Фея горького миндаля - Георгиевская Сусанна Михайловна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/18
• Следующая

Крендель не падал. Это был стойкий крендель. Попросту отсюда по вечерам раздавалась музыка, и он, музыкальный крендель, висел в танцевальной позиции.

В городе было много заводов: асбестовый, инструментальный и четыре компотные фабрики.

Если глянуть через калитку сада тёти Муниры, вечером к танцплощадке спешили девушки, девушки, девушки… С красиво взбитыми волосами. А если глянуть через калитку сада тёти Муниры пораньше утром, видно было, как те же девушки спешили с ведрами и коромыслами к городскому крану. Они шли по воду с красиво взбитыми с вечера волосами.

…Лена сказала:

— Миша, мы пойдём танцевать с Катей… Я буду, само собой разумеется, танцевать с вами. А Катя — с кренделем.

— Да где ж это видано, — возмутилась тётя Мунира, — чтобы на танцплощадку брали с собою ребёнка?! Она уснёт.

— Не уснёт, — спокойно ответила Лена. — Катя будет смотреть на нас… Миша так красиво начистил свои новые полуботинки!

— Я пойду, пойду! — захлебываясь от счастья, сказала Катя.

Лена погладила Кате прошлогодний матросский костюм, из которого Катя немножко выросла, расчесала ей волосы. Она хотела их повязать лентой, но лента в волосах не держалась, они были острижены слишком коротко.

— Может, и так сойдёт? — сказала Лена, неуверенно глядя на Катю.

— Может, сойдёт! — подтвердила Катя.

…В седьмом часу от дома, где танцплощадка, послышалась музыка. К танцплощадке двинулась торжественная процессия: Лена. Катя и Миша.

Тётя Мунира вышла следом за ними на улицу и, прикрывая глаза ладонью, с восхищением долго глядела вслед.

— Ленка-Ланка! — вдруг сказал Миша.

— Не смейте её ругать! — заступилась Катя.

— А я и не ругаю, — приподняв брови и чуть прищурясь, серьёзно ответил Миша.

На танцплощадке в рядок стояли пожарники — дули в трубы. Лица были у них испуганные. Перед молодыми пожарниками стоял пожилой пожарник. Он строго размахивал палочкой перед самыми их носами.

А вдоль танцплощадки сидели бабушки — лузгали семечки. Должно быть, семечки были вкусные, потому что они их лузгали не уставая. Рядом с ними сидели внуки, размахивая ногами; внуки смотрели пристально на пожарников.

А девушки стояли в рядок у стены, где вьющийся виноград. А ребята — поодаль, возле киоска, где продавали квас.

— Ты чья? Не припомню что-то! — спросила у Кати какая-то бабушка.

— Я своя.

— Ну и детки нынче пошли! — удивилась бабушка. — А с кем ты сюда пришла?

— С золотым кренделем.

— Тебе палец в рот не клади!

— А зачем мне ваш палец, бабушка? — удивилась Катя.

Но тут-то Лена пошла танцевать! Она танцевала с Мишей.

Лена как будто не дотрагивалась до цементного пола площадки своими длинными, худыми ногами в красивых туфлях. Ноги двигались сами собой! Широкое платье на ней так красиво взлетало и развевалось. Голова была немного откинута. Под музыку танцевали даже Ленины волосы… Лена смотрела на Мишу. Миша смотрел на Лену.

— Я с ними, с ними пришла! — объяснила Катя той любопытной бабушке.

До чего волшебно играла музыка! Казалось, что это играют не пожарники, что музыка бежит из башни, которая минарет…

Сидя на лавочке, Катя от восхищения принялась подпрыгивать на ладонях. Она подпрыгивала так бойко, словно её ладони были пружинками.

Когда окончилась музыка, все немножко похлопали. Только Катя совсем потерялась: руки её были заняты и она не успела хлопать.

Лена остановилась далеко, у изгороди из вьющегося винограда, смеясь и обмахиваясь платком. Все её окружили. Э-эх! Скорей бы, скорей опять заиграла музыка!..

И вот музыка сжалилась, заиграла опять. Лена снова пошла танцевать. На этот раз она танцевала с юным шофёром грузовика, который привозил уголь для тёти Муниры. (Ей каждый год привозили уголь. Из личного уважения. Как пенсионерке.)

Миша пригласил какую-то девушку, стоявшую у виноградной изгороди.

Лена танцевала ещё красивее, ещё лучше, чем раньше. Она откидывала под музыку то одну, то другую ногу, сгибая её в колене; то отходила на шаг-другой и, как юла, вертелась одна, то опять приближалась, и они продолжали кружиться вместе.

— Погляди-ка, что делает! — говорили бабушки. — Ишь ты!

И все глядели. И делался танец.

На дворе стемнело. Почти совсем не видно стало пожарных, только их каски: они поблёскивали во тьме. Тени от веток ложились на цементный пол; то выплывая из темноты в свет, то уходи и прозрачную темноту веток, кружились пары.

А музыка всё играла. А Миша всё танцевал, танцевал с той девушкой, что стояла раньше в самом дальнем углу площадки.

Он так сильно старался, что отхлопывал каблуками.

Танец окончился. Миша снова подошёл к другой девушке, у виноградной изгороди, и позвал её танцевать… Потом ещё одну и ещё одну.

Лена тоже всё танцевала и танцевала. Было похоже на то, что они каждый сам по себе пришли на площадку.

Наконец-то Миша опять подошёл к Лене.

Лена глянула на него удивлённо и весело и пошла танцевать с шофёром грузовика.

Миша рассмеялся и стал отнимать её у шофёра грузовика. Лена пожала плечами и остановилась.

— Мишель! — заорал какой-то его товарищ от лотка с квасом. — Что ты с нею миндальничаешь?! Приглашай другую.

Лена глянула на свои ручные часы, улыбнулась, прищурилась и пошла с танцплощадки… Забыв о Кате!

Ушла одна в темноту улицы.

— Лена а! — громко крикнула Катя.

Но Лена её не слышала.

Вот только что, сию минуту стояла здесь. И — нету… Пропала! Спряталась.

Пустынными были улицы в этот поздний час. Кое-где раскачивались фонари. Прошёл уныло и молча городской пёс. Он ходил каждый вечер от урны к урне; разыскивал себе пропитание.

Котя шла одна по вечернему городу, тускло освещённому фонарями. Катя искала Лену.

От садов за оградами пахло цветами. Издалека добегала до Кати музыка. То громче, то тише была она. И вдруг — замолкла.

По мостовой прокатила садовая тачка. Тачку подталкивал бородатый дедушка. Проехала легковая. Прошёл автобус, осветив на минуту Катю. Осветил… и дёрнулся — дальше, дальше. И поволок за собой свой свет.

Катя шла по городу в наглаженном Леной матросском костюмчике. Шла, низко опустив голову.

Дворец… Он неподалёку от тёти Муниры и её дома…

— Что случилось, Катя? — увидев девочку, громким шёпотом спросила тётя Мунира. — Ленка хлопнула дверью и заперлась у себя. Велела, чтобы никто к ней не заходил… Я постучалась, хотела ей дать поужинать… Ку-уда там! Не отвечает.

В это время домой возвратился Миша.

— Лена, откройте! — строго сказал он закрытой двери.

Но двери не откликались.

— Взломаю! Откройте! — пригрозил Миша.

Но двери не испугались.

— И чего ей надо?! — сказала шёпотом тётя Мунира. — Интересный, культурный… Окончил техникум… Селектор, не кто-нибудь. На плантации первый помощник её отца… Так нет же! Только бы унизить и высмеять человека!..

— Звёздная, это сугубо наше личное дело, — сердито прошептал Миша.

— Катя, — робко сказала тётя Мунира, — хоть ты постучи… Тебе, пожалуй, она откроет.

Катя тихонько стукнула в дверь.

— Отстань от меня, Катерина! — сказала дверь. — Отстань! Понимаешь? Не приставай!

— Я поняла, — ответила Катя. — Я поняла, Лена…

Катя проснулась и тихонько, как всё, что делала, посмотрела в окно. Встала и, перебирая маленькими босыми ногами, притулилась носом к открытой ставне.

В комнате было душно, и всё-таки тётя Мунира прикрывала окошко на ночь.

Под потолком, в темноте, носилась большая бабочка, ударяясь крыльями о потолок, более светлый, чем стены. (Потолок освещал какой-то дальний фонарь на улице.)

Двор был тихий. Дремал колодец. Дремала садовая тачка с листьями… Уснуло ведро у колодца. Тётя Мунира забыла его запереть в дом.

• Предыдущая
• 14/18
• Следующая