначалу державший нейтралитет, отбил у крестоносцев замок Преиксан и пытался взять Фанжо.

В это время папа торжественно подтверждает все полномочия Симона де Монфора и дарует ему награбленное у еретиков имущество.

Перед Симоном поставлена ясная задача: покорить все крепости, контролирующие главные дороги, силой заставить присягнуть крупных феодалов виконтства и не дать противнику упорядочить силы. В начале 1210 года он получил подкрепление: его жена, Алиса де Монморанси, привела с собой несколько сот солдат. Теперь он смог вернуть часть замков, перевешать «предателей», жестоко покарать гарнизон Брама и двинуться на Минерву, одну из крупнейших крепостей, столицу Минервуа. Он ловко использует неприязнь Минервского виконта Гильома к нарбоннцам и заключает с ним союз.

В июне 1210 года ему жаждой и голодом удалось сломить сопротивление защитников Минервы. Он начал переговоры о капитуляции с Гильомом, но тут, что очень показательно, вмешались легаты, Тедиз и Арно-Амори, которые стали упрекать Симона в нерешительности и многословии. Монфор как опытный воин полагал, что надо прежде закрепиться на месте, а потом уже целенаправленно начинать расправу с еретиками, и всячески пытался умерить пыл легатов. Арно-Амори прекрасно знал, что в Минерве укрылось много совершенных, и боялся, что Симонова неповоротливость помешает Церкви захватить богатую добычу. В этих переговорах аббат из Сито, не желая показаться еще более жестоким, чем его безжалостный коллега, поскольку «он жаждал смерти врагов Христовых, но не смел выносить смертного приговора, будучи монахом и священнослужителем», пустился на хитрость, разрушившую перемирие. Минерва сдалась на милость победителя, и теперь сохранение жизней обитателей зависело от их покорности Церкви. Находящиеся там еретики должны были выбрать между смертью и отречением.

Петр Сернейский приводит по этому поводу замечание одного из лучших капитанов Монфора, Роберта де Мовуазена. Сей доблестный шевалье не мог смириться с тем, что совершенным предложили выбор. Притворное отречение может быть для них простым средством уйти от наказания, а он не для того принял крест, чтобы миловать еретиков. Аббат из Сито его успокоил: «Не тревожьтесь, я думаю, отрекутся очень немногие»[76]. Аббат Сернейский, дядя историка, и сам Симон де Монфор пытались убедить приговоренных отречься. Ничего не добившись, «они вывели приговоренных из замка, приготовили огромный костер и бросили в него сразу более четырехсот еретиков. По правде говоря, никого из них не надо было тащить, ибо, упорствуя в своих заблуждениях, они сами с радостью бросались в пламя. Спаслись лишь три женщины, которых вывела из костра одна из аристократок, мать Бушара де Марли, чтобы вернуть их в лоно святой римской Церкви»[77].

Минерве досталось пережить первый большой костер еретиков. Однако в этой войне, развязанной против ереси, сами еретики, казалось, никакой роли не играли; сообщалось, что в таком-то замке их собралось много, и если их обнаруживали, то сжигали. Очевидно, жгли только совершенных, то есть людей, во всеуслышание отрекшихся от католической веры и вызывавших в крестоносцах священный ужас. Эти казни, по желанию и с одобрения Церкви, считались скорыми карательными актами и вершились без суда и следствия на глазах у победоносной фанатичной армии.

Нам трудно представить себе как силу веры, так и силу суеверий этих людей и понять, до какой степени «дух зла», обитавший во врагах Церкви, был для них реальностью. Те, кто телом и душой предался ереси, не считались уже людьми, а были исчадиями ада. Вот откуда взялись жуткие легенды о мерзких оргиях, которым якобы предавались катары. Народное воображение, далеко обгоняя в этом плане представления Церкви, искажало и уродовало окаянных отступников, не умея объяснить их отступничество иначе, как нечеловеческой развращенностью. Вот откуда ликование пилигримов перед кострами: они не преступников карали, а наблюдали, как всеочищающий огонь уничтожал «отродье Дьявола».

Совершенных было мало, а простых верующих – великое множество, и в конце концов для крестоносцев любой, кто поддерживал совершенных или просто их не преследовал, становился потенциальным еретиком. Не говоря уже о тех, что покорялись и клялись в верности Церкви, а сами нападали на воинов Христовых и резали их направо и налево, а потом прятались в свои «орлиные гнезда» и оттуда без конца угрожали крестоносным отрядам, или о тех, что поднимали города и предместья против оккупантов. Короче – не с еретиками надо было бороться, а со всей страной, что им пособничала.

• Предыдущая
• 34/100
• Следующая