Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница - Купер Джеймс Фенимор - Страница 108

Одна из этих стоянок представляет собой живописный круглый залив, где в полной безопасности от любых ветров могут отстаиваться корабли неглубокой осадки. Гавань эта, или, как ее попросту называют, бухта, находится у основания косы и непосредственно сообщается с проливом, о котором уже говорилось выше. Шрусбери, маленькая речка в несколько сот футов шириной, течет параллельно берегу с юга и впадает в залив неподалеку от бухты. Местность между рекой и морем почти такая же, как на косе, низменная и песчаная, хотя не вовсе бесплодная. Там, где земля не распахана, можно видеть естественные луга и небольшие сосновые и дубовые рощи. Западный берег реки круто поднимается вверх и переходит в гору, у подножия которой олдермен ван Беверут по причинам, которые станут ясны читателю по мере развития нашего повествования, счел удобным построить свой загородный дом, названный им, в соответствии с голландским обычаем, «Сладкая прохлада».

Манхаттанский бюргер, любящий уединение и чистый воздух, вряд ли мог бы найти лучшее место для виллы. Примыкающие к его поместью земли уже в начале того века принадлежали семейству Хартсхорн, которое владеет ими и поныне. Их владения были обширны, и поблизости не было других поселенцев. Если добавить, что тамошняя земля в то время не представляла почти никакого интереса для сельского хозяйства, станет ясно, что у колонистов не было ни причин, ни возможностей вторгаться сюда. Дующие с океана ветры приносили с собой прохладу, освежая и без того живительный и благотворный для здоровья воздух. Ограничившись этим кратким рассказом о месте, где произошли многие излагаемые вами события, мы перейдем к более детальному описанию обиталища олдермена.

Вилла «Сладкая прохлада» представляла собой невысокое, неправильной формы кирпичное здание, выбеленное в чисто голландском вкусе. Повсюду виднелись многочисленные фронтоны и флюгера, десяток вычурных дымовых труб и бесчисленные вышки, предназначенные специально для того, чтобы аисты могли вить гнезда. Однако, к огорчению добропорядочного архитектора, который, подобно многим другим, не расставался здесь с привычками и вкусами, более подходящими для Старого Света, вышки эти оставались незаселенными; и, хотя все негры в округе хором утверждали, что аисты в Америке не водятся, архитектор не переставал выражать свое удивление по этому поводу. Перед домом был разбит небольшой, обсаженный кустарником чистенький газон. Два старых вяза казались сверстниками горы, у подножия которой они росли. Естественная терраса, на которой стояло здание, постоянно находилась в тени. Здесь было высажено много фруктовых деревьев, среди которых росли дубы и сосны. Спереди терраса круто обрывалась к устью реки. Короче говоря, это было обширное, но скромное загородное поместье, в котором не были забыты никакие удобства, хотя в отношении архитектуры хвастаться было нечем, если не считать ржавых флюгеров да замысловатых дымоходов. Чуть поодаль от главного здания, ближе к реке, располагалось несколько домиков для негров; тут же находились вместительные амбары и конюшни, значительно превышающие надобности поместья. Периагва, на которой владелец «Сладкой прохлады» пересек залив, стояла у небольшого деревянного причала под самым домом.

Мелькание огней, снующие по территории негры, шум и суматоха свидетельствовали о прибытии хозяина. Но постепенно суета улеглась, и, прежде чем часы пробили девять, освещение дома и наступившая тишина возвестили о том, что утомленные дорогой господа разошлись отдыхать в отведенные для них покои. Угомонились и негры: глубокий сон воцарился в их скромных жилищах.

Северный флигель виллы, обращенной, как помнит читатель, фасадом на восток, то есть к реке и океану, был особенно густо окружен кустарником и невысокими деревьями и отличался по стилю от остальных частей здания. Он был воздвигнут специально для красавицы Барбери и на ее средства. Здесь наследница двух состояний вела свое собственное маленькое хозяйство, когда находилась вне города, развлекая себя теми милыми женскими занятиями, которые соответствовали ее годам и наклонностям. Воздавая должное красоте и происхождению Алиды, галантный Франсуа назвал ее покои «La cour des Fees» ^[84]. Название привилось, хотя и в несколько искаженном звучании.

