Избранные страницы - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/37
- Следующая
Оттого ли, что было уже поздно, или оттого, что альбом был просмотрен и впереди предстояла скука, – но гости после моих слов немедленно разошлись.
Я остался один, открыл форточки, напустил свежего воздуха и стал дышать. Было весело и уютно.
Если бы у моего альбома выросла рука – я пожал бы ее. Такой это был хороший, пухлый, симпатичный альбом.
Специалист
Я бы не назвал его бездарным человеком… Но у него было во всякую минуту столько странного, дикого вдохновения, что это удручало и приводило в ужас всех окружающих… Кроме того, он был добр, и это было скверно. Услужлив, внимателен – и это наполовину сокращало долголетие его ближних.
До тех пор, пока я не прибегал к его услугам, у меня было чувство благоговейного почтения к этому человеку: Усатов все знал, все мог сделать и на всех затрудняющихся и сомневающихся смотрел с чувством затаенного презрения и жалости.
Однажды я сказал:
– Экая досада! Парикмахерские закрыты, а мне нужно бы побриться.
Усатов бросил на меня удивленный взор.
– А ты сам побрейся.
– Я не умею.
– Что ты говоришь?! Такой пустяк. Хочешь, я тебя побрею.
– А ты… умеешь?
– Я?
Усатов улыбнулся так, что мне сделалось стыдно.
– Тогда, пожалуй.
Я принес бритву, простыню и сказал:
– Сейчас принесут мыло и воду.
Усатов пожал плечами.
– Мыло – предрассудок. Парикмахеры, как авгуры, делают то, во что сами не верят. Я побрею тебя без мыла!
– Да ведь больно, вероятно.
Усатов презрительно усмехнулся:
– Садись.
Я сел и, скосив глаза, сказал:
– Бритву нужно держать не за лезвие, а за черенок.
– Ладно. В конце концов, это не так важно. Сиди смирно.
– Ой, – закричал я.
– Ничего. Это кожа не привыкла.
– Милый мой, – с легким стоном возразил я. – Ты ее сдерешь прежде, чем она привыкнет. Кроме того, у меня по подбородку что-то течет.
– Это кровь, – успокоительно сказал он. – Мы здесь оставим, пока присохнет, а займемся другой стороной.
Он прилежно занялся другой стороной. Я застонал.
– Ты всегда так стонешь, когда бреешься? – обеспокоенно спросил он.
– Нет, но я не чувствую уха.
– Гм… Я, кажется, немножко его затронул. Впрочем, мы ухо сейчас заклеим… Смотри-ка! Что это… У тебя ус отвалился?!
– Как – отвалился?
– Я его только тронул, а он и отвалился. Знаешь, у тебя бритва слишком острая…
– Разве это плохо?
– Да. Это у парикмахеров считается опасным.
– Тогда, – робко спросил я. – Может, отложим до другого раза?
– Как хочешь. Не желаешь ли, кстати, постричься?
Он вынул ножницы для ногтей. Я вежливо, но твердо отказался.
Однажды вечером он сидел у нас и показывал жене какой-то мудреный двойной шов, от которого материя лопалась вслед за первым прикосновением.
– Милый, – сказала мне жена. – Кстати, я вспомнила: пригласи настройщика для пианино. Оно адски расстроено.
Усатов всплеснул руками.
– Чего же вы молчите! Господи… Стоит ли тратиться на настройщика, когда я…
– Неужели вы можете? – обрадовалась жена.
– Господи! Маленькое напряжение слуха…
– Но у тебя нет ключа, – возразил я.
– Пустяки! Можно щипцами для сахара.
Он вооружился щипцами и, подойдя к пианино, ударил кулаком по высоким нотам.
Пианино взвизгнуло.
– Правая сторона хромает! Необходимо ее подтянуть.
Он стал подтягивать, но так как по ошибке обратил свое внимание на левую сторону, то я счел нужным указать ему на это.
– Разве? Ну, ничего. Тогда я правую сторону подтяну сантиметра на два еще выше.
Он долго возился, стуча по пианино кулаками, прижимал к деке ухо так сильно, что даже измял его, а потом долго для чего-то ощупывал педаль.
После этих хлопот отер пот со лба и озабоченно спросил:
– Скажи, дружище… Черные тебе тоже подвинтить?
– Что черные? – не понял я.
– Черные клавиши. Если тебе нужно, ты скажи. Их, кстати, пустяковое количество.
Я взял из его рук щипцы и сухо сказал:
– Нет. Не надо.
– Почему же? Я всегда рад оказать эту маленькую дружескую услугу. Ты не стесняйся.
Я отказался. Мне стоило немалых трудов потушить его энергию. Сам он считал этот день непотерянным, потому что ему удалось вкрутить ламповую горелку в резервуар и вывести камфарным маслом пятно с бархатной скатерти.
Недавно он влетел ко мне и с порога озабоченно вскричал:
– К тебе не дозвонишься!
– Звонок оборвал кто-то. Вот приглашу монтера и заведу электрические.
– Дружище! И ты это говоришь мне? Мне, который рожден электротехником… Кто же тебе и проведет звонки, если не я…
На глазах его блестели слезы искренней радости.
– Усатов! – угрюмо сказал я. – Ты меня брил – и я после этого приглашал двух докторов. Настраивал пианино – и мне пришлось звать настройщика, столяра и полировщика.
– Ах, ты звал полировщика?! Миленький! Ты мог бы сказать мне, и я бы…
Он уже снял сюртук и, не слушая моих возражений, засучивал рукава:
– Глаша! Пойди купи тридцать аршин проволоки. Иван! Беги в электротехнический магазин на углу и приобрети пару кнопок и звонков двойного давления.
Так как я сам ничего не понимал в проведении звонков, то странный термин «звонок двойного давления» вызвал во мне некоторую надежду, что электротехника – именно то, что можно было бы доверить моему странному другу.
«Возможно, – подумал я, – что в этом-то он и специалист». Но когда принесли проволоку, я недоверчиво спросил специалиста:
– Слушай… Ведь она не изолированная?
– От чего? – с насмешливым сожалением спросил Усатов.
– Что – от чего?
– От чего не изолированная?
– Ни от чего! Сама от себя.
– А для чего тебе это нужно?
Так как особенной нужды в этом я не испытывал, то молча предоставил ему действовать.
– Отверстие в двери мы уже имеем. Надо протащить проволоку, привязать к ней кнопку, а потом прибить в кухне звонок. Видишь, как просто!
– А где же у тебя элементы?
– Какие элементы?
– Да ведь без элементов звонок звонить не будет!
– А если я нажму кнопку посильнее?
– Ты можешь биться об нее головой… Звонок будет молчалив, как старый башмак.
Он задумался.
– Брось проволоку, – сказал я. – Пойдем обедать.
Ему все-таки было жаль расставаться со звонком. Он привязался к этому несложному инструменту со всем пылом своей порывистой, дикой души…
– Я возьму его с собой, – заявил он. – Вероятно, можно что-нибудь еще с ним сделать.
Кое-что ему действительно удалось сделать.
Он привязал звонок к висячей лампе, непосредственно затем оторвал эту лампу от потолка и непосредственно затем обварил моего маленького сына горячим супом.
Недавно мне удалось, будучи в одном обществе, подслушать разговор Усатова с худой, костлявой старухой болезненного вида.
– Вы говорите, что доктора не могут изгнать вашего застарелого ревматизма? Я не удивляюсь… К сожалению, медицина теперь – синоним шарлатанства.
– Что вы говорите!
– Уверяю вас. Вам бы нужно было обратиться ко мне. Лучшего специалиста по ревматизму вы не найдете.
– Помогите, батюшка…
– О-о… должен вам сказать, что лечение пустяковое: ежедневно ванны из теплой воды… градусов так 45 – 50… Утром и вечером по чайной ложке брауншвейгской зелени на костяном наваре… или еще лучше по два порошка цианистого кали в четыре килограмма. Перед обедом прогулка – так, три-четыре квадратных версты, а вечером вспрыскивание нафталином. Ручаюсь вам, что через неделю вас не узнаешь!..
История болезни Иванова
Однажды беспартийный житель Петербурга Иванов вбежал, бледный, растерянный, в комнату жены и, выронив газету, схватился руками за голову.
- Предыдущая
- 25/37
- Следующая