В описываемый вечер ставни во флигеле были растворены, и сама хозяйка сидела у окна. Алида была в том возрасте, когда люди наиболее доступны непосредственным впечатлениям, и рассматривала расстилавшийся перед ней прекрасный пейзаж, овеянный мягкой тишиной ночи, с наслаждением, какое испытывают от созерцания природы такие натуры.

Молодой месяц блистал на небосводе, окруженный мириадами звезд. Их свет нежно переливался на глади океана, то тут, то там вспыхивавшей под их лучами. Почти неощутимая вечерняя прохлада шла со стороны океана, необъятная ширь которого, разделенная песчаной косой, была совершенно спокойной; но его грудь тяжело вздымалась и опадала, словно кто-то огромный спал там, внизу, мирным сном. Лишь тяжелый, непрерывный рокот прибоя, набегавшего длинными белыми барашками на песчаный берег, нарушал тишину, то глухо, угрожающе нарастая, то невнятным шепотом замирая вдали.

Очарованная этим разнообразием звуков и торжественным покоем ночи, Алида вышла на маленький балкон. Опершись о перила, она наклонилась вперед, пытаясь разглядеть сквозь кусты роз часть залива, которая не была видна из окон ее комнаты.

Увидев неясные очертания мачт и темный силуэт корабля, стоявшего на якоре под защитой мыса, красавица Барбери улыбнулась. Ее темные глаза горделиво сверкнули; в изгибе пухлых губ можно было прочесть торжество; тонкий пальчик машинально постукивал по перилам.

— Однако быстро же капитан Ладлоу закончил свой поход! — не в силах совладать с охватившим ее чувством радости, вслух произнесла девушка. — Я, кажется, соглашусь с дядюшкой в том, что королеве дурно служат.

— Нелегко верно служить даже одной госпоже, — раздался вдруг чей-то голос из растущих под окнами кустов. — Но, служа двоим, можно навлечь немилость обеих…

Алида отпрянула и в то же мгновение увидела перед собой капитана «Кокетки». Прежде чем перепрыгнуть через разделявшие их низенькие перила, молодой офицер попытался прочесть в глазах девушки ее мысли; затем, то ли неправильно истолковав ее взгляд, то ли будучи слишком уверен в себе и в своих надеждах, он перескочил через перила в гостиную.

Хотя прекрасная дочь гугенота не привыкла к тому, чтобы в ее жилище входили столь бесцеремонно, на ее лице не выразилось ни удивления, ни испуга. Только кровь прилила к ее щекам да глаза, блеск которых никогда не затухал, засверкали еще ярче. Ее стан выпрямился, и она приняла решительный и надменный вид.

— Я слышала, что капитан Ладлоу завоевал славу храбреца в абордажных схватках, — холодно произнесла она, — и надеялась, что его честолюбие вполне удовлетворено лаврами, завоеванными в сражениях с врагами отечества!..

— Тысячу извинений, прелестная Алида, — перебил молодой человек. — Вы знаете, какие старания прилагает ваш ревнивый дядюшка, чтобы воспрепятствовать моему желанию побеседовать с вами.

— Однако все усердие олдермена ван Беверута оказывается тщетным, ибо он ошибочно считал, что положение и пол его опекаемой защитят ее от подобных сюрпризов!

— О Алида, вы капризнее ветра! Вам отлично известно, как претит вашему опекуну мое ухаживание за вами. А вы еще обижаетесь на меня за то, что я вынужден нарушить этикет. Я надеялся, вернее даже сказать — уверовал, полагаясь на содержание вашего письма, за которое тысячу раз благодарен вам, что… Не разбивайте так жестоко моих надежд!.. Возможно, они безрассудны, но…

Румянец, схлынувший было с лица девушки, вновь стал гуще, и на мгновение могло показаться, что ее решительность поколеблена.

Очарованная торжественным покоем ночи, Алида вышла на балкон